Страница 23 из 136
Я с трудом припоминала, где нахожусь: «Марч Хаус», лужайка позади дома, на подъездной дорожке стоит моя машина; я лежу на траве у сарая, ворота которого распахнуты настежь.
Все было понятно, кроме присутствия Питера, — он в картину не вписывался. В моем сознании молодой человек ассоциировался с книжным магазином в Эдгартауне или с яхт-клубом, где он в мокром от водяных брызг спортивном костюме катается на водных санях [5]. Почему он здесь? Что произошло со мной? Меня подташнивало, голова раскалывалась от боли, мысли мешались.
Мало-помалу я начала припоминать: я была в доме и вышла посмотреть, что там за шум в сарае. А Питер объяснил свое присутствие так: он вез на велосипеде книги заказчикам и увидел, что у дома стоит моя машина, а боковая дверь в сарай открыта.
Я повернулась, чтобы заглянуть внутрь сарая. Он поспешно сказал:
— Не надо, миссис Барлоу!
Но было уже поздно. Его слова заставили меня вспомнить картину, увиденную раньше: человек, согнувшийся на подножке старого «линкольна»; ноги подогнуты вниз, будто он встал на колени, а голова — в кабине, удерживаемая в этом положении толстым дверным стеклом, вывернутым так высоко, как позволила его шея. Одно колесо с машины снято, и «линкольн» съехал с домкрата, вероятно, в результате отчаянных попыток жертвы освободиться. Это был Артур Хестон.
— Я еще не вызывал полицию, — сказал Питер. — Боялся оставить вас.
Он пошел к крану, установленному у ворот сарая, чтобы смочить материю холодной водой. Вернувшись, он снова положил мне на лоб компресс и через некоторое время помог мне подняться на ноги. Обернувшись на секунду, я увидела лицо Артура Хестона через ветровое стекло. Оно было почти черным, язык торчал изо рта, точно переваренная сосиска, налитые кровью глаза были выпучены, как у рыбы, выброшенной из воды. Между дверной рамой и верхним краем стекла с трудом могла пройти рука.
— Вам лучше посидеть, — сказал Питер. Он, видно, боялся обморока и был недалек от истины.
— Только не в доме, Питер. Пойдемте в мою машину. — Я сама не понимала, почему один вид дома внушал мне ужас.
Мы добрались до автомобиля, и Питер усадил меня на переднее сиденье. Я с облегчением опустилась на него.
— Я сяду за руль и отвезу вас домой, миссис Барлоу, а велосипед пристрою сзади. Но боюсь, что сначала нам придется дождаться полиции.
Я показала ему, где находится телефон, и предупредила, что надо соблюдать осторожность. Он погрузил велосипед в машину и ушел звонить. Я медленно приходила в себя.
Сначала я вспомнила только то, как вошла в дом; мало-помалу всплыло и все остальное: комната Грейс, фотографии Артура Хестона, детская, парики, джинсы в пятнах краски, теннисные туфли и ящик с патронами, крик, похожий на предсмертный вопль, и странный глухой стук, который, как я теперь поняла, произвел упавший с домкрата автомобиль.
Я вздрогнула, представив в мыслях всю сцену: Артур поддомкратил «линкольн» и, вероятно, трудился над колесом; вот он прервал свою работу и подошел к окну автомобиля, чтобы побеседовать с убийцей. Последний был, разумеется, ему знаком и внушал доверие. Никакой чужак не мог бы спрятаться на переднем сиденье в ожидании удобного момента. Вероятно, разговор через открытое окно носил оживленный или шутливый характер, хотя я и не представляла себе, как Артур мог пошутить с кем бы то ни было. И пока они разговаривали, убийца перебрался на сторону пассажира (а может, сидел там с самого начала) и, улучив момент, молниеносно напал на Артура. Кто бы это ни был, он должен был быть очень проворным, чтобы предупредить инстинктивную попытку Артура вытянуть голову назад, когда тяжелая стеклянная панель окна вдруг стремительно рванулась к его ничем не защищенному горлу; кроме того, убийца должен был быть сильным, чтобы помочь оконному механизму удерживать голову Артура будто в тисках, препятствуя его отчаянному — не на жизнь, а на смерть — сопротивлению.
