Спор о варягах

В 1957 г., после разоблачения культа личности, меня приняли в аспирантуру родного Университета. На втором же году аспирантуры я отложил свою тему диссертации по бронзовому веку и увлекся ролью варягов (норманнов) в становлении Древнерусского государства. Как я сейчас понимаю, меня побудили к этому дискуссии 1958 г. о роли варягов, проходившие в Ленинграде. У меня создалось впечатление, что роль эта сильно преуменьшена и что это можно доказать. Я стал писать книгу «Спор о варягах» и рукопись завершил в 1960 г. — как раз к окончанию аспирантуры. 26 мая 1960 г. рукопись получила отличную рекомендацию от декана В. В. Мавродина для печати. Мне было тогда почти 33 года.

В печать книгу, конечно, никто не брал, но этот текст стал основой для спецкурса, который я вскоре стал читать на кафедре археологии, и я давал этот текст читать моим студентам, заинтересовавшимся тематикой. Обсуждение его переросло в их темы курсовых работ и стало основой славяноваряжского семинара.

Для своей книги я постарался изложить аргументы обеих сторон и взвесить их. Просмотрев рукопись, я вижу, что мое изложение перечня основных аргументов не устарело. За почти полвека многие факты умножились, другие стали лучше известны, уточнены (это можно оговорить в примечаниях), но принципиально картина не изменилась. Просто развитие проблемы пошло в других направлениях, стали ясны и интересны новые аспекты темы. Это меняет отношение к самой проблеме, но не меняет сути дискуссии. Ну а современный поворот антинорманистов к старым рубежам и вовсе снимает вопрос об актуальности старого изложения проблемы.

Я решил издавать рукопись без изменений (кое-где для сравнения привожу новую литературу —■ в квадратных скобках) и приложить к ней мои более поздние выступления по этой теме — в дискуссии и после нее. Почему рукопись оказалось рациональным издавать без внесения изменений и дополнений? Во-первых, их, по сути, оказывается не так уж много и нужно. Во-вторых, и моя рукопись, и выступление в дискуссии, и последующие работы являются историческими документами, которые будут, видимо, интересны для тех, кто интересуется историей науки. В-третьих, эту неизданную книгу, а затем и выступление в дискуссии можно рассматривать как наше старое оружие в идейной борьбе, которая для нас была трудна и опасна. Оружие это тоже полезно знать.

Стоявшие против нас силы пользовались поддержкой всей махины государства — консолидированной партийно-государственной администрации, гигантской идеологической машины и мощного аппарата репрессий. В том же 1960 г., когда в Ленинградском университете я написал свою книгу, в Московском университете студент исторического факультета подал курсовую работу на ту же тему и с тем же уклоном — выявить правду о варягах и их роли. Он был моментально исключен из Университета, а позже, став известным диссидентом, прошел психушку, лагеря и был выдворен из страны. Это Андрей Амальрик.

Выводы мои были теми же, что у Амальрика, но факультет был несколько либеральнее, а я был старше, опытнее. У меня за плечами было руководство в школьные годы подпольной юношеской организацией «Прометей», которую раскрыли лишь задним числом. Никто не был арестован, хоть и оказались, конечно, надолго под надзором НКВД. Было и рискованное, но успешное выступление (в студенческие годы) против марризма, который тогда еще считался «железным инвентарем марксизма».

Занявшись варягами, я понимал, на что поднимаю руку и что сразу все сказать не удастся. Что вот так вот выложить факты и дать их объективную оценку, представив полностью и откровенно свою позицию, мне просто не дадут, что нужно действовать постепенно, продвигаться поэтапно. Что придется непременно привязать свою позицию к марксизму и найти политически уязвимые места в позиции противников. Что нельзя признать позицию тех, кого трактуют как норманистов, близкой к истине, а нужно дистанцироваться от норманизма, по крайней мере от термина и по крайней мере на первых порах. Что сперва лучше всего как бы занять место над схваткой. Однако и эта позиция была запретной («буржуазный объективизм»), и нужно было поначалу хотя бы декларативно отмежевываться от нее. Словом, нужно было тщательно продумывать стратегию и тактику идейной борьбы.

