Страница 11 из 106
Советские археологи — А. В. Арциховский и его ученик Д. А. Авдусин — выступили с опроверженими, стремясь доказать, что варягов на территории Киевской Руси не было или почти не было, что русская дружина была в основном славянской (Арциховский 1939; [1966]; Авдусин 1949; 1953). А против концепции колонизации выступила филолог Е. А. Рыдзевская, ссылаясь на славянский характер Ладоги в УП-УШ вв. и данные топонимики (Рыдзевская 1934; 1945).
К скандинавским ученым, выступившим застрельщиками в новой дискуссии, присоединились многие историки Западной Европы и Северной Америки. В их писаниях апология норманнов зачастую отдает явственным душком антисоветской пропаганды. Дело в том, что отрицание творческих сил за русским народом, отрицание его способностей к самостоятельному государственному развитию, выраженное в конкретных примерах, назойливо выдвигается как «тонкий намек» на неправомерность, непрочность современного независимого существования советского государства и его высокого авторитета в мире. В древние времена не стало в стране порядка, как только попытались обойтись своими силами, без варягов, и теперь в стране стараются строить какой-то новый лад, не следуя примеру Запада; ясно, что не будет из этого толка. Не было в стране порядка, пока не догадались призвать варягов, — и теперь, как ни кинь, а без варягов не обойтись, придется в конце-концов идти на поклон к Европе...
Вероятно, именно поэтому «норманнская теория» оказалась особенно привлекательной для историков-белоэмигрантов и исследователей, эмигрировавших из России-СССР и стран народной демократии, — Вернадского, Васильева, Пашкевича, Таубе и др. (/егпас15ку 1943; 1959; УазНеу 1946; ТаиЬе 1947; Ра$2к1еллс2 1954 [1963]).
В этой борьбе в пылу полемического увлечения те ученые, которые выступали от имени советской исторической науки, стали огульно отрицать все положения норманистов, не задумываясь над тем, какие из этих положений действительно противоречат марксистскому пониманию истории, а какие сами по себе не являются антимарксистскими или вообще порочными и, более того, неплохо доказаны фактами. Эти историки утратили ясное видение основной линиии, по которой идет борьба, забыв и о силе основного своего аргумента, который неотразимо действует на основной линии спора, хотя и не отвергает второстепенных, побочных аргументов противника.
Увлекшись борьбой против этих необязательных положений норманиз-ма, советские историки стали некритически повторять аргументацию старых антинорманистов, которая ведь также в основном далека и от марксизма и от современной методики и техники исследования.
Норманисты не преминули использовать эти промахи.
Смещение целей и засорение методов в исследованиях советских антинорманистов произвели замешательство среди марксистских историков. К тому же расстроились казавшиеся недавно прочными представления советских историков о конкретных истоках древнерусской государственности. Очень древние племена Северного Причерноморья, обладавшие высокой культурой и зачатками государственности, ныне уже не считаются несомненными прямыми предками восточных славян Киевской поры (Артамонов 1950; Куха-ренко 1955; Клейн 1955; Корзухина 1955; [также Щукин 1977]). Признание их предками восточных славян позволяло раньше рисовать наглядную картину многовекового непрерывного процесса подготовки и становления восточнославянской государственности. Теперь эта картина распалась. Конкретные внутренние истоки древнерусской государственности нужно искать заново. Но где искать? Вопрос о происхождении восточных славян еще не решен на новой методической базе [(Клейн 1966; Мачинский 1976; Щукин 1987; Лебедев 1987)].
В результате этого ослабления позиций антинорманизма группа польских историков-марксистов выступила в 1958 г. за принятие «норманнской теории», поскольку она, по их мнению, хорошо обоснована фактами и вполне укладывается в рамки марксистской исторической науки (ОсНтаПБИ 1958). В том же году собрание советских историков в Ленинграде пришло к выводу о необходимости пересмотреть прежние взгляды советской науки на варяжский вопрос, уточнить, какие положения по этому вопросу приемлемы для советской науки, какие неприемлемы, проверить фактические доказательства [здесь я хотел сослаться на отражение этого собрания в печати, но не нашел следов].
Вот почему спор все еще продолжается.
На примере истории этого спора можно видеть, что древние исторические сведения приобретают то или иное политическое звучание для потомков не сами по себе, а благодаря тому употреблению, которое из них делают историки в определенной политической обстановке.
Эпизод с признанием варягов звучал вначале как лозунг борьбы за национальную независимость русского государства: в эпоху, когда летописец описывал этот эпизод, византийский престол и византийская церковь притязали на верховенство над Русью; в этих условиях заявление о том, что русская княжеская власть исходит не от византийского императора, а из иного источника, звучало гордо. А что до вывода княжеской династии из-за границы, то такая родословная была обычной для многих династий Европы: французские короли выводили свою родословную от троянцев, немцы — от римлян, и т.д.
Позже этот же эпизод получил звучание, оскорбительное для патриотических чувств русских людей.
Затем он воспринимался как доказательство законности и естественности господства правящих эксплуататорских верхов в России и, соответственно, положительно оценивался реакционерами и отрицательно — прогрессивными мыслителями.
Далее он приобрел прямо противоположное значение: принимался революционерами как оружие против великодержавного шовинизма и отвергался сторонниками старого режима.
Наконец, в наше время его вновь выдвигают как довод в пользу реакционной и порочной исторической концепции... Значит ли это, что принадлежность
Николай Иванович Костомаров, участник дискуссии 1865 г. (фото 1870-х годов)
.г1ит II Пвчаг-
В Вадькевичъ въ ВзршэвЬ изъ фотогра И Мбчковскаго
Михаил Петрович Погодин, участник дискуссии 1865 г., гравюра с фотографии начала 1870-х годов
к прогрессивной исторической школе обязывает отрицать достоверность этого эпизода?
Норманисты всегда обвиняли антинорманистов в том, что те жертвуют научными принципами в угоду национальному самолюбию. В свою очередь антинорманисты предъявляли норманистам обвинение в тенденциозности и злономеренном искажении истины. И те и другие отличались острой нетерпимостью в отстаивании занимаемых позиций, и те и другие отталкивали от себя ученого, отрицающего достоверность хоть одного какого-нибудь положения их системы, и спешили зачислить его в лагерь противника.
Конечно, и у тех и у других на их подходе к историческим материалам сказывались национальные чувства и политические симпатии, в одних случаях благородные, в других — неприглядные, у одних резко, отчетливо и намеренно проводимые, у других — слабо, подсознательно, незаметно для них самих. Несомненно, что многие ученые старались беспристрастно, непредвзято разобраться в материале, найти объективное решение — таких-то чаще всего не принимали ни в тот, ни в другой лагерь.
Но вполне очевидно, что выяснение побуждений, приведших того или иного ученого к определенному решению, хотя и помогает уяснять причины популярности той или иной теории в данной среде, но не может служить аргументом в споре, не может опровергнуть ничьих доводов, не может определить справедливости или несправедливости теорий и их доказательств. Чтобы выяснить, кто и в чем прав, надо обратиться к самим этим доказательствам.
Давайте же обратимся к доказательствам, рассмотрим утверждения и доводы обеих сторон, положим аргументы на чаши весов. Ведь Погодин обращался к нам с апелляцией, пора ее разобрать.