Страница 44 из 164
Когда мы утоляли в холле жажду после проигранной битвы, крайне возмущенный Гальдер спросил меня: «Чего он, собственно, хочет?» Это так разозлило меня, что я ответил: «Мне очень жаль, если вы этого до сих пор не поняли»267.
Мне все-таки удалось урезонить Браухича. Измененный приказ был сформулирован и теперь полностью отвечал требованиям Гитлера. Под конец, когда Гальдер писал приказы, я сказал Браухичу: «Зачем вы боретесь с ним, когда поле боя вами заранее потеряно? Ведь все мы не верим в то, что дело действительно дойдет до войны, а потому все это не стоит такого ожесточения, такого сопротивления. Вы только теряете свои козыри там, где делать этого не стоит. И, как всегда, в конце концов вынуждены капитулировать, а когда речь пойдет о том, быть или не быть, у вашей необходимой оппозиции не хватит авторитета».
Я столь подробно привел этот эпизод потому, что он, в таком отнюдь не решающем вопросе, дает характерный пример, симптоматичный для тех условий, в которых мы работали с Гитлером. Если он что-нибудь взял себе в голову, ни один человек на свете не мог отговорить его; он осуществлял свою волю если не вместе со своими советниками, то вопреки им.
Во второй половине сентября [22—23.9.1938 г.] последовал второй визит Чемберлена; встреча произошла в Годесберге-на-Рейне. Браухич придал мне в качестве наблюдателя генерала Штюлышагеля268 (в то время — 1-го обер-квартирмейстера) на тот случай, если потребуются военные меры. Я мог хотя бы поразвлечься с ним во время многочисленных политических совещаний, на которых нам, военным, присутствовать не полагалось. Однако к вечеру возникла напряженная обстановка.
Пока я созванивался с Йодлем, приказав выяснить этот вопрос с военным атташе в Праге, Гитлер диктовал письмо британскому премьер-министру, в котором заявлял: он считает себя полностью свободным в своих действиях и намерен в случае необходимости обеспечить германские интересы военными средствами, если нынешние переговоры станут беспредметными в результате чешской мобилизации269. К счастью, данное сообщение было опровергнуто Йодлем и самим Чемберленом, а потому на следующий день переговоры были продолжены и, хотя и не принесли решения, все же создали приемлемые предпосылки для того, чтобы избежать войны. Вечером мы в темноте вылетели в Берлин, стараясь не попасть в разразившуюся грозу. Незабываема картина электрических разрядов и мелькавших рядом с нами молний, наблюдаемая с высоты примерно в 3 тысячи метров. <...>
Известно, что вмешательство Муссолини послужило последним толчком к Мюнхенской встрече государственных деятелей четырех держав, которая состоялась в конце сентября [29.9.1938 г.] в здании на Кёниглихерплац. Во время приветствия участников [Мюнхенской] конференции я познакомился с [французским премьер-министром] Даладье, с которым у меня при посредничестве Франсуа-Понсе270 во время фуршета состоялся краткий разговор. На самой конференции я не присутствовал, но в ней участвовал Геринг. Итог известен. Но мало кто знает, что именно Даладье сумел преодолеть упорное сопротивление английского премьера такими словами: «Мы не потерпим войны, пусть чехи уступят; мы просто заставим их принять эту аннексию [Судетской области]!» Слова его записал [шеф-адъютант вермахта при фюрере] Шмундт.
На совещании послов, которое должно было определить границу подлежащей аннексии территории, ОКВ тоже имело своих представителей, поскольку установление стратегической границы и включение в нее чешских пограничных укреплений играло значительную роль в военном отношении. Такова была полученная мною инструкция, которую я через моего наблюдателя довел до сведения представителей в качестве основной линии. Историческим фактом является выдающаяся роль в этом деле Франсуа-Понсе с его произнесенной в юмористическом тоне угрозой: «Давайте-ка заканчивайте! Старик (Гитлер) уже отправился в обратный путь к себе в Берлин!» Ради этих восточных вопросов Франция новой войны вести никак не хотела. Гитлер сознавал это, и его твердая вера во Францию, которой он неоднократно обещал никогда не воевать с нею из-за Эльзас-Лотарингии, к сожалению, стала роковой при решении польского вопроса, ибо Англия после Мюнхена мыслила иначе и вынудила встать на свою сторону противившуюся тому Францию.
