Страница 17 из 49
Протокол с моих слов записан верно. Читал А. Берг. 17.11.39».
Восстановим, однако, последовательность событий после ареста А.И. Берга.
«Вечером 26.12.37 следователь Литвиненко заявил мне, что я арестован как участник заговора. Я это отрицал самым решительным образом, т. к. никогда ни в каком заговоре не участвовал. Желая разубедить органы НКВД в моей причастности к заговору, я настоятельно просил дать мне возможность лично переговорить с начальником отдела Никоновым и подал ему соответствующее заявление 28-го или 29-го декабря. Но меня не приняли и не слушали...
09.01.38 меня заставили подписать ложное показание по вербовке мною в заговор Бабановского» [16, л. 238].
В своих «собственноручных показаниях от 13.12.1939 г.» [16, л. 291] А.И. Берг об этой истории рассказывал так: «Утром
09.01.38 я был вызван следователем Чистяковым, и мне было предложено подписать собственноручные показания о «вредительской» работе Бабановского и Шварцберга. Так как ни о какой вредительской работе я не знал, то я написал подробную характеристику их деятельности. Эти показания, которые я и сейчас подтверждаю, заканчиваются словами: «Я не получал никогда и не давал никому, в том числе и Шварцбергу, установок на вредительство...», «Никогда и нигде я его (Бабановского) не вербовал и не побуждал к контрреволюционной или вредительской деятельности. Если он это утверждает, то это есть трусливая ложь». После «специальных» мер, принятых Чистяковым и др., я был физически принужден подписать ложный протокол, составленный Чистяковым и неправильно датированный 9-м числом. Этот ложный протокол не содержит ни одного слова правды...».
Как тут не вспомнить заявление Я.Э. Рудзутака на заседании Военной Коллегии Верховного суда СССР [19]: «Единственная просьба к суду - это довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признавать себя виновными... Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном».
Мы, наверное, никогда не узнаем, как были получены показания Суворова, Стржалковского и других...
«После этого, в течение 2-х месяцев, - продолжал Аксель Иванович, - я писал собственноручные показания о своих ошибках в работе и недостатках в организации УВМС и службы связи. Под давлением следствия я все время говорил о вредительстве, в то время как я не располагал фактами о сознательной вредительской деятельности кого-либо в УМС или в промышленности. За исключением этой слишком резкой терминологии мои обстоятельные собственноручные показания полностью вскрывают все затруднения, которые я встречал в своей работе. Об этих затруднениях я говорил и писал до этого неоднократно, и сообщение их органам НКВД тоже отнюдь не было новостью, т. к. я лично докладывал и писал о них начальникам 00 НКВД много раз. Мои собственноручные показания с исчерпывающей ясностью говорят о моей полной непричастности к какой-либо заговорщической или вредительской работе. Однако следствие запретило мне писать что-либо о моей многолетней творческой и созидательной деятельности в деле вооружения флота новой техникой. Поэтому в моих собственноручных показаниях этих сведений вовсе не содержится...
Несмотря на полную очевидность дела, я был вынужден подписать ложный протокол допроса, датированный 08.07.38» [16, л. 238].
Об этом протоколе Берг выскажется так: «Я никогда не имел с Чистяковым того разговора, который изложен в виде вопросов и ответов. И вопросы, и ответы были заранее написаны Чистяковым, и путем насилия я был вынужден всю эту ложь подписать...» [16, л. 291].
Аксель Иванович увязал все глубже - в «собственноручных показаниях» он писал о «вредительской деятельности», а это можно называть «слишком резкой терминологией», а можно и признанием. А в протоколе допроса от 8 июня, подписанном после принятия «специальных мер», перечислен ряд фамилий:
«1. Шварцберг Роберт Борисович, начальник VI отдела.
2. Пустовалов Анатолий Иванович, начальник V отдела1.
3. Кериг Ганс Михайлович, начальник VIII отдела28 29.
4. Макаровский Борис Дмитриевич, начальник VII отдела30.
5. Бабановский Анатолий Иванович, начальник II отдела.
Эти лица были завербованы в антисоветский военный заговор и привлечены к вредительской работе мною»... [16, л. 56].
Акселем Ивановичем уже овладевало чувство безразличия к дальнейшей судьбе, да, пожалуй, и не только к своей: «В результате длительного пребывания в тюрьме я убедился в безнадежности отстаивания фактического положения вещей и пришел к выводу о необходимости давать ложные показания » [16, л. 229].
