Страница 33 из 208
За первые два месяца правления Лорис-Меликов чрезвычайно расширил свои знания о России, которую, по признанию, сделанному А.Ф. Кони, он мало знал. Знакомство с общественными требованиями подтвердило его прежние наблюдения и укрепило во многих собственных выводах. На его складывавшуюся программу воздействовал и постоянный обмен мнений с Д.А. Милютиным, А.А. Абазой, М.С. Кахановым, позиция которых как представителей либеральной администрации рке четко обозначилась. Д.А. Милютин уже был убежден, что «все наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху. Как устройство сельского самоуправления, земства, местной администрации, уездной и губернской, так и центральных высших учреждений — все отжило свой век, все должно бы получить новые формы, согласованные с великими реформами, совершенными в 60-х гг.». Дмитрий Алексеевич задавался вопросом, честно ли хранить про себя эти убеждения, находясь в самом составе высшего правительства. Но и Дон Кихотом он быть не хотел: «Плетью обуха не перешибешь». До поры военный министр полагал, что преобразования «не по плечам нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового»318. С приходом во власть Лорис-Меликова Милютин уже не считал преобразования безнадежными.
Михаил Тариелович не принадлежал к тем, кто готов «перешибить плетью обух» и вообще рубить сплеча. Основным принципом его деятельности была постепенность, но отнюдь не как категория времени, а как способ действий, позволяющий избежать ломки и потрясений. По времени постепенность Лорис-Меликова как раз довольно быстрая — первый шаг к преобразованиям, намеченным еще в самом общем, недостаточно разработанном виде, он делает спустя два месяца после нового назначения, представив свой всеподданнейший доклад царю (см. док. № 36).
По своему содержанию доклад диктатора не столько отчетного, сколько программного характера. Однако и сам краткий отчет главы Верховной распорядительной комиссии заслуживает отдельного внимания: он дает представление о понимании им текущего, о его тактике и стратегии. Ссылаясь на указ 12 февраля 1880 г., Лорис-Меликов говорит о двух сторонах в работе комиссии в истекший период. Он весьма кратко рассказывает о той из них, что решала полицейски-охранительные задачи, перечислив достигнутое: объединение «разрозненной доныне деятельности полицейских и жандармских чинов», более целесообразное устройство розыскной части в столице, ускоренное продвижении дознаний по государственным преступлениям, наведении единообразия в основаниях административной высылки, пересмотре дел по государственным преступлениям и т. д. Остальная часть доклада посвящена «другой стороне» деятельности комиссии, направленной к «изучению разнородных причин, приведших нас к настоящему затруднительному положению, к разъяснениям настроения общества, равнодушное отношение которого к происходящим событиям во многом парализовало принимавшиеся до сих пор меры, и, наконец, к изысканию тех способов, кои могли бы служить к достижению желаемой цели — восстановления потрясенного порядка»319.
Но указ императора 12 февраля подобной задачи не имел в виду. Лорис-Меликов, как уже говорилось, на первом же заседании подведомственной ему комиссии поставил ее самочинно. В своем докладе он говорит о ней как якобы изначально предусмотренной, заявив, что указ об учреждении Верховной распорядительной комиссии успокоил благомыслящие элементы общества, «наметив решимость правительства не останавливаться на одних мерах внешнего свойства». Но в тексте Устава нет и намека на иные, кроме полицейских, меры. Можно предположить, что в своих ежедневных встречах с царем диктатор неоднократно затрагивал вопрос об этом, не имевшемся поначалу в виду направлении деятельности комиссии и мог считать, что Александр II его доводы усвоил как свои собственные. Однако, отчитываясь о двух сторонах своей деятельности, как вполне равноправно узаконенных, докладчик в заключение просит дозволения высказаться с откровенностью «до конца» и снова доказывает то, что рке заявлял как некую аксиому. Он (в который раз!) объясняет, что комиссия, которую возглавляет, «не может и не должна ограничиваться только изысканием и приведением в исполнение мер чисто полицейского характера. Восстановление потрясенного порядка и прочное ограждение спокойствия требуют мероприятий государственных»320.
Тяжелое кризисное время, переживаемое страной, Лорис-Мели-ков, по сути, объясняет неправильной внутренней политикой, отводя вину за нее от Александра II и переводя ее на центральную и местную администрацию и бюрократию. После реформ «новые порядки создали во многих отраслях управления новое положение для представителей власти, требовавшее других знаний, других приемов деятельности, иных способностей, чем прежде. Истина эта не была достаточно усвоена, и далеко не все органы власти заняли подлежащее им место». Недовольство их ошибками и просчетами, «неумением приноровиться к новым порядкам» обратилось против «новых начал», вошедших в русскую жизнь с реформами. По верному наблюдению Лорис-Меликова, общество раскололось в силу разного восприятия в нем реформ: одни стремились к упразднению их последствий, другие «стали на их стражу, защищая с одинаковой горячностью основные их начала и неизбежные недостатки». Из доклада видно, что позиция Лорис-Меликова ближе к защитникам реформ, хотя он и признает необходимость их «урегулирования». «Великие преобразования, ознаменовавшие славное царствование» Александра II, по словам графа, воодушевили и объединили общество с властью. Причины роста общественного недовольства, способствовавшего революционным и социалистическим увлечениям среди молодежи, он видит в незавершенности реформ и их остановке, в том, что «попытки урегулировать реформы и пополнить недостатки законодательства по нетронутым еще отраслям управления оставались без движения»321.
Лорис-Меликов, как видно из его доклада, не разделяет мысль, главенствующую в консервативной печати, о наносном характере революционного движения в России, возникшего вследствие занесенных с Запада лжеучений, не имеющих почвы в отечестве.
В своей трактовке роли преобразований 1860-х гг. Лорис-Меликов явно соприкасается с либеральной мыслью, видевшей причину кризисного состояния страны в незаконченности реформ, и доказывавшей, что выход может быть только в их продолжении. В этом смысле горячими защитниками реформ 1860-х гг. были столь разные приверженцы либеральной идеологии, как К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, К.К. Арсеньев, А.Д. Градовский, а также славянофилы (как И.С. Аксаков и А.И. Кошелев). И здесь в понимании исторического значения преобразований Лорис-Меликов расходится с такими ортодоксальными приверженцами самодержавия, как М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, В.П. Мещерский, усматривавших в самих реформах разрушительные, чужеродные самодержавию начала. Князь Мещерский, близкий наследнику, еще в начале 1870-х гг. в издаваемом им «Гражданине» призывал поставить «точку к реформам». Победоносцев в том же «Гражданине» сокрушался о чуждом исконным русским началам направлении развития, обретенном страной после реформ. С этой же позиции и Катков нападал на земство и новые суды, объяснял необходимость ликвидации университетской автономии, введенной уставом 1863 г. Сам Александр II был, употребляя выражение А.Д. Градовского, в сильной степени травмирован результатами реформ и затормозил их ход. И вот, в разгар кризиса, Лорис-Меликов призывает снова обратиться к преобразованиям, напоминая, что именно с их помощью царь «верною рукою поставил Россию в такую тяжкую для нее годину на путь процветания». «Никогда и, может быть, нигде сила правительственной власти не выражалась блистательнее и торжественнее, как в то время», — вдохновляет он монарха на возобновление реформ322.
В докладе говорилось, что русское общество находится в ожидании перемен и что «ожидания эти самого разнообразного свойства». Перечислив некоторые из них, связанные с отменой соляного налога, круговой поруки, ликвидацией бюджетного дефицита и т. д., Лорис-Меликов не скрыл, что в обществе существуют надежды (по его выражению —