Страница 8 из 10
– Конечно. Но даже отдельно от Библии, люди записывают свою родословную. Когда люди хотят выяснить, к кому восходит их род, они могут консультироваться с бумагой. Если бы у вас была бумага, другим старейшинам пришлось бы признать правоту Сэйба.
Джинги признал это хорошей идеей. Если бы только клан Шанги использовал бумагу давным-давно. И тут его осенило.
– Как давно европейцы впервые прибыли в землю тивов?
– Не уверен. Думаю, минимум 40 лет назад.
– Как думаешь, они могли записать что-то о родословной клана Шанги, когда впервые прибыли?
Мозби задумался
– Возможно. В администрации определенно есть много записей. Если нужные существуют, то хранятся на базе правительства в Кацина-Але.
Грузовик вез товары по автостраде в Кацина-Алу каждый пятый день, когда собирался базар, а новый базар будет послезавтра. Если они выедут завтра утром, то могут добраться до автострады вовремя и успеть на грузовик.
– Думаешь, они разрешат мне посмотреть записи?
– Шансы выше, если с тобой будет европеец, – улыбаясь, ответил Мозби. – Прокатимся?
#
Николь открыла и пригласила внутрь. Очевидно, ей было интересно, почему я пришел.
– Так о чем ты хотел поговорить?
Я не знал, как начать.
– Это прозвучит странно.
– Хорошо, – сказала она.
Я рассказал ей о просмотре своего частичного ЖиВи при помощи «Рэмем», и в том числе ссоры, случившейся, когда Николь было 16, и закончившейся моим криком на нее и ее уходом из дома.
– Помнишь тот день?
– Конечно, помню. – Казалось, ей неловко, она не понимала, куда я клоню.
– Я тоже его помню, по крайней мере, я так думал. Но я помню его по-другому. Я помню то, что ты мне это говорила.
– Я говорила что?
– Я помню, что ты сказала мне, что я могу уйти, тебе пофиг и вообще будет лучше без меня.
Николь долго смотрела на меня.
– Все эти годы ты так помнил тот день?
– Да, до сегодня.
– Это было бы почти забавно, если бы не было так грустно.
Я почувствовал боль в животе.
– Прости. Не могу передать, как мне жаль.
– Жаль, что ты сказал, или жаль, что представлял меня на твоем месте?
– И то, и то.
– И поделом! Ты представляешь, что я чувствовала?
– Я не могу представить. Знаю, что чувствовал себя ужасно, когда думал, что услышал это от тебя.
– Только ты все выдумал. Это услышала я. – Она качает головой, будто не веря своим ушам. – Что, блин, ожидаемо от тебя.
Было больно такое слышать.
– Да? Правда?
– Конечно, – сказала она. – Ты всегда ведешь себя, как будто ты жертва, словно хороший парень, который заслуживает лучшего обращения, чем имеет.
– Звучит так, как будто у меня галлюцинации.
– Не галлюцинации. Просто слепота и зацикленность на себе.
Я немного разозлился.
– Я тут пытаюсь извиниться.
– Вот-вот. Характерно для тебя.
– Нет, ты права, мне жаль. – Я подождал, пока Николь жестом показала продолжать. – Думаю, я… слепой и зациклен на себе. Мне сложно признавать, ведь я думал, что открыл глаза и покончил с этим.
Она нахмурилась.
– Что?
Я рассказал, что чувствовал, когда думал, что как отец изменился к лучшему и перестроил наши отношения, завершив моментом привязанности на ее выпуском. Николь не выглядела откровенно саркастичной, но выражение ее лица заставило меня остановиться; очевидно, я поставил себя в неудобное положение.
– Ты все еще ненавидела меня на выпускном? – спросил я. – Я все выдумал о том, что мы поладили к тому времени?
– Нет, мы действительно поладили на выпуском. Но не из-за того ,что ты чудесным образом стал хорошим отцом.
– Тогда из-за чего?
Она помолчала, сделала глубокий вдох и затем произнесла:
– Я начала ходить к терапевту, когда пошла в колледж. – Николь снова сделала паузу. – Вероятно, она спасла мне жизнь.
Моей первой мыслью было «Зачем Николь понадобился терапевт?». Я отбросил ее и сказал:
– Не знал, что ты была на терапии.
