Страница 3 из 10
Мозби объяснил Джиджинги как каждый звук, сказанный человеком, может быть обозначен знаком на бумаге. Знаки собирались в ряды как растения в поле; ты смотрел на знаки, как будто гуляя по ряду, каждый знак превращался в звук, и оказывалось, ты говоришь то, что когда-то сказал другой человек. Мозби показал, как создавать каждый из разных знаков на листе бумаге с помощью палочки с сердцевиной из сажи.
На обычном уроке Мозби произносил фразу, а потом записывал сказанное: «Когда наступает ночь, я иду спать». Ту мба а иле йо мэ йав. «Там два человека» Йорув мбан мба ухар. Джиджинги аккуратно переписывал это на свой лист бумаги, а после Мозби проверял.
– Очень хорошо. Но ты должен оставлять пропуски, когда пишешь.
– Я так и делаю. – Джиджинги указал на интервалы между рядами
– Я не то имею в виду. Видишь пропуски между каждой линией. – Он указал на свою бумагу.
Джиджинги понял.
– Твои знаки собраны в кучи, а мои расставлены равномерно.
– Это не просто кучки знаков. Это… Не знаю, как вы их называете. – Он достал из стола тонкую пачку бумаги и пролистал ее. – Здесь не вижу. Там, откуда я пришел, мы называем их «словами». Когда мы пишем, то оставляем пустое место между словами.
– Но что такое слова?
– Как бы тебе объяснить. – Он задумался. – Если ты говоришь медленно, то делаешь паузу после каждого слова. Поэтому мы и оставляем там пустое место, когда пишем. Например: Сколько. Тебе. Лет? – Он одновременно говорил и писал на бумаге, оставляя место каждый раз, когда делал паузу: Энйом а оу кута а мэ?
– Но ты говоришь медленно, потому что ты чужеземец. Я из тивов, поэтому я не делаю пауз, когда говорю. Тогда мое письмо тоже должно быть без пропусков?
– Неважно, как быстро ты говоришь. Слова остаются теми же, говоришь ли ты быстро или медленно.
– Тогда зачем ты сказал, что делаешь паузу после каждого слова?
– Это самый простой способ выделить слова. Попробуй сказать очень медленно. – Он указал на только что написанное.
Джиджинги произнес очень медленно, как мужчина, который старается не показать, что пьян.
– Почему нет пустого места между «эн» и «йом»?
– «Энйом» – это одно слово. Ты не делаешь паузу посередине его.
– Но я не делаю паузу и после «энйом».
Мозби вздохнул:
– Я еще подумаю, как тебе объяснить. Пока что просто оставляй пустые места там, где это делаю я.
Какое странное искусство – письмо. Когда засеваешь поле, лучше всего равномерно распределять ямс; отец побил бы Джиджинги, если бы тот собирал ямс в кучи, как поступал Мозби со знаками на бумаге. Но Джиджинги решил овладеть этим искусством как можно лучше, и если это означает сбор знаков в кучи, он будет так делать.
Только много уроков спустя Джиджинги наконец осознал, где нужно оставлять пробелы, и что Мозби обозначает как «слово». Ты не можешь на слух определить, где слова начинаются и заканчиваются. Звуки, которые человек издает, когда говорит, были плавными и неразрывными, как кожа на ноге козла, но слова были как кости под шкурой, а пробелы между ними – как суставы, по которым ты можешь разделить их на части. Оставляя пустые места в том, что Мозби говорил, он делал кости видимыми.
Джиджинги понял, что если постарается, сможет различить слова в обычной речи людей. Произносимые звуки не изменились, но он воспринимал их раздельно; он узнал о частях, из которых состоит целое. Он сам все время говорил словами. Просто раньше он этого не понимал.
#
Простота поиска с помощью «Рэмем» действительно впечатляет, но это только верхушка айсберга потенциала программы. Когда Дейдра искала в записи предыдущие заявления своего мужа, она формулировала явный программный запрос. Но «Уэтстоун» ожидают, что когда люди привыкнут к «Рэмем», запросы займут место такого обыденного действия как вспоминание, и «Рэмем» будет интегрирована в мыслительные процессы. Когда это произойдет, мы станем когнитивными киборгами, абсолютно неспособными что-либо забыть; цифровое видео, хранящееся на безупречном кремниевом носителе, возьмет на себя роль, однажды занятую нашими ненадежными височными долями мозга.
