На странных волнах

Харвуд пересек притвор и бросил взгляд в зеркало, которое он установил на маленькой полочке. Питер улыбнулся ему вслед:

– Грех тщеславия, Бен.

– Капля тщеславия сегодня простительна, – ответил Харвуд, приглаживая длинные каштановые локоны. Хоть Харвуд и был книжным червем, он гордился своими пышными кудрями и, вразрез с господствующей модой, никогда не носил парика. Он всегда появлялся в обществе в «своих собственных волосах», и, несмотря на возраст, седины у него еще не было.

– Что-то Маргарет я не вижу, – заметил Питер, приоткрывая дверь и заглядывая в щелочку. – Готов держать пари, она передумала.

Даже от такого невинного замечания у Харвуда холодок пробежал по спине.

– Бог мой, Питер, не шути ты так. Да я просто сойду с ума. Я…

– Шучу, шучу, ну что ты, – успокоил его Питер, хотя за его веселостью крылась легкая обеспокоенность. – Не волнуйся так, она, конечно же, появится. Вот, хлебни еще бренди, а то ты самый бледный жених, какого видела эта церковь.

Харвуд взял протянутую флягу и сделал большой глоток.

– Спасибо, однако хватит. Не годится быть пьяным во время церемонии.

– Мне сажать ее в шлюпку? – спросил Питер, задергивая портьеру на окне, отчего они оказались в темноте, которую разгоняла только лампа, раньше не замеченная Харвудом. Воздух внезапно посвежел, но пах морем и болотами. У Харвуда мелькнула мысль, что священнику надо бы чаще проветривать церковь – за столетия запахи ладана, изъеденных молью занавесей, сухой бумаги молитвенников стали невыносимы.

– Пожалуй, ты все же перепил, Питер, – возмутился Харвуд, который не мог разглядеть себя в зеркале. – Отдерни же наконец портьеру.

– Сейчас не время для видений, мистер Харвуд, – сказал кто-то, предположительно Питер. – Пора садиться в шлюпки.

Харвуд обернулся и с ужасом обнаружил, что лампа вдруг превратилась в костер, и даже не в один, пылающий в боковом притворе.

– Питер, – выкрикнул он, – церковь горит! Он повернулся к своему шаферу, но вместо худощавой, элегантной фигуры Питера увидел до безобразия толстого молодого человека в нелепом одеянии.

– Вы кто? – спросил Харвуд с испугом, ибо теперь он был уверен, что с невестой что-то приключилось. – С Маргарет все в порядке?

– Она мертва, мистер Харвуд, – раздраженно бросил толстомордый юнец. – Вот почему мы здесь, вспомнили?

– Мертва! – Тогда, должно быть, он пришел в церковь на похороны, а не на свадьбу. Но почему же тогда гроб такой маленький – квадратная деревянная коробка со стороной всего полтора фута? И отчего же он так отвратительно пахнет тленом?

Харвуд наконец вырвался из цепких объятий иллюзий, и воспоминания последней четверти столетия обвалились на него разом, как лавина, оставив его слабым седым стариком.

– Да, мертва, – повторил Лео Френд и добавил отчаянно: – И вы будете вести себя разумно эти последние пару пару часов, даже если для этого мне придется взять вас под контроль!

– Успокойтесь, Лео, – сказал Харвуд, стараясь придать голосу веселость. – Да, конечно, усадите…Элизабет в шлюпку.

Харвуд уверенно спустился по склону на берег реки, где их ждали шлюпки и где теперь вскрывали деревянный ящик, доставленный с корабля Тэтча, но все же шаги его были неровными – Харвуд все время сбивался на мерный торжественный ритм, каким пристало идти по проходу в церкви под руку с невестой.

Вдоль берега ярдов на сто корни мангровых деревьев были вырублены все, и пираты, стоя по колено в черной, играющей отблесками факелов воде, передавали друг другу упакованные в клеенку тюки, укладывая их в шлюпки. На корме каждой был установлен смоляной факел, и в колеблющемся свете Харвуд увидел, что Дэвис и кок уже сидят в одной из шлюпок и удерживают ее на месте, держась за обрубок мангрового дерева.

– …В здравии и болезни, пока смерть не разлучит вас? – спросил священник, улыбаясь паре, преклонившей перед ним колени. Уголком глаза Харвуд заметил, что мальчик из хора все еще здесь и по-прежнему выглядит перепуганным… нет, скорее растерянным, чем перепуганным.