Я была рада, когда Питер возвратился и сел ко мне в машину. Убийца мог быть все еще где-то здесь, поблизости; я воображала, как он сидел один, в моей машине, поджидая меня. Питер сообщил мне, что полиция уже выехала. Вскоре мы услышали отдаленные звуки сирены, становившиеся все громче, и вот уже подъездная дорожка заполнилась полицейскими машинами, среди которых была и машина «Скорой помощи». Поднялась невообразимая сумятица, в которой я не принимала участия, пока у дверей не появился лейтенант Фишер.
Он сразу же узнал меня, но не показал вида. Представляясь заново, он сделал ударение на слове «лейтенант», желая отделить себя от остальных заполнивших сарай. В числе последних был Отис Крэмм. В первую нашу встречу я не уделила лейтенанту особого внимания, потрясенная видом обезображенного лица Розы. Теперь появилась возможность познакомиться с ним поближе, вследствие чего у меня неожиданно возникла смешная мысль, что он похож на другого Фишера, по имени Джерими, лягушонка из книжки Беатрис Поттер, который, свалившись с листка кувшинки, едва не угодил в пасть огромной и кровожадной форели. Рот у лейтенанта уголовной полиции был большой и вялый, кожа на лице изжелта-бледная, глаза навыкате, волосы тонкие и жидкие, едва прикрывающие довольно крупный череп, казавшийся неестественно плоским сверху, а снизу переходящий сразу в плечи, так как шеи не намечалось вовсе.
— Так вы и есть та дама, которая обнаружила труп?
Я призналась, что это я и есть, а Питер рассказал, как он нашел меня, лежащую без сознания на полу сарая.
Лейтенант бросил в его сторону суровый взгляд, отклоняя его вмешательство, и продолжал допрос, не считаясь с тем, что я пережила и в каком состоянии нахожусь.
— Вы видели убийцу?
— Нет, не видела. Я только слышала едва различимые звуки шагов.
— Что вы здесь делали?
Его прокурорский тон порождал чувство протеста. Я никогда не считала, что в чрезвычайных ситуациях надо сразу вызывать полицию. Конечно, не все они так глупы, как, скажем, Отис Крэмм, но тем не менее большинство из них вряд ли видят разницу между отъявленным преступником и интеллигентным добропорядочным гражданином; карьера блюстителя законов слишком часто привлекает неврастеников, нуждающихся в бляхах, оружии и особых полномочиях, чтобы утвердить себя наравне со всеми остальными людьми.
Я убедилась, что лейтенант Фишер не составляет исключения. Инстинкт подсказывал мне, что надо быть с ним осторожной, иначе он от меня не отстанет и даже может заподозрить в чем-то. Неожиданно для себя я выдала ему придуманную версию:
— Проезжая мимо, я увидела Артура у дверей сарая и остановилась, чтобы поздороваться. Мы с ним старые друзья.
Выражение его лица оставалось, как всегда, неизменным.
— Вы заходили с ним в дом?
— В дом? Нет, не заходили.
— Вы не поили его чаем или кофе?
— О Боже! Конечно, нет!
Прежде чем я сообразила, что побудило его задать этот вопрос, он сказал:
— Мотор вашего автомобиля холодный как лед, миссис Барлоу. Сколько же времени вы пролежали без сознания? Кроме того, на кухне в раковине найдены две немытые чашки, а я полагал, что мисс Чедвик живет одна.
— Я не знаю, сколько времени я пролежала в сарае, — честно призналась я. — Да и вы приехали не вдруг, это потребовало времени.
— Девять с половиной минут, — перебил он. — Это потребовало девять с половиной минут. — Лицо его приняло неприятное торжествующее выражение. — В такую погоду мотор остывает за тридцать — сорок минут. Самое меньшее.
У меня екнуло сердце, когда я мимоходом вспомнила о штрафной карточке, наклеенной на ветровом стекле моего автомобиля. Оставалось надеяться на то, что лейтенант ее не заметил. Но мысль о ней прибавила мне задора, и я представила себе, что бы сказала Эсси в сходных обстоятельствах. Она была не из тех, что пасуют перед полисменами, напротив, они всегда вызывают у нее презрительную иронию, которую она даже не пытается скрыть.
Я дерзко поглядела Фишеру прямо в лицо и улыбнулась так неприкрыто весело, как только позволяла моя жуткая головная боль.
5
Водные сани — плоская доска с парусом.