Страница 44 из 106
а) костяная пластинка с рунической надписью XI в. (Макаев 1962) — вторая после известной ладожской находка рунической надписи в наших поселениях;
б) черепаховидная фибула;
в) подковообразные пряжки с фацетированными головками;
г) литые выпуклые браслеты;
д) металлические витые браслеты;
е) ланцетовидные стрелы — по определению А. Н. Кирпичникова (1966: 12), ведущий скандинавский тип;
ж) орнаментированный боевой топор;
з) некоторые типы бытовых вещей: ледоходные шипы, замки, ключи, кресала, также широко распространенные в Скандинавии, но встречающиеся и на территории Восточной Европы (Труды Новгородской экспедиции, т. II, стр. 79-115,133 (рис. 5), 152-1531 (рис. 13), 242 (рис. 6, 3,16, 21), 246 (рис. 8,3, 7,10), 251 (рис. 9,4, 9, 24, 26).
В конце XI — начале XII в. типологически близкие скандинавским вещи в Новгороде исчезают: вырабатываются многие новые формы оружия, украшений, бытовых вещей. Однако для X—XI вв. в свете вышеизложенного можно говорить о довольно развитых связях Новгорода со Скандинавией. IX—X вв. — время появления в Северной Европе крупных торговых городов, таких как Бирка в Швеции, Хедебю в Дании, Волин в Поморье, Даугмале в Прибалтике. Появление в материальной культуре этих городов общих, в том числе скандинавских, черт закономерно.
4. Количественная оценка норманнского компонента
Основным археологическим источником по интересующей нас проблеме остаются пока могильники. Среди этой категории памятников можно выделить некоторые скандинавские комплексы, датировка которых IX столетием (на основании вещевых аналогий) принята большинством исследователей.
В Приладожье к таким погребениям относится, помимо упоминавшихся курганов в урочище Плакун, женское погребение в кургане № 95 у д. Костино на р. Паше с набором скандинавских фибул и браслетами IX в. (Корзухина 1964: 302).
На Смоленщине у д. Новоселки, недалеко от Гнездова, раскопан курганный могильник, в котором особо выделяется курган № 5 — богатое погребение с мечом (тип Н) и другими хорошо датированными скандинавскими вещами IX в., с трупосожжением по скандинавскому обряду (Шмидт 1963: 114-128). К этому же времени относится курган № 15/10 из раскопок М. Ф. Кусцинского в Гнездо-ве — комплекс (с оружием и шейной гривной с «молоточком Тора»), который А. Н. Кирпичников датирует концом IX в. (Кирпичников 1966: 29-30).
В Тимеревском могильнике (Ярославское Поволжье) известно по крайней мере одно погребение с набором ранних скорлупообразных фибул, которое М. В. Фехнер определяет как скандинавское и датирует концом IX в. (Ярославское Поволжье X—XI вв. М., 1963. Сводная таблица. Тимеревский могильник, № 53). Надо отметить также, что по крайней мере в четырех курганах Петровского и Тимеревского могильников найдены такие же ранние типы скандинавских фибул, хотя норманнская принадлежность этих комплексов вызывает у автора публикации сомнения (Фехнер 1963а: 80-81).
Аналогичные находки скандинавских вещей IX в. в местных или трудноопределимых погребениях известны и на Смоленщине (Шмидт 1963: 120-127), а также в верхнем течении Зап. Двины, в районе г. Торопца. Последняя находка особенно интересна, так как указывает на то, что водные торговые пути Восточной Европы уже в IX в. были достаточно развитыми, и вещи с севера попадают в районы, удаленные от узловых центров волжского и днепровского путей (Корзухина 1964: 312).
Имеющиеся в нашем распоряжении археологические материалы нельзя признать исчерпывающими, а решение связанных с ними проблем — окончательным. Пока мы можем констатировать, что в IX в. отдельные скандинавские погребения появляются в некоторых районах основных восточноевропейских водных путей, в тех же местах, где в X в. нам известны уже группы, серии скандинавских погребений (Приладожье, район Смоленска, Ярославское Поволжье).
Археологические памятники Восточной Европы, в которых найдены скандинавские комплексы IX в.
1
— Старая Ладога и могильник в урочище Плакун;
2
— курган № 95 у д. Костино из раскопок Н. Е. Бранденбурга;
3 —
курганный могильник близ г. Торопец; 4 —-Гнездовский могильник и курганы у д. Новоселки; 5 — Тимеревский, Михайловский и Петровский могильники близ Ярославля.
1, 4, 5 —
комплексы;
2,3 —
единичные находки.
Можно полагать, что уже в IX в. Старая Ладога была известна норманнам в качестве важного пункта на речном пути, и некоторое число скандинавов входило в состав ее постоянного населения. Появление скандинавских вещей в местных погребениях в отдаленных районах Восточной Европы (Верхнее Подвинье) говорит о том, что в «восточной торговле» эти районы имели не только транзитное значение. Очевидно, именно к IX в. относится установление первых связей некоторых восточноевропейских племен со скандинавами.
