Страница 61 из 117
— Не знаю, хватит ли у меня сил?
— Разумеется, хватит, — сказал я. — Не говорите, что вам никогда не хотелось бросить эту дорогу. Возможностей было предостаточно. Если бы вам не хватало сил, вы бы уже давным-давно ничем не отличались от своих здешних друзей.
— Думаете, я сделала правильный выбор?
— Правильный для вас, потому что ваш, — сказал я. — Речь не идет о нравственности. Если ваши поступки не приносят вреда ни вам, ни другим, кто посмеет осудить их?
Она устало улыбнулась мне:
— Спасибо вам.
— Спасибо за благодарность. Выпьем на ночь по маленькой?
— Я… я думаю, мне пора спать. Завтра кабаний праздник, и нужно будет приготовиться.
— Какой-какой праздник?
— Я забыла рассказать… и хотела пригласить. Где-то через месяц после фестиваля дядя Роджер каждый год устраивает вечеринку с кабаном для всех, кто помогал в организации фестиваля. В сущности, это вся колония. Мы жарим кабана, едим кукурузу и картошку, и что еще там приготовят девочки. Потом бывают танцы и… — Она заколебалась. — Мы с Тэдом собирались объявить о нашей женитьбе и уйти вместе, по дороге зайдя к мировому судье. Это такое подведение итогов года в колонии; празднество, а потом все возвращаются к работе, пока не понадобится готовиться к следующему фестивалю. Мы думали, сейчас было бы лучше всего…
— Может быть, он завтра вернется, — сказал я.
— Он не вернется. Вы пойдете со мной на праздник? Сможете увидеть всех жителей колонии.
— С удовольствием, — ответил я.
Она встала из-за столика, и мы вместе вышли в вестибюль. Она остановилась у лестницы и улыбнулась устало, но кокетливо.
— Идите-ка вы скорей наверх, а то я забуду свою роль секретаря Ассоциации молодых христиан, — сказал я.
Я наблюдал, как она уходит. В другое время, в другом месте, при других обстоятельствах я так легко не отпустил бы ее.
Мне не хотелось спать, но я решил пойти в номер и постараться как-то осмыслить полученную информацию. Я едва шагнул к лестнице, когда из офиса вышел Трэш. Белозубая улыбка, похоже, была его фирменным знаком.
— Успешно провели время? — спросил он.
— Я знаю намного больше, чем знал, когда приехал, — сказал я. — Но все это крайне загадочно.
Трэш рассмеялся.
— Это уже двадцать лет загадочно, — сказал он. — У миссис Брок все в порядке?
— Да.
Он взглянул мимо меня в бар.
— Вот там сидит тип, с которым вам стоит побеседовать, — сказал он. — Его зовут О'Фаррелл. Он был в театре в ночь, когда убили Джона Уилларда, он тогда работал осветителем.
— Тот человек в берете?
— Да. Думаю, он больше всех насобирал грязи и сплетен. Фаррелл только и делает, что пьет и болтает, пока деньги не кончатся, — и так каждый день.
— Последние полчаса он рассматривает пустой стакан, — сказал я.
— Если вы ему нальете, он вам все расскажет, — сказал Трэш. — Не ручаюсь за результат. Он старый склочный ублюдок. Хотите попытаться?
— Пожалуй, — ответил я.
Друзья Пенни все еще сидели за круглым столом, гитарист тихо перебирал струны. О'Фаррелл увидел, что мы направляемся к нему, и, кажется, улыбнулся. Он наверняка слишком пьян, чтобы от него был толк, подумал я. Но когда Трэш представил нас, его глаза ожили, словно кто-то внутри подключил ток. Единственный свидетель убийства Джона Уилларда, возможно, и не был совсем уж трезв, но он не был и пьян в обычном смысле слова.
— Итак, гора пришла к Магомету, — проговорил он. Речь его была по-ирландски певучей. Он махнул маленькой, изящной рукой Трэшу. — Беги отсюда, Лоренс. К работе приступают крупные умы.
Трэш добродушно рассмеялся:
— Он говорит, пока ему наливают, Геррик.
— Только низкие люди говорят правду так открыто, — сказал О'Фаррелл, когда Трэш отошел в сторону. — К сожалению, это общеизвестный факт. Я, можно сказать, нахожусь на содержании. У меня есть, конечно, известная сумма денег. Эти деньги четко распределены: столько-то за квартиру, столько-то за отопление и свет, столько-то за табак, столько-то на еду, которой мне нужно мало, и столько-то на выпивку. И вот суммы, остающейся на выпивку, мне не хватает, мистер Геррик, чтобы проводить очередной день. А потому я, так сказать, подзарабатываю песнями. Если философ хочет поговорить о философии — я готов, конечно, когда заплатит за выпивку. Если поэт хочет послушать стихи, я готов прочитать три стихотворения за стакан. Если художник-импрессионист желает выслушать диатрибу против традиционалистов на том языке, на котором сам он не способен изъясняться, я готов — но при условии! Итак, если человек хочет поговорить об убийстве, мистер Геррик, если он хочет услышать о репутации запятнанного ангела, — ну, тогда пускай он купит лучшего пойла, которое здесь можно найти.
