Страница 83 из 96
В августе советские войска вошли на территорию Восточной Пруссии, и генерал Вальтер Венк, глава оперативного отдела генерального штаба, предложил объявить мобилизацию всего мужского населения. Генерал Гудериан поддержал этот план, но гауляйтер Кох опередил военных и самостоятельно создал многочисленные подразделения ополченцев под своим командованием; эта армия не подчинялась вермахту и выполняла только приказы Коха. Гудериан предложил фюреру сформировать такие резервные армии во всех округах и отметил, что организовать набор и обеспечить достаточно умелое управление смогут [420] офицеры СА. Рассчитывая на содействие гауляйтеров, Борман взял осуществление этих планов на себя.
В 1937 году, рассуждая о событиях французской революции, Гитлер сказал, что вооруженная толпа остается всего лишь толпой и что всплеск революционного энтузиазма не превратит разношерстное сборище в настоящих солдат. Однако осенью 1944 года фольксштурм был последним резервом живой силы, остававшимся в его распоряжении.
26 сентября 1944 года Борман написал Герде: «Сегодня после напряженной подготовительной работы фюрер подписал приказ о создании фольксштурма. Я чувствовал себя подобно роженице — измученным, но счастливым». Он не мог самостоятельно оттеснить от этого проекта Гиммлера, командовавшего резервной армией регулярных войск, но Гитлер тоже воспротивился дальнейшему усилению позиций рейхсфюрера СС и разделил обязанности следующим образом: гауляйтеры проводят набор рекрутов и командуют войсками фольксштурма в пределах своего округа, а Гиммлер несет ответственность за обучение, вооружение и обмундирование ополченцев. Борману же поручалось определить политические и организационные принципы фольксштурма.
Однако рейхсляйтер НСДАП не собирался ограничивать свои полномочия и еще за три дня до подписания декрета приступил к активным действиям: он создал при своей канцелярии штаб из представителей всех партийных ведомств и обязал подчиненных регулярно присылать материалы о проделанной работе и накопленном опыте. В письмах жене Мартин зачастую сопровождал слово «фольксштурм» притяжательным местоимением «мой».
Время поставило новый вопрос: кому будет принадлежать реальная власть Германии на заключительном этапе войны? Борман знал лучше других, что здоровье [421] фюрера заметно ухудшилось. У Гитлера участились спазмы желудка, и 28 сентября после очередного острого приступа он слег. Естественно, в кулуарах активно муссировался вопрос о заместителе и преемнике фюрера. Первым претендентом на место во главе правительства официально был Герман Геринг, который, однако, потерял популярность в народе и утратил реальное влияние. В последнее время быстро «пошел вверх» Геббельс, но он не имел широкой поддержки ни в партии, ни в вермахте. Чрезвычайные полномочия Гиммлера делали его не последней фигурой в перечне претендентов. И все-таки в хорошо информированных кругах наиболее вероятной кандидатурой считали именно Бормана.
18 октября 1944 года состоялось торжественное официальное приведение к присяге фольксштурма — войска, созданного Борманом и гауляйтерами. Опытные солдаты считали его жалким подобием настоящей армии. В фольксштурме насчитывалось более миллиона человек, но из этих стариков и юношей — под призыв попали мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет — почти никто не имел опыта участия в боевых действиях. В большинстве своем эти люди не рвались в бой, и перспектива спасти Германию ценой своих жизней вовсе не вызывала у них энтузиазма. Эта армия не являлась видом регулярных войск. Днем члены фольксштурма работали на производстве, а вечером возвращались в казармы. Военной подготовке отводились только воскресные дни. Из-за плохого вооружения, состоявшего в основном из устаревших винтовок, учиться приходилось на макетах. Недостаток амуниции гауляйтеры восполняли тем, что собирали обувь и ткани у жителей окрестностей — те отдавали, сколько могли пожертвовать, — или закупали на подешевевшем черном рынке в северных областях Италии.
Борман отказался от какого-либо взаимодействия [422] фольксштурма с вермахтом. Кроме того, отряды фольксштурма действовали только вблизи места жительства их членов{61}.
