Страница 145 из 208
22 сентября
Господи! Благослови венец нового лета Твоея благости.
Выходил утром. Видел у себя корреспондента «Нового времени» Молчанова8. Он желал меня «т*:епаеу» по разным вопросам. Воспользовался этим случаем, чтобы кое-что высказать. Из его же слов виден поворот редакций по отношению к графу Лорис-Меликову. Что-то произошло помимо аудиенции 6-го числа. Абаза предупредил, кажется, о наступлении периода строгости после периода вольницы. Вчерашнее предположение насчет вестей из Ливадии подтверждается, насколько о том могу судить по сегодняшнему визиту Молчанова9, по вчерашним физиономиям новаторов и нескольким словам гр. Лорис-Меликова, который был сегодня у моей жены. Мансуров сказал мне, между прочим, что популярность гр. Лорис-Меликова создана печатью. Лестно было бы ему услышать. <...>
3 октября
<...> Вечером, по желанию графа Лорис-Меликова — у него с 9-ти до 3/4 10-го часа. Он завтра едет в Ливадию с цесаревичем... Впечатления сегодня не только прискорбные, но жалкие. И победитель Карса выходит в Хлестаковы. Невообразим сумбур в речах и понятиях... Все время видно, что он играет роль; рисуется, принаряжается маскарадным нарядом. И это победитель Карса! Человек с действительными качествами и достоинствами! Человек, бывший военным и сохраняющий все оные чувства! Что из него сделал дворцовый воздух! Не выдержал придворных любезностей и фимиама пошлых льстецов или эксплуататоров его влияния!..
20 октября
Вчера граф Лорис-Меликов был у меня. Смесь «амбарраса» и развязности. Передал от государя поручение спешить вопросом о печати и назначить Победоносцева членом комитета министров9. Говорил о разных предметах, между прочим, о злополучной, по-видимому, яхте «Ливадия», которая, по его мнению, может обратиться в быть или не быть для великого князя генерал-адмирала. Наконец, вставши, он проронил
два слова о том, что Абаза в тот же вечер уезжает. «Куда?» — спросил я добродушно. «В Ливадию; государь пожелал с ним видеться». — Следовательно, он принимает?» — «Это решится в Ливадии». Решено здесь, подумал я, потому что поездка во всяком случае решает судьбу нынешнего министра; но так как при сообщении мне этого известия не было никаких признаков откровенности, а только фразеология о том, что моему сиятельству и проч. — так конфиденциально говорится, — то я продолжал разговор не тем, что думал, а тем, что по удобству приходилось. Наконец граф уехал, — и без казаков на этот раз. Он, между прочим, сказал, в ответ на мой вопрос, когда об этом сообщено Грей-гу, — что у него был Абаза третьего дня, а потом он сам был у графа Лорис-Меликова10.
Итак, свершилось. Бедного Грейга жаль, ввиду формы падения. Повторяю, что он был невозможным министром финансов; но кто его выбрал и держал? И к чему такая торопливость? Почему его не предупредили и не дали возможности, ради приличия, самому отпроситься? В особенности для него чувствительно то, что государь, бывши так ласков к нему летом, его теперь так спустил чужими руками из Ливадии, и что <...> Абаза, тихонько условившийся занять его место, заявил ему об этом не ранее, как накануне отъезда в Ливадию. Повторяю и то, что все такие приемы — «константинопольского» свойства.
21 октября
Вчера — в государственном совете. Отъезд Абазы произвел впечатление; но менее, нежели можно было предположить. Между канцелярскими головами преимущественно толки о доказываемой этим силе графа Лорис-Меликова. Заезжал к нему для отдания визита. В его кабинете впечатление вроде тогдашних вечерних. У меня вечером был Грейг. Весьма приличен, прост, сердечен и добродушен, хотя у него вырвалось слово <...>. Из его слов видно, что с ним разыграна подобающая комедия. Абаза «ауа1^ 1’а!Г аЫше». Граф Лорис-Меликов говорил ему, будто главным деятелем в призыве Абазы и т. д. был цесаревич (?) <...>
22 октября
Вчера — комитет министров. Грейг присутствовал и был — по аШ*ис1е — великолепен, по высказанным суждениям о продовольственном кризисе — на обычном, упрямо низком уровне. Жалеть о его уходе невозможно. Граф Лорис-Меликов, по тому же вопросу, рассудителен, но опять явно неумел. Около него роятся некоторые члены с таким усердием, что роль временщика ему усваивается ими более, нежели им самим.