Выяснение характера этих связей, участия норманнов в историческом процессе, проходившем на просторах Восточной Европы, требует более глубокого изучения археологических материалов. При этом необходимы строгие методологические критерии, учет всех компонентов погребальных комплексов — нашего основного источника — вещей (при этом в первую очередь этнографически выразительных) и погребального обряда, также с учетом его источниковедческой ценности.
Если исходить из объективного и всестороннего анализа указанных выше компонентов погребального комплекса, то в итоге индивидуальное определение этнической принадлежности комплексов даст в составе древностей нашей страны абсолютное число достоверно варяжских погребений. Это число будет, безусловно, меньше общего количества скандинавских вещей (т. е. меньше, чем число, теоретически вытекающее из положения Т. Арне), но в то же время больше, чем число комплексов, в которых с варяжскими вещами не сочетается ни одна славянская вещь (а только такие комплексы соглашается считать варяжскими Д. А. Авдусин — 1949а: 7- 8).
На практике, однако, новые числа не всегда оказываются средними. Так, в Гнездовском могильнике Т. Арне насчитывал не менее 25 варяжских погребений (Ате 1914: 18-62), Д. А. Авдусин (1949а: 7-8) — только 2. И. П. Ша-скольский (1965: 111-123), ныне несомненный лидер в отстаивании антинор-манистской концепции, признал необходимым зачислить в норманнские погребения в ладье и погребения с гривнами с «молоточками Тора» (в Гнездове, по указанию Т. Арне, известно 18 таких погребений) и не менее 12 погребений с фибулами (24 скорлупообразных фибулы, их носили попарно, но, возможно, не все наборы сохранились полностью). Итого около 30 погребений, т. е. больше, чем находил Т. Арне!
Главный акцент в критике шведского ученого И. П. Шаскольский перенес с определения абсолютного количества варяжских комплексов на определение относительного их количества среди славянских древностей, соотнося при этом количество скандинавских погребений с общим числом раскопанных курганов. Скандинавские погребения Гнездовского могильника при такой системе подсчета составляют 4% от общего количества исследованных комплексов (30 из 700 раскопанных); в Тимеревском могильнике этнически определимые комплексы распределяются следующим образом: 38% от общего количества погребений — погребения местного, финского населения, 15% — славян и снова лишь 4% —скандинавов. Исходя из незначительного относительного количества норманнских погребений в обоих указанных памятниках, И. П. Шаскольский (1965: 125, 158) приходит к выводу, что «... нет оснований говорить о сколько-нибудь серьезной роли норманнов в жизни Смоленской земли X в.», так же как и Ярославского Поволжья.
Сама по себе приведенная система подсчетов, однако, вряд ли может служить достаточным основанием для столь категорических утверждений. При объективных подсчетах число достоверно варяжских комплексов следует соотносить не с числом всех раскопанных курганов могильника (не говоря уже о всех зафиксированных в нем курганах), а лишь с числом этнически определимых и сравнивать его надо с числом достоверно славянских комплексов. Правда, это усложняет сами подсчеты: выделение достоверно славянских комплексов Гнездовского могильника до сих пор не осуществлено; И. И. Ля-пушкин, обращаясь к материалам этого памятника, считает возможным 10-15% погребений Гнездова (безынвентгрные комплексы и комплексы с немногочисленным инвентарем) связать по характеру обряда со славянскими полусферическими курганами с захоронением остатков трупосожжения в верхней части насыпи. К этому количеству И. И. Ляпушкин (1966: 134) прибавляет и пустые курганы, составляющие 25% всех раскопанных погребений, однако из их числа следует вычесть 13% так называемых кенотафов, т. е. мемора-тивных насыпей (работа по выделению меморативных погребений проделана участником нашего семинара В. А. Булкиным). Таким образом, общее количество курганов Гнездовского могильника, которые можно считать славянскими, пока не превышает 27%, т. е. этнически определимыми в этом могильнике оказались не свыше 31% раскопанных погребений, при этом 30 скандинавских составляют не менее 13% этнически определимых комплексов Гнездовского могильника. ВТимеревском могильнике, если вести подсчеты относительного количества погребений разных этнических групп, отбросив 43% неопределимых комплексов, а также погребения XII в., в X в. 75% комплексов принадлежит местному финскому населению, 12% славянам и 13% — скандинавам. Уже в начале XI в. картина меняется: 72,5% финских погребений, 24% славянских и всего 3,5% скандинавских. Среди более поздних погребений скандинавских вообще нет (Ярославское Поволжье X—XI вв. Сводная таблица, Тимеревский могильник).