Страница 26 из 28
Мы всегда ходили возлагать венки к Бронзовому солдату вместе. когда монумент погибшим во второй мировой войне перенесли в 2007 году из центра города на военное кладбище, Арнольд в первый раз на моей памяти надел полковничий мундир со всеми наградами. он никогда раньше не надевал военную форму. То, как власти обошлись с памятником солдатам, погибшим в 1944 году при освобождении Таллина от немецких захватчиков, сильно его расстроило. когда мы шли по дорожке к памятнику, то люди тянулись к нему, обнимали, кто-то целовал, многие хотели хотя бы до него дотронуться. он шел в парадной военной форме при всех орденах и плакал. Слезы стекали по его щекам. никогда—ни до, ни после этого—я не видел, чтобы Арнольд плакал. подошли к Солдату, он потянулся рукой и погладил статую воина-освободителя. Мне кажется, что события вокруг памятника и последующая травля Арнольда Мери эстонскими властями сильно подорвали его здоровье, сократив его дни на земле. власти не могли смириться с тем, что Арнольд константинович никогда не отрекался от своего прошлого и не предавал свои убеждения. всей своей жизнью он доказал, что не просто так в первые месяцы войны получил Золотую звезду, став первым эстон-цем-Героем Советского Союза.
Иа том юбилейном праздновании победы в 2005 году из всех собравшихся Героев он тоже был Героем номер один. Вот выходим, а в коридоре ветераны ждут, когда откроется столовая. Идем по коридору, подходит один. Здоровается, пожимает руку, потом второй, третий... Мери со всеми здоровается, улыбается. Я его потом спросил: «Слушай, ты их знаешь?»—«Ну, одного я знаю. Он из Казахстана, казах. По лицу видно. А так фамилии не знаю». Пошутил так. Он их не знал, а его знали все.
Арнольд очень любил по-доброму над людьми подшучивать. В тот раз он меня разыграл.
Мы стояли, говорили о чем-то. вдруг прибегает генерал молодой, который организовывал наше пребывание в Москве, и обращается ко мне, так как я старший группы был: «Где ваш Мери? Срочно! Министр Нванов его просит прийти, принять участие в пресс-конференции». Арнольд сделал вид, что собирается идти как был — в спортивном костюме. Я ему говорю:
—Ты же в спортивном костюме! как ты можешь так идти на пресс-конференцию! оденься по форме. а он рукой махнул и бросил через плечо:
—ну-у-у! обойдется.
—Арнольд! Нзвини, пожалуйста. Ты, конечно, великий человек, но я здесь старший и прошу выполнять.
—ну, если ты старший, то, конечно, я выполню... и смеётся. Так он меня разыграл.
на этой пресс-конференции я стоял у входа. и когда Мери с Сергеем ивановым после этой конференции проходили мимо меня, я услышал слова тогдашнего министра обороны: «ну, Арнольд константинович! вы даже мне слова не дали сказать. все сами так блестяще провели!». и действительно. Ему там задавали сложные вопросы, а он сходу отвечал, как будто готовился заранее. иногда только промежутки делал. Рот так откроет, как будто им думает. и дальше продолжает говорить. Скупая на похвалу пресса в тот раз удостоила его аплодисментами.
А еще слышал, как иванов его спросил: «Арнольд константинович, какая помощь нужна? Я вам все сделаю». на что Арнольд ответил, с подчеркнутой вежливостью: «Я всем обеспечен. Я сейчас живу не хуже, чем когда я был в руководстве. Если вы имеете возможность, то окажите помощь тем, кто живет хуже меня». в этом ответе был весь Мери: скромный и гордый эстонец.
на приеме в честь ветеранов войны, после приветственной речи владимира владимировича путина, все, кто хотели с ним пообщаться, двинулись к нему. А Мери встает и идет в другую сторону. Я посмотрел, куда он направляется, и увидел, что недалеко от нас сидит патриарх Алексий II (ныне покойный). Алексий тоже встал и пошел навстречу. Они тепло обнялись и расцеловались. Не официально, а чисто по-человечески. Они ведь очень дружны были. в советское время, когда были гонения на священников, Мери не боялся поддерживать тесные отношения с Алексием. когда патриарх умер, Арнольд константинович очень переживал. он вообще очень тепло относился к людям, которые его окружали.
Я был свидетелем, с какой любовью он относился к своей супруге, Екатерине Тимофеевне. У них такая была нежная любовь...