– Обещаю, – сказал Харвуд.

– Что-что, босс? – переспросил пират, только что вытащивший последний тюк из ящика и кинувший его через борт шлюпки.

– Он говорит, что обещает, – хихикнул его сосед. Первый пират подмигнул своему компаньону:

– Да, он такой, наобещать может.

– Ха-ха!

Харвуд недоумевающе огляделся, потом улыбнулся:

– Очень забавно. Обещаю вам, джентльмены, что обязательно прихвачу для вас пару сувениров в память о Фонтане юности.

Ухмылки как ветром сдуло с лиц пиратов. – Мы вовсе не хотим обидеть вас, сэр, – угрюмо произнес один из них.

– И все же я не забуду.

Он глянул через плечо на приближающегося Лео Френда.

– Мы сядем в эту лодку, – сказал он перетрусившим пиратам, указывая на одну из шлюпок. – Подведите ее ближе и держите крепче, мой спутник весьма грузен.

Пираты молча повиновались и из страха перед Харвудом подтащили шлюпку так близко к берегу, что тот шагнул в нее, даже не замочив ног. Несколько человек осыпали его рисом, несмотря на то, что Харвуд был против такого обычая. Но это нисколько не испортило ему настроения, и он улыбался, садясь в карету со своей молодой женой. Он был слишком взволнован и счастлив, чтобы обращать внимание на подобные досадные мелочи.

Харвуд широко улыбнулся.

– Благодарю вас, – крикнул он опешившим пиратам и Лео Френду. – Мы приглашаем вас всех на обед после возвращения из Европы.

Шэнди перегнулся через борт шлюпки, чтобы лучше видеть Харвуда. А старик все улыбался и махал рукой, прощаясь с теми, кто оставался на берегу, к изумлению пиратов, Френда и Бет, которая в сопровождении похожего на лунатика Стида Боннета направлялась к шлюпке отца. Пожалуй, она все же права, подумал Шэнди, отец ее явно помешался.

Луна все чаще и чаще скрывалась за рваными тучами, и вскоре начал накрапывать теплый дождь. Снаряжение погрузили, пассажиры разместились: Тэтч со своим странным гребцом в первой шлюпке, Харвуд, Френд, Элизабет и Боннет – в следующей, и Шэнди с Дэвисом – в третьей. Шэнди с удивлением отметил, что Печальный Толстяк с ними так и не отправился. Может, толстый бокор знал о чем-то, что не было известно людям в лодках?

Шлюпки отвалили от берега, противно заскрипели весла в уключинах. От факелов поднимался пар, и все путешественники, за исключением Бет Харвуд, принялись тихо напевать мотив без слов, долженствующий привлечь внимание Барона Субботы и Мэтра Каррефура, но через несколько минут умолкли, словно ощутив неуместность этого.

Грести вверх против медленного течения было легко, и вскоре зарево трех костров на берегу затерялось далеко позади. Шэнди примостился на носу и, всматриваясь в непроглядную тьму вокруг, откуда то и дело выплывали колышущиеся силуэты узловатых кипарисов, похожих на гигантских черных монахов в высоких клобуках или камни, но только никак не на деревья, вполголоса сообщал направление Дэвису, настоявшему на том, чтобы грести, несмотря на лишь недавно зажившее плечо.

Во тьме с окружавших болот доносилось хлюпанье, плеск и бульканье, однако Шэнди не видел ничего движущегося, за исключением перламутрово-радужных пятен на воде, которые иногда преображались в протянутые руки и искаженные лица, чьи разинутые рты выкрикивали неслышные слова. Киль шлюпки разрезал их, и пятна распадались, исчезая без следа.

Шлюпка Тэтча шла впереди, и среди ночных звуков застывшего леса до Шэнди иногда доносилось странное громкое шипение, которое издавал гребец. К этому временами примешивался голос Френда, дававшего указания Боннету, сидевшему на веслах, и изредка тихий, бессмысленный смешок Харвуда. Бет, съежившись, сидела подле отца.

Неожиданно Шэнди осознал, что вот уже несколько минут слышит неумолчный странный шелест, до сих пор сливавшийся с плеском весел и скрипом уключин. Шелест напоминал тревожный тихий говор огромной толпы. В окружающий мир