– Конечно, не знал; ты был последним, кому я сказала бы. Во всяком случае, я была выпускницей, и терапевт убедила меня, что для меня будет лучше перестать злиться на тебя. Вот почему мы с тобой так прекрасно общались на выпускном вечере.
Итак, я действительно сфабриковал рассказ, у которого было мало общего с реальностью. Все сделала Николь, я не сделал ничего.
– Думаю, я даже не знаю тебя.
Она пожала плечами.
– Ты знаешь меня настолько, насколько тебе нужно.
Это тоже было больно, но я был не вправе жаловаться.
– Ты заслуживаешь лучшего, – сказал я.
Николь коротко и грустно засмеялась.
– Знаешь, когда я была моложе, то мечтала, что ты это скажешь. Но сейчас… ну, не то что бы все исправляет, да?
Я понял, что надеялся на то, что она простит меня там и тогда, а после все будет хорошо. Но для улучшения отношений нужно было больше, чем «извини».
Меня осенило.
– Я не могу изменить уже сделанного, но хотя бы могу перестать притворяться, что не делал этого. Я использую «Рэмем» и увижу честную картину себя, как некое резюме.
Николь смотрела на меня, оценивая мою искренность.
– Хорошо, – сказала она. – Но давай уточним: ты не будешь приезжать ко мне каждый раз, когда почувствуешь вину за то, что обращался со мной, как с дерьмом. Я очень постаралась, чтобы оставить эти события в прошлом, и не собираюсь заново проживать их, просто чтобы ты почувствовал себя лучше.
– Конечно, – я видел, что она едва сдерживается. – И я расстроил тебя тем, что снова поднял эту тему. Извини.
– Ничего, пап. Я ценю, что ты пытаешься сделать. Просто… давай некоторое время не повторять этого снова, хорошо?
– Добро. – Я уже начал уходить, но потом остановился. – Только хотел спросить... если возможно, если я что-то могу сделать, чтобы загладить вину…
– Загладить вину? – Она смотрела недоверчиво. – Не знаю. Просто будь внимательнее к другим, сможешь?
Это я и пытаюсь сделать.
#
На правительственной базе действительно были бумаги сорокалетней давности, которые европейцы называли «предварительными отчетами», и присутствие Мозби оказалось немаловажным для получения доступа к ним. Бумаги были написаны по-европейски, что Джиджинги прочитать не мог, но содержали схемы происхождения разных кланов, и он довольно легко узнавал имена тивов, а Мозби подтверждал, что толкование верно. Старейшины западных земель были правы, а Сэйб ошибался: Шанги был сыном Джечиры, а не Кванде.
Один из работников правительственной базы согласился распечатать копию важной для Джиджинги страницы, чтобы тот взял ее с собой. Мозби решил остаться в Кацина-Але и проведать своих знакомых, но Джиджинги отправился домой немедленно. На обратном пути он чувствовал себя нетерпеливым ребенком, желающим проехать всю дорогу на грузовике, а не идти домой от автострады. Приехав в деревню, Джиджинги сразу же начал искать Сэйба.
Джиджинги нашел его на тропе, ведущей в соседнее крестьянское хозяйство; какие-то соседи задержали Сэйба, чтобы он помог в разрешении спора, как раздать новорожденных козлят. Наконец, они остались довольны, и Сэйб продолжил путь. Джиджинги шел за ним.
– С возвращением, – сказал Сэйб.
– Сэйб, я был в Кацина-Але.
– А. И зачем ты туда ездил?
Джиджинги показал ему бумагу.
– Она написана давно, когда европейцы впервые пришли сюда. Они общались со старцами клана Шанги, и когда старцы рассказывали историю клана, то утверждали, что Шанги был сыном Джечиры.
Реакция Сэйба была спокойной:
– Кого спрашивали европейцы?
Джиджинги посмотрел в бумагу.
– Батура и Йоркиаха.
– Помню их, – кивнул Сэйб. – Мудрые люди были. Не должны были такого говорить.
Джиджинги тыкнул пальцем в слова на странице:
– Но сказали!
– Может быть, ты неправильно прочитал.
– Правильно! Я умею читать.
Сэйб пожал плечами.
– Зачем ты принес сюда эту бумагу?
– Она говорит важные вещи. Значит, нам будет правильно объединиться с кланом Джечиры.