Борман призвал Гиммлера поскорее оказать действенную помощь в обучении ополченцев и предупредил, что в противном случае ему придется обратиться к генералу Гудериану, а такой шаг «был бы нежелателен, поскольку изначально фольксштурм — детище партии». Тон письма не оставляет сомнений: одержав победу над генералами, Борман уверился, что ни в чем не уступает Гиммлеру.
После покушения на жизнь Гитлера Борман считал всех офицеров и генералов реакционерами и врагами. Поэтому в сентябре 1944 года он утвердил положение, согласно которому партийные функционеры получили право контролировать действия военных, а тем, в свою очередь, следовало учитывать мнение чиновников от НСДАП.
Обнаружив трещину в монолите армии, Борман усилил давление, все более внедряясь в сферы деятельности военных. Особо его привлекла проблема «уклонистов». По оценкам партийной канцелярии, тех, кто уклонялся от призыва в армию, насчитывалось более миллиона человек. В конце февраля состоялось совещание рейхсляйтера НСДАП с помощниками Клопфером и Фридриксом, участники которого пришли к выводу, что возвращение дезертиров в строй не только удовлетворило бы потребности фронта в живой силе, но и обеспечило бы наличие человеческих ресурсов, необходимых в промышленности. [423]
Чтобы изловить уклонистов, следовало произвести серию облав. Один из помощников предложил для острастки повесить нескольких дезертиров и оставить трупы несколько дней болтаться на веревках — в назидание остальным. На том и порешили.
Один из приближенных Гитлера, фотограф Генрих Хофман, вызывал у рейхсляйтера НСДАП особую неприязнь, поскольку был ему неподвластен. Хофман не имел никакого влияния в партии. Лишь в прежние времена он обладал рядом исключительных привилегий, в том числе правом готовить фотографии для отчетов о парадах и партийных съездах. Поскольку привилегии были дарованы самим Гитлером, Борман не мог подвергнуть работы фотографа цензуре. Кроме всего прочего, Хофман имел монопольное право производить съемки фюрера в неофициальной обстановке.
Он начал фотографировать фюрера и его соратников еще в пивных Мюнхена. Именно в ателье Хофмана Гитлер познакомился с Евой Браун. С приходом нацистов к власти он стал придворным фотографом и, оказавшись в числе непременных участников застольной светской болтовни, развлекал Гитлера анекдотами о партийных бонзах.
В сентябре 1944 года Борман измыслил способ избавиться от Хофмана. Во время одного из приездов последнего в «Вольфшанце» рейхсляйтер НСДАП озабоченно отметил болезненный вид фотографа и посоветовал ему обратиться к Теодору Морелю, личному врачу Гитлера. Хофман ничего не заподозрил, тем более что много лет назад он сам рекомендовал фюреру этого врача. Проверка анализов потребовала определенного времени, и две недели спустя, уже вернувшись в Мюнхен, фотограф узнал [424] из телефонного разговора с Морелем, что, хотя он мог еще не чувствовать себя заболевшим, у него обнаружены опасные тифозные бактерии типа «В». Гитлер отказался впредь с ним встречаться, а Борман приказал мюнхенскому департаменту здравоохранения немедленно обеспечить Хофману режим карантина.
Засомневавшись в данных обследования, фотограф решил проверить их в Вене и воспользовался услугами врача своего зятя Бальдура фон Шираха. Тот направил его к специалисту-бактериологу военного госпиталя. Проверка на наличие болезнетворных бактерий дала отрицательный результат! Хофман немедленно сообщил эту весть Борману, но напрасно ждал отмены запрета посещать фюрера. Более того, венский департамент здравоохранения получил указание фюрера поместить фотографа в изолированный бокс в связи с заразным характером заболевания, — от столь жесткой меры Хофмана спас только сертификат, выданный солидным медицинским учреждением.
В декабре от Гитлера прибыл следователь с поручением «допросить причастных к случаю с Хофманом и арестовать всех, кто вызывает подозрения». Анализы фотографа вновь были направлены в лабораторию — на сей раз в клинику СС. Исследование подтвердило отсутствие болезнетворных микробов. Хофман вновь направил соответствующие документы Борману, но двери ставки так и остались закрытыми для него.