На что может быть похоже – иметь абсолютную память? Возможно, человеком с лучшей когда-либо задокументированной памятью был Соломон Шерешевский, живший в России в первой половине ХХ века. Исследовавшие его психологи обнаружили, что он мог однажды услышать серию слов или чисел и помнить их месяцами или даже годами. Совершенно не владея итальянским, Шерешевский мог цитировать строки «Божественной комедии», услышанной пятнадцатью годами ранее. Но идеальная память – это не благословение, как может показаться. Отрывок текста, который читал Шерешевский, вызывал так много образов в его памяти, что он не мог сфокусироваться на том, о чем собственно идет речь, а его знание бесчисленных специфических примеров осложняло понимание абстрактных концепций. Временами он умышленно пытался забывать. Он выписывал числа, которые больше не хотел помнить, на клочки бумаги и затем сжигал их, такая себе тактика выжженной земли для освобождения памяти; но тщетно.
Когда я спросил о возможности того, что идеальная память станет увечьем, у представителя «Уэтстоун», Эрики Мейерс, был готовый ответ:
– Это не отличается от беспокойства о людях, которые используют сетчаточные проекторы, – сказала она. – Были опасения, что постоянное появление уведомлений будет отвлекать или подавлять нас, но мы все адаптировались к ним.
Я не упомянул, что не все считают это положительным эффектом.
– И «Рэмем» полностью настраиваемая под заказчика, – продолжила она. – Если в какой-то момент вам кажется, что она делает слишком много поисков, вы можете уменьшить уровень восприимчивости. Хотя согласно нашим анализам, клиенты этого не делают. Когда они осваиваются, то обнаруживают - чем чувствительнее «Рэмем», тем больше от нее пользы.
Но даже если «Рэмем» не загромождает ваше поле зрения нежелательными видениями прошлого, интересно, нет ли проблем от самой идеальности образов памяти.
Есть фраза «простить и забыть», и для нас, таких идеальных и великодушных, это работает. Но для настоящих нас связь между этими двумя действиями не такая прямая. В большинстве случаев мы должны немного забыть, прежде чем сможем простить; когда мы больше не ощущаем боль, как свежую, обиду легче простить, что приводит к тому, что она становится менее запоминающейся и так далее. Психологический контур обратной связи делает оскорбление простительным с высоты взгляда в прошлое, хотя изначально оно приводило в ярость.
Я боялся, что «Рэмем» сделает невозможным работу этого контура обратной связи. Зафиксировав все подробности оскорбления на нестираемом видео, она предотвратит смягчение, необходимое для начала прощения. Я снова задумался над словами Эрики Мейерс о том, что «Рэмем» не повредит крепкому браку. А если чей-то союз был основан (как бы смешно это не звучало) на краеугольном камне забывчивости, какое право имеет «Уэтстоун» разрушать его?
Проблема не ограничивается супругами; отношения всех видов зиждутся на прощении и забывании. Моя дочка Николь всегда была упрямой; вначале непослушным ребенком, потом откровенно дерзкой девушкой. Мы с ней часто и неистово ссорились, когда она была подростком, но эти споры в основном оставили в прошлом, и сейчас у нас хорошие отношения. Если бы у нас был «Рэмем», разговаривали бы мы еще друг с другом?
Не хочу сказать, что забывание – единственный способ исправить отношения. Я не вспомню большинство наших с Николь ссор – и слава Богу – но одну ссору помню ясно, и она побуждает меня становиться лучше как отец.
Николь было 16, и она училась в старших классах. Прошло два года с тех пор как ее мама, Анжела, ушла, вероятно, два самых тяжелых года для нас обоих. Не помню, с чего все началось – наверняка что-то банальное – но конфликт обострился, и вскоре Николь выплеснула на меня всю злость на мать.
– Она ушла из-за тебя! Ты выгнал ее! Можешь тоже уходить, мне пофиг. Без тебя мне будет лучше. – И в доказательство она вылетела из дома.