Особенно драматичной была очная ставка с Г.М. Керигом. Следствие подбирало список «заговорщиков», в основном, по принципу социального происхождения. Шварцберг происходил из купцов, Макаровский был сыном попа, а вот Г.М. Кериг был женат на греческой подданной, отец которой был заводчиком в Севастополе. К тому же Кериг однажды потерял секретный документ. «В ночь с 16 на 17.11.38 я был принужден дать 3-е по счету ложное показание при очной ставке с Керигом. Керига я никогда и никуда не вербовал, о чем я скажу ниже», - вспомнит об этом эпизоде Аксель Иванович [1, л. 238].
Впрочем, приведу текст из протокола этой очной ставки [16, л. 233]:
Вопрос обвиняемому Берг А.И.: С какого года Вы знакомы с Керигом Гансом Михайловичем?
Ответ: Керига я знаю с 1925 г., тогда он служил флагманским связистом подводных лодок Балтийского флота. Я был председателем секции связи Научно-технического комитета Управления морских сил. В 1935 г. Кериг Г. был переведен из Управления вооружения Морских сил РККА в НИМИС в Ленинграде. Начальником этого института являлся я. Кериг в НИМИС вначале работал помощником начальника Гидроакустического отдела, а с 1937 г. был назначен начальником вновь организованного VIII отдела визуальных средств. Кериг работал в этой должности до дня моего ареста.
Вопрос обвиняемому Бергу А.И.: Что Вам известно о контрреволюционной деятельности Керига Ганса Михайловича?
Ответ: Я подтверждаю свои показания от 08.06.38 о том, что Кериг Ганс Михайлович является участником антисоветского военного заговора, в который был вовлечен мною в 1936 г. По моему заданию Кериг проводил контрреволюционную вредительскую работу в области срыва строительства нового радиовооружения на флоте.
Вопрос: Обвиняемый Кериг, подтверждаете ли Вы показания Берга А.И.?
Ответ: Показания обвиняемого Берга А.И. я отрицаю.
Вопрос обвиняемому Бергу А.И.: Обвиняемый Кериг Ганс Михайлович отрицает Ваши показания.
Ответ: Кериг лжет. Я еще раз подтверждаю, что Кериг является участником антисоветского военного заговора с 1936 г.
Вопрос: Обвиняемый Кериг Г.М., Вы теперь будете давать правдивые показания о Вашей контрреволюционной деятельности?
Ответ: Я отрицаю показания Берга А.И.
Следствие продолжалось. Менялись обвинительные статьи, но суть выводов следствия оставалась одна - «виновен». В «собственноручных показаниях» от 03.07.39 А.И. Берг еще раз делает попытку доказать свою полную непричастность к заговору и высказывает собственное мнение о данных против него показаниях:
«...Мои отношения с Гриненко-Ивановым были известны. Причиной этих плохих отношений было расхождение во взглядах на честность, порядочность, долг службы, мораль и нравственность. Никакого понятия о деятельности Гриненко-Иванова до моей встречи с ним в 1922 г. я не имею и не совсем ясно себе представляю, каким образом он в возрасте 16-и или 17-и лет “гонялся” за Лениным. Его ссылка на разговор на эту тему со мной в 1935 г. - чистейшая выдумка...» [16, л. 247].
«Леонов в своих ложных показаниях от 13.11.37 говорит о том, что в конце 1935 г. я был якобы завербован Орловым. Леонов ссылается на мой спор в Правительстве с Бекаури, Синявским и др., и на мое недовольство Орловым, который меня не поддержал. Я действительно был возмущен поведением его, Леонова, и Орлова на заседании Правительства, где они побоялись выступить с отповедью Бекаури и предоставили это сделать мне. Но это было, во-первых, не в конце 1935 г., а в начале, и моя точка зрения была одобрена Сталиным, Молотовым и другими членами Правительства, вследствие чего Орлов и Леонов оказались в ..., а не я, и мне совершенно незачем было через 3/4 года после этого поддаваться вербовке Орлова [16, л. 248]. ...Так как я нахожусь под следствием 19-й месяц, то, очевидно, имелась полная возможность проверить эти показания очными ставками, о чем я неоднократно просил. Но ни одной очной ставки у меня с этими лицами не было» [ 16, л. 249].