Страница 40 из 96
К ноябрю лихорадка восхождений на Кельштейн спала: забава утратила новизну. Борман, с гордостью отмечавший в дневнике каждое посещение «Орлиного гнезда», все реже упоминал о проходивших на вершине скалы званых обедах или приемах. Выяснилось, что Гитлеру становилось не по себе от быстрого подъема на лифте, и теперь он наведывался туда лишь в тех случаях, когда желал сделать приятное Еве Браун и Борману. Фюрера постоянно преследовали страхи: он боялся, что разряд молнии может угодить в кабель подъемника в момент подъема, что укрывшемуся среди камней снайперу не составит труда застрелить [200] его в автомобиле, осторожно взбиравшемся к тоннелю.
Впрочем, рейхсляйтер не стеснялся использовать чайный домик по своему усмотрению. Он привозил в Кельштейн как тех, кого хотел удивить, так и тех, кому хотел оказать честь. Если же у него завязывался очередной любовный роман, то на вершине скалы никто не мог помешать свиданию.
В новогоднюю ночь, когда в Оберзальцберге праздновали начало 1939 года, Гитлер и Ева оставили гостей довольно рано. Гости — все те же приближенные фюрера — продолжали развлекаться на первом этаже Бергхофа, и тут изрядно выпивший Борман предложил отправиться в Кельштейн. Отказались только адъютанты фюрера, которые еще занимали достаточно прочное положение и могли позволить себе отклонить предложение рейхсляйтера; прочие же сделать этого не посмели, хотя перспектива поездки по заснеженному серпантину дороги не вызвала восторга.
Процессию автомобилей возглавил Борман, сам севший за руль. На заднем сиденье рядом с огромным проигрывателем, который захватили, намереваясь вволю потанцевать в чайном домике, примостился Линге, а водитель пересел на место пассажира рядом с Борманом. Натужно рыча моторами, машины поползли наверх. На крутом повороте автомобиль Бормана занесло, он сбил столбики ограждения и не рухнул вниз лишь потому, что врезался в огромный сугроб, нависший над краем пропасти. Машину кое-как вытащили и продолжили подъем, но наверху ждал еще один неприятный сюрприз: снегопад навалил у ворот высокие сугробы, и потребовалось немало сил и времени, чтобы добраться до подъемника. Вконец измученным путникам было уже не до веселья, и все склонялись к мнению, что новый год начался неудачно. Борман же, естественно, так не считал: вся придворная челядь плясала под его дудку — чего же лучше? [201]
Усердно работая локтями
Высшие партийные сановники впервые убедились в реальности карьерного взлета Бормана в дни партийного съезда «Великой Германии». 11 сентября 1938 года, гордо выставив напоказ поблескивающие золотые значки ветеранов нацистского движения, они рассаживались в ложе для почетных гостей в ожидании торжественного парада на Адольф-Гитлерплац в Нюрнберге. По заведенной традиции, рейхсляйтерам отводились места в первом ряду. Неожиданно вперед всех прошел Мартин Борман и расположился на крайнем правом сиденье — наиболее почетном месте, которое прежде всегда принадлежало Роберту Лею, главе организационного отдела НСДАП. Лей одарил Бормана тяжелым гневным взглядом, но не посмел устраивать скандал перед началом торжественной церемонии, — мгновение, доставившее немалое развлечение рейхсляйтерам Вильгельму Фрику и Гансу Франку, по обыкновению занявшим свои места вслед за Леем. О, как дорого пришлось заплатить этим двум ветеранам НСДАП, «неколебимым столпам гитлеровской администрации», за презрительные усмешки, которые они не смогли скрыть при виде грызни двух отъявленных лизоблюдов!