Мои ощущения постоянно соответствуют словам: зНсЦп^; с1оуп, растворение, разложение, принижение, е1Гопс1гешеп1:. <...>
24 октября
Вчера, у меня, — предварительное совещание по делу о печати. Граф Лорис-Меликов, Н. Абаза и, под конец, Каханов. Трудно вообразить апломб и себялюбие графа Аорис-Меликова рядом с полу-наивною неумелостью. Ему во что бы то ни стало хочется избавиться от дела с печатью: под фирмою законности он желает все передать министерству, причем даже и в отношении к формам суда нет ни одной правильно установившейся мысли и даже ни одного ясного понятия. Он, очевидно, насвистан Абазою и соучастником взрыва
5-го февраля11 и потому подходящим под мотив, мною обозначенный для второго. Графу Лорис-Меликову этого очевидно не хотелось, и он, в своей телеграмме в две тысячи слов, положился, как мне сказал, на «мудрость» государя12.
5 ноября
Приговор исполнен, в крепости, вчера в 8 ч. утра13.
Был в комитете министров. Видел нового министра финансов. Странно, но он, очевидно, тешится тем, что он — министр. При этом мне показалось, что твердых идей, по финансовой части, нет, и, следовательно, внутреннее настроение — «амбаррас»; но внешняя вывеска — сознание трудности принятой на себя с самоотвержением задачи.
Оказывается, что между двумя конфедератами улетучилась на время идея о рескрипте или каком-нибудь другом знаке внимания Грейгу. Граф Лорис-Меликов поручил Абазе о том сказать в Ливадии; но Абаза думал, что граф Лорис-Меликов напишет к государю. Ни того, ни другого, при исключительно личных переоккупа-циях не случилось. Вчера граф Лорис-Меликов рассудил мне о том сообщить, и даже снизошел посоветоваться, как поправить, по телеграфу ли, или дождавшись своей предстоящей новой поездки в Ливадию. Он хотел просить Абазу спросить Грейга, что он предпочитает?!
6 ноября
Вчера не выезжал. Происходило в моей библиотеке заседание особого совещания по делам печати, с приглашением, для выслушания $гауатти е* с1е$:И:ега1:а, семи представителей журналистики, гг. Стасюлевича, Краевского, Салтыкова, Гилярова-Платонова, Суворина, Полетики и Комарова14. Обошлось чинно. Длинную, но бледную речь из общих мест сказал Стасюлевич. Замечательно, для определения уровня оценок, что члены совещания ею были довольны. Претензии высказаны — известные. После ухода приглашенных «публицистов» — пространный обмен мнений между членами совещания, кроме меня. Я воспользовался поздним часом, чтобы резервировать изложение оттенков моего взгляда, и предстоящим отъездом графа Лорис-Ме-ликова в Ливадию, чтобы отодвинуть движение дела по существу до возвращения государя, предложив, между тем, возложить на меня, при содействии князя Урусова, Фриша15 и Н. Абазы, составление первого наброска желаемых новых общих начал. Хотя и учреждение совещания, и приглашение представителей печати состоялись по моей инициативе, — я веду дело совсем иначе, чем предполагал его вести в июле. Оказалось, что при данных условиях полная свобода печати предрешена. Остается изыскивать способы и средства сделать ее по возможности менее вредною. Еще вчера министр внутренних дел говорил фразы вроде того, что «печать необходима, как воздух» и что при новых законах и помощи суда журналисты будут сидеть в «кутузках» и ходить в «сибирках». Новый министр финансов говорил об «обществе» и «законности», как журналист. Начальник главного управления по делам печати — заодно с публицистами. Каханов — адъютант графа Лорис-Меликова, но смышленый и осторожный. Сабуров тянет в ту же сторону. Победоносцев — русский китаец. Князь Урусов еще верит в пользу «внушений», но оппонировать не может. Остаются Маков, Фриш и я, с дифференциалами. Только в дифференциалах теперь и может быть дело.