Дело Рихарда Зорге

«Особые отношения Зорге с послом Оттом, связь Одзаки с премьер-министром Коноэ и другими, социальное положение обвиняемых и прочие подобные соображения давали все основания предполагать, что подсудимые занимались политической деятельностью, и в ходе нашего расследования мы обнаружили многочисленные доказательства этого. И Зорге, и Одзаки признались, что после начала русско-германской войны, когда удар на север, казалось, был неминуем, они предприняли политические действия с целью повернуть энергию Японии на юг, против Англии и Соединенных Штатов.

К тому времени, когда мы расследовали этот политический заговор, началась Тихоокеанская война, и мы опа-садись копать слишком глубоко, чтобы не доказать вдруг, что война эта была спровоцирована коммунистами — открытие, которое могло бы привести к внутреннему конфликту в стране. Мы намеренно воздерживались от дотошного расследования, и, как следствие, показания обвиняемых по этому делу были далеко не исчерпывающими».

Редактор «Дела Зорге», трехтомного собрания японских документов, имевших отношение к делу, обосновал теорию, что прокуроры избегали глубоко зондировать вопрос о влиянии чисто политического характера, которое оказывали Зорге и Одзаки. Поскольку, если бы этот вопрос был тщательно расследован, «японские руководители попали бы в весьма неловкое положение».

«Это выглядело бы так, словно их «Святая война» была спланирована и направлялась коммунистами, и было предпринято все возможное, чтобы не касаться ни круга Коноэ, ни армии и флота. Никого из людей, связанных с армией и флотом, не затронуло это дело (т. е. не допрашивали в качестве свидетелей), поскольку главных исполнителей драмы под названием «Святая война» нельзя было привлечь к допросам».

Однако к тому времени, когда японское «наступление на юп>, похоже, вполне оправдалось своими первоначальными успехами, прокуроры еще не интересовались этим вопросом — какими бы ни стали их взгляды после войны.

Заканчивая официальное расследование, Йосикава поинтересовался у Зорге его взглядами на текущую ситуацию в мире. Зорге ответил в форме обширного предсказания, лишь частично подтвердившегося последующими событиями. Он заявил, что Британскую империю ждет крах — независимо от того, кто победит в этой войне. «Британия, — заявил Зорге, — подобна разжиревшему человеку, утратившему подвижность». Однако Зорге продолжал с уверенностью утверждать, что Британия ни в коем разе не капитулирует. Англичане, сказал он, могут и не оказывать очень уж упорного сопротивления нападению на их колонии, но они будут стоять до конца, защищая собственную страну и Суэцкий канал.

Зорге также предсказал возникновение патовой ситуации как возможного итога Тихоокеанской войны и утверждал, что не верит в японские утверждения о возможности решить экономические проблемы страны путем захвата Китая и Юго-Восточной Азии. Как марксист-догматик он предсказал также революцию в Соединенных Штатах, а как человек наполовину русский верил, что немцы будут изгнаны с советской территории и что «нацистская мощь, не сумев сокрушить Советский Союз, неизбежно придет в упадок».

К концу марта 1942 года, после еще двух заседаний, следствие подошло к концу. И теперь Зорге ожидала третья стадия — допросы предварительного суда.

А тем временем его ближайшие сотрудники и многие другие люди подвергались тяжким испытаниям. Следствие по делу этих людей сформировало несколько направлений, в итоге составивших целую сеть последствий, к которым привело дело Зорге.

Глава 16. ОТГОЛОСКИ ДЕЛА ЗОРГЕ

Я был вдвойне удивлен, узнав, что японские интеллектуалы оказались замешаны в этом деле.

За восемь с половиной месяцев, прошедших с того дня, 28 сентября 1941 года, когда была арестована миссис Ки-табаяси, и до 8 июня 1942 года, японская полиция арестовала и допросила тридцать пять мужчин и женщин, имевших отношение к делу Зорге. Эта цифра включала в себя и самого Зорге, и четырех его сотрудников — Одзаки, Клаузена, Мияги и Вукелича. Сюда также вошли и восемнадцать человек, признанных невиновными в сознательном нарушении закона.