Я убежден, что развернутое с лета 1938 г. с огромным использованием рабочей силы и материалов строительство западных укреплений оказало сильнейшее влияние на позицию Франции в отношении дружественной ей Чехословакии. Это строительство не могло укрыться от глаз французов, хотя и произвело на них впечатление гораздо большее, чем была действительная оборонная ценность этих укреплений осенью [19] 38 г. Ведь в нашем распоряжении там имелось совсем немного дивизий, дополненных 300 тыс. человек из Имперской трудовой службы и импровизированными резервными формированиями с совершенно недостаточным вооружением и оснащением. Все это можно было назвать гигантским блефом. Премиями, введением ночных смен обеспечивался огромный успех, и на строительстве укреплений достигались наивысшие результаты. Каждую неделю Тодт был обязан докладывать о количестве готовых блиндажей, и таким образом их число (вместе с недостроенными) на 10.10.[19]38 г. составляло 5 тысяч.
Еще в мае мне довелось сопровождать фюрера при инспектировании ведшихся тогда еще лишь сухопутными войсками строительных работ. Руководство осуществлялось командованием 2-й группы армий (Кассель). Генерал Адам, до того занимавший пост начальника Военной академии в Берлине, являвшейся детищем Бломберга, по моему предложению был назначен вместо генерала кавалера фон Лееба268 и 1.4.[19]38 г. стал командующим этой группой армий. Я считал тогда, что такой способный и высокоодаренный генерал (до Бека он был начальником генерального штаба) не должен и дальше стоять в стороне от дел в качестве начальника Военной академии, и перевел его в распоряжение Браухича. Как командующий группой армий «Запад» Адам приветствовал фюрера и сделал вступительный доклад из расчета обещанных ему ОКХ контингента войск с учетом тогдашнего состояния укреплений. Его доклад соответствовал взглядам начальника генштаба Бека и — как сказал мне позднее Адам — имел ярко выраженную тенденцию возможно резче подчеркнуть слабость того сопротивления наших войск западнее Рейна, которое они будут способны оказывать всего несколько дней. Это в первую очередь отвечало намерению в любом случае удержать Гитлера от осуществления вызывавших страх, хотя уже и не совсем не известных планов войны против Чехословакии.
Генерал Адам, предположительный командующий Западным фронтом, как это делает любой командующий, охотно воспользовался случаем «выбить» существенное усиление его несомненно недостаточных сил (никогда не вредно иметь войск побольше) и выразил это желание в такой свойственной ему прямолинейной форме, которую никак нельзя было назвать дипломатичной.
Это вызвало сильное раздражение Пгглера, и он резко отклонил просьбу Адама; возникла весьма неприятная ситуация сильнейшей надвигающейся грозы. Фюрер бросил лаконичное 271 «спасибо», оборвал Адама на полуслове и разрешил ему идти. Тут ему подвернулся под руку я, и он сказал мне, что генерал Адам крайне разочаровал его и потому должен быть снят: генералы, которые заранее не верят в выполнимость поставленных перед ними задач, ему не нужны! Все мои попытки уговорить Гитлера, что это вовсе не является убеждениями Адама и генерал способен на гораздо большее, что он — один из одареннейших командиров сухопутных войск, не помогли. Браухичу пришлось выслушать то же самое, и этого выдающегося генерала отправили на пенсию! 271.
Затем мы большими бросками объехали на автомашинах всю линию фронта. Она была проложена во многих местах по приказу Гитлера как политическая граница — например, у Ахена, Саарбрюккена и т.п. Гитлер повсюду вмешивался в вопросы оборудования позиций и объявлял взгляды генштаба неправильными и ошибочными. С данными им на месте приказами следовало ознакомить Браухича.