На протяжении четырех десятилетий, отраженных в данном издании, моя позиция по отношению к норманизму на вид несколько изменялась. Но только на вид. На деле те мысли, которые я мог высказать полностью и откровенно в 1995 г., были с самого начала моим убеждением. Надеюсь, что многое проглядывало сквозь осторожные формулировки. Но если бы я высказал всё открыто в 1960 г., я бы разделил судьбу Амальрика, а мои соображения никто бы не узнал. А так я сумел сам изложить некоторую их часть сразу, другие — потом, всё более полно, и сохранил возможность воспитать в своем семинаре целую плеяду молодых исследователей, преданных принципам объективной науки, ученых, которые немало потрудились на этом поприще, изменив атмосферу в исследовании этой проблемы.

Моя книга и мои последующие выступления могут быть интересны как показатели развития этой борьбы, как иллюстрация методов, применявшихся на разных ее этапах. А это существенно для тех, кто займется изучением всего хода исследования норманнской проблемы в отечественной истории, а также для тех, кому, возможно, предстоит продолжить эту идейную борьбу, ибо завтрашние условия предсказать невозможно, и кто знает, быть может, наш опыт послужит нашим преемникам хорошей школой стратегии и тактики.

Я благодарен своим ученикам и коллегам, которые своим энтузиазмом сделали эту борьбу увлекательной и реальной, — Г. С. Лебедеву, В. А. Булкину, В. А. Назаренко, В. П. Петренко, Е. Н. Носову, И. В. Дубову, Е. А. Рябинину и всем другим. Должен также изъявить свою признательность Д. Н. Верхотурову, обратившему мое внимание на активность современных антинорма-нистов и побудившему меня взяться за издание этой книги. Верхотуров же, С. В. Белецкий и В. С. Кулешов помогли мне в выверке ссылок.

Л. Клейн С.-Петербург 2008

Спор о варягах

Часть I.

История проблемы

1. Первая схватка

Спор о варягах тянется уже давно, то затухая, то вновь разгораясь (общие обзоры его истории — см. в: Венелин 1842; Свистун 1877; Мошин 1931а; 19316; Мавродин 1949; [Шаскольский 1965; БсНгшсК: 1970; КйВ 1979; Алпатов 1982; Нильсен 1992; Данилевский 1998; Хлевов 1999]). Первая его вспышка окончилась ровно 200 лет тому назад, вторая взволновала русское общество ровно 100 лет назад [прошу учесть, что это написано в 1960 г.], третья горит на страницах научной литературы и прессы наших дней...

В высокие окна круглого зала Академии наук была видна темная полоса Невы, изборожденной дождем и ветром. За просторным, как плац, круглым столом, покрытым темно-вишневой бархатной скатертью, сидели профессора в шелковых камзолах и светлых париках.

Возвышаясь во весь свой огромный рост над краем стола, академик Миллер с желчной усмешкой указывал на листы с критическими замечаниями в его адрес, писанными академиком Ломоносовым, и громко говорил по-латыни:

— Удивительно, до какой степени Ломоносов презирает местные исторические свидетельства... Судите, граждане, поступает ли он так из любви к истине или, скорее, увлеченный и ослепленный жаждой противоречия, издевается таким образом над своим отечеством...

С грохотом отодвинув кресло, Ломоносов вскочил и, еще более высокорослый, прокричал тоже по-латыни, глядя в упор на Миллера:

— Видя такую направленную против меня брань, считаю, что здесь нет места для доказательств и доводов!

Профессора заговорили и закричали все разом, преимущественно по-латыни. Миллер, как вспоминает впоследствии Ломоносов (1957: 726), «многих ругал и бесчестил..., на иных замахивался в собрании палкой и бил ею по столу конференцскому».