Число субагентов, арестованных властями при проведении исчерпывающего расследования всего дела, не превышало одиннадцати человек, семь из которых принадлежали к группе Мияги, и четверо — Одзаки.

И все равно с точки зрения безопасности и эффективности их было слишком много. Мияги из сентиментальных побуждений пошел на роковой риск, встретившись в Японии с миссис Китабаяси и пригласив ее к сотрудничеству. И как бы ни было удобно пользоваться услугами знающего переводчика, со стороны Мияги было полным безрассудством положиться на помощь Акийямы Кодзи.

На более оправданный риск пошел Мияги, когда в начале 1936 года он познакомился и доверился средних лет женщине, имевшей за плечами коммунистическое прошлое. Это была Куцуми Фусако, член Хоккайдского окружного комитета Японской коммунистической партии. К концу четырехлетнего срока тюремного заключения по приговору, вынесенному ей в 1929 году за нарушение Закона о сохранении мира, она пошла на формальное отречение от своей политической веры, и когда после освобождения из тюрьмы переехала на юг, в Токио, полиция уже знала ее, как раскаявшуюся коммунистку.

Было ли ее тюремное раскаяние искренним или нет, верность ее делу коммунизма была по-прежнему тверда, когда в начале 1936 года она познакомилась с Мияги. Некоторое время они встречались, по крайней мере, раз в неделю, и Мияги давал ей немного денег на расходы. Она собирала информацию о февральском мятеже, а потом о «левом» движении в целом.

Куцуми Фусако познакомила Мияги со своим другом Яманой Масами, также приговоренным к тюремному заключению тем ж судом на Хоккайдо за коммунистическую деятельность. Ямана, сын фермера, не получивший никакого формального образования, в течение нескольких лет участвовал в левом движении сельскохозяйственных рабочих на Хоккайдо. Мияги говорил, что поначалу он не думал вербовать Яману, но что, начиная с весны 1936 года, стал использовать его в качестве источника информации об условиях жизни в сельской местности. Ямана много ездил. Так, в 1939 году, например, он отправился в Маньчжурию, однако природа его занятий неясна, хотя какое-то время он работал в Токио в профсоюзе фермеров и в ультранационалистическом обществе — Тохокаи.

Мияги финансировал несколько поездок Яманы, включая и поездку на юг Сахалина, и обычно они встречались с Яманой через определенные промежутки времени, когда Ямана делал устные отчеты об экономических условиях в различных частях страны, о передвижении войск, настроении умов, а также по другим вопросам общего характера. Все это была смешанная информация разного рода, которую любой человек может собрать из слухов, услышанных в железнодорожных вагонах, сельских автобусах и провинциальных гостиницах.

Ни Куцуми, ни Ямана не были знакомы с Зорге, который, в свою очередь, никогда не слышал их имен. Куцуми была задержана и допрошена, когда спустя три дня после ареста Мияги пришла к нему домой. Ямана же гулял на свободе до середины декабря — два месяца после ареста Мияги.

Именно Ямана в ноябре 1939 года познакомил Мияги с другим уроженцем Хоккайдо Тагучи Угента, который оказался куда более ценным в качестве агента, чем Ямана. По словам Мияги, Ямана где-то с 1938 года утратил чувство честности и был склонен думать лишь о деньгах. Почти так же Мияги оценивал и Тагучи. Он заявил, что Куцуми Фусако предостерегала его против этого человека, которого она знала еще по Хоккайдо. Как и она сама, и Ямана, Тагучи сидел в тюрьме за то, что бьш коммунистом. Куцуми же сказала Мияги, что Тагучи был «своевольным и упрямым» и что пользы от него не будет никакой. Мияги полагал, что женщина оказалась права.

Однако Мияги вообще редко хорошо отзывался о своих агентах. И вполне возможно, что его высказывания не отражали его истинных чувств. Возможно, он старался защитить своих помощников, всячески преуменьшая помощь, которую они оказывали ему.