Никто из присутствовавших не посмел выразить возмущение по поводу неподобающего поступка коллеги. Борман же по-хозяйски устроился на почетном [202] месте и окинул шеренгу партийных лидеров твердым и пристальным взглядом сержанта, готового немедленно расправиться с любым недисциплинированным или нерадивым солдатом. Он полностью взял на себя организацию и обеспечение этих восьмидневных партийных торжеств, лично обдумав каждую деталь напыщенного и эффектного действа, главным героем которого выступал сам фюрер. Право на такое доверие Мартин заслужил еще в августе 1935-го, когда Гитлер включил его в состав комитета по подготовке очередного съезда НСДАП. Тогда во время репетиции музыкальной части Гитлеру показалось, что в общем звучании недостает мощи и глубины органа, и Борман взялся за оставшиеся до начала съезда две недели так организовать доставку, установку и настройку органа, чтобы еще осталось достаточное время на репетиции. Удивительно, но он справился и с этим. С тех пор Гитлер неизменно поручал Борману организацию съездов, ибо к каждому партийному сборищу готовилось множество помпезных проектов, требовавших быстрого возведения массивных конструкций.
Все рейхсляйтеры, собравшиеся в тот осенний день в Нюрнберге, получили достаточные основания опасаться человека, обосновавшегося на правом фланге, ибо, презрев условности сложившейся партийной иерархии, он вступил в противоборство с каждым из них. Еще совсем недавно, в 1934 году, Борман возглавил бюро, в числе прочего взявшееся за те же функции, которые исполняло главное управление кадров. Под предлогом «установления более прочных личных и деловых контактов» он приглашал ведущих партийных функционеров со всей Германии, информировал их о руководящей роли и могуществе бюро Гесса и недвусмысленно формулировал правила игры, от которых зависели перспективы карьеры. Теперь стало ясно: те действия не были пустой угрозой. Отныне [203] судьба партийных деятелей решалась в соответствии с данными и характеристиками, хранившимися в архивах службы Бормана.
Хотя рейхсляйтер Ганс Франк, глава германского министерства юстиции, еще позволял себе шутки по поводу надменности Бормана, его юмор уже не отличался искрометностью. В свое время преуспевавший адвокат возбудил неприязнь к себе начинающего выскочки, пробившегося на пост руководителя нацистской «кассы взаимопомощи», отослав обратившегося за консультацией Бормана к своему молодому коллеге Гейму. Будущего рейхсляйтера смертельно оскорбило столь пренебрежительное отношение замечательного партийного трибуна, ставшего министром юстиции Баварии и главой «Лиги защиты правосудия». Франк слишком поздно разобрался, в какую сторону дул ветер: Гитлер вообще не испытывал симпатий к юристам, ибо правосудие порой мешало его капризам.
В дни проведения упомянутого съезда Франк, как и другие, еще не понимал, что некий начальник штаба по имени Мартин Борман уже приступил к осуществлению программы, целью которой было устранение соперников на пути к вершине партийной иерархии. Беспечный Рудольф Гесс по глупости своей полагал, что пробивной Борман обеспечит соответствующее увеличение влияния и для него. На самом деле Борман ориентировался только на Гитлера и неослабно следил за тем, чтобы переменчивый ветер настроений фюрера наполнял паруса корабля его собственной карьеры.
Гитлер никогда не связывал себе руки ориентирами партийной программы. Франк слишком поздно осознал, сколь губительным может оказаться союз безжалостного и талантливого интригана и симпатизировавшего ему деспота, если оба они в равной степени беспринципны и злопамятны. (В полной мере [204] он испытал на себе результат их сотрудничества в 1942 году, когда разом лишился всех постов и самого своего ведомства, переведенного в состав партийной канцелярии Бормана.)
Чувствовал ли себя в полной безопасности от происков Бормана Вильгельм Фрик? Они получили почетные партийные значки в один день, но Фрик уже тогда в качестве министра внутренних дел Германии занимал один из важнейших правительственных постов, а в качестве депутата рейхстага был одним из лидеров парламентской фракции НСДАП. Участник «пивного путча» 1923 года и партийный функционер с большим стажем, он завоевал авторитет как внутри партии, так и вне ее. Вряд ли новичок с несравненно меньшим административным и партийным опытом представлял для него реальную угрозу.
Первый разящий удар Борман нанес Фрику там, где позиции последнего казались абсолютно незыблемыми: среди служащих его министерства. Дело в том, что без благоволения Бормана никто не мог рассчитывать на успешную карьеру в правительстве. Поэтому сотрудники министерства Фрика невольно стали заложниками рейхсляйтера НСДАП.