«Я повидал много и умирать не боюсь. Я не цепляюсь за жизнь. но что будет с катей? она ведь не проживет и дня без меня», — часто повторял Арнольд константинович.
он очень любил своих внуков и правнуков. внучку Анастасию, настеньку, никогда не отпускал, пока она его в щечку не поцелует, а пятилетней правнучке Даше позволял командовать собой: «Нди сюда! встань здесь! Руки вверх!». и он все это исполнял, причем с таким вниманием к ней, и впечатление было такое, как будто она им командует. Хотя ему было уже тяжело двигаться, он делал все, что правнучка просила. в тот день, когда он отдавал последние распоряжения о своих похоронах, Арнольд часто подзывал настю к себе и просил поцеловать. когда она его в щеку целовала, он расплывался в улыбке. казалось, это придавало ему силы стоять на ногах. в последние дни жизни Арнольда Даша заболела и ее не пускали к прадеду. в тот последний день, отдав все распоряжения, Арнольд сказал с тоской: «Дашку ко мне не пускайте».
Я попытался его хоть на минуту отвлечь от грустных мыслей и бодро так сказал:
—Арнольд! Давай переключимся на более радостное. Мы готовимся отмечать твое 90-летие.
—Да перестань ты!
Я говорю:
— нет, Арнольд! Тебе не нужно было совершать эти поступки в жизни (это я так, шутил). Ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь народу. причем народу не только эстонскому.
Мы оба понимали, что вряд ли Арнольду суждено дожить до своего дня рождения. но даже в ту минуту он не собирался сдаваться, опускать руки.
Сказал:
—ну ладно! пусть будет так! Я согласен.
обнял он меня. он меня никогда не целовал. Этого не было у него в привычке. А здесь поцеловал. Я понял, что это прощание.
«Он был сыном и пасынком века одновременно»
Леонид ВЕЛЕХОВ,
журналист газеты «Совершенно секретно»
Умер Арнольд Мери. Это случилось 27 марта, около восьми часов вечера. Дело давно шло к этому, рак начал пожирать его больше года назад. когда я позвонил поздравить с новым, 2009-м, годом и сообщил, что в ближайшее время собираюсь приехать в Таллин с исключительной целью повидать его, он со всегда свойственной ему веселой приподнятостью предупредил:
— Если вы, Лёня, действительно хотите меня застать, то советую поторопиться. Тем более, что я тоже хотел бы успеть вас повидать. но до смертинки, как говорили мы на фронте, три пердинки...
Я как-то эти слова серьезно не воспринял, тем более что и голос был, как всегда, веселый, и так он просто это сказал, словно звал соседа по лестничной клетке поторопиться зайти за какой-то тому необходимой надобностью, вроде соли или спичек, а то он, хозяин, может отлучиться.
И так эти «три пердинки» неожиданно и почти смешно, несмотря на суть разговора, прозвучали в его рафинированных устах, из которых я не только что вульгарного—просторечного выражения никогда не слышал. Арнольд Константинович Мери был настоящий аристократ—при том, что большую часть жизни прожил в Советском Союзе и прослужил на номенклатурных должностях, за исключением того послевоенного периода, когда сталинские ищейки гонялись за ним по Союзу.
Ну так и советский режим умел иногда оценить голубую кровь—правда, после того, как пустил ее реками и водопадами. Таких, как Мери, трудно было не оценить: они придавали Советской власти обаяние и стиль, которых так катастрофически недоставало этому режиму кургузых Шариковых.
и ведь как точно отсчитал—три месяца ему и оставалось, если каждый считать за эту самую «пердинку»...
Если бы, конечно, Арнольд Константинович услышал, что я его называю аристократом и голубой кровью, он бы меня на смех поднял. Он пафос на дух не переносил и всегда морщился, когда я ему говорил что-нибудь не только что пафосное, но даже просто сентиментальное. А меня иногда вдруг пробивало на какое-нибудь глупое, совершенно не соответствующее возрасту восклицание: «Арнольд Константинович, как я Вас люблю!». Восторженность мне, в общем, не присуща, но в отношениях с Мери она была, и я ее даже не стеснялся. Мы познакомились с ним вскоре после смерти моего отца, которого мне не хватает до сих пор, и иногда мне казалось, что отец, который и ушел, и вместе с тем словно никуда не уходил, как-то совмещается с Мери; они даже внешне были чем-то похожи. Отсюда, наверное, эта нежность, вплоть до дурацкой сентиментальности, моего к нему отношения.