Я усмехнулся:
— За эту красноречивую речь, мистер О'Фаррелл, я куплю вам стакан и буду добавлять по одному за каждый факт, который мне неизвестен.
— Ну, мужик, ты жестко торгуешься, — сказал О'Фаррелл. — Мы просидим здесь долгие годы, прежде чем выяснится, чего же вы не знаете. Давайте договоримся так: вы будете мне наливать до тех пор, пока я вам не надоем. А если это случится, я изменю своим принципам и поставлю сам…
— Я не собираюсь спорить с вами, мистер О'Фаррелл, — ответил я и поманил бармена. — Принесите мистеру О'Фарреллу бутылку его любимого напитка и поставьте ее рядом с ним.
— Пусть это будет «Джеймисон», Пит, — крякнул О'Фаррелл ликующе. — Ну, мистер Геррик, видно, вы стремитесь к новым знаниям почти так же, как и я — к ирландскому виски.
Бармен принес бутылку «Джеймисона», два стакана и миску со льдом. Он поставил их перед О'Фарреллом и подмигнул мне.
— Вас оказалось уломать проще, чем большинство, — сказал он.
— Беги, беги отсюда, мальчик, — сказал О'Фаррелл, — и радуйся своему счастью, ведь ты небось взял и чаевые плюс к цене бутылки. — Он положил лед в старомодный стакан и доверху наполнил его виски. Он налил мне, но вопросительно поднял бровь. — Сегодня вы долго сюда добирались, мистер Геррик.
— Похоже, что все уже все знают, — сказал я. — У вас что, прямая связь с миссис Сотби с телеграфа?
Он хмыкнул:
— У меня много с кем прямая связь.
— Я беседовал с капитаном Келли, — сказал я. — С Трэшем, с местным журналистом мистером Гарви, с Пенни Уиллард. С миссис Брок. Я был в волоске от вашего убийцы.
О'Фаррелл с непритворной тревогой посмотрел на бутылку «Джеймисона».
— Тогда мне и вправду нужно постараться, чтобы заработать это, — сказал он. — Подробной истории Нью-Маверика в шуточном изложении, даже если прибавить остроумный анализ характера его основателя, не хватит, мистер Геррик?
— Не хватит, мистер О'Фаррелл.
Он вздохнул:
— Лучше бы вы сразу пришли ко мне. Я рассказываю гораздо лучше, чем все они, вместе взятые. — Ирландское виски легко пролилось в его горло, а маленькая рука обхватила горлышко бутылки, приготовляясь наполнить второй стакан. — Быть может, вас заинтересует очерк состояния души?
— Попробуйте, — ответил я.
Он налил себе второй стакан.
— Мне не везло в жизни, мистер Геррик. Все началось с того, что я родился ирландцем в Ирландии. К сожалению, этим не кончилось. Я решил стать актером. Что тоже большая неудача, хотя вы скажете, что это просто глупость. Все шло путем, я играл мелкие роли в «Аббатстве» и в других ирландских труппах. Но я был настолько неразумен, что завел интрижку с женой знаменитого актера и продюсера и был вынужден буквально бежать из Ирландии, чтобы остаться в живых. Я не поехал бы в Англию, даже если бы меня умоляли, и я не мог ломать свой язык чужой речью. Я приехал в Америку. Немножко поработал в театре, немножко в Голливуде — в общем, везде и нигде. Наконец попал в Нью-Маверик, но здесь актерство не считается творческой работой. Так что я назвался покойному Джону Уилларду и Роджеру Марчу драматургом. Это было вранье, и они в конце концов это поняли. Но к тому времени я уже научился их смешить и этим заслужил место под солнцем. Так что, мистер Геррик, я хоть и не был драматургом, но умел достаточно, чтобы честно трудиться здесь. Я работал как черт на фестивалях все эти годы, зарабатывая себе право жить здесь. Я сказал, что живу на содержании. На самом деле — на деньги фонда Джона Уилларда. Мне платят, а взамен я делаю все, что потребует от меня правящая верхушка, каковой вначале был Джон Уиллард, а потом Роджер Марч. Я подсобный рабочий и по совместительству придворный шут. Теперь, мистер Геррик, мне семьдесят один год, и, если Роджер откажет мне в содержании, я окажусь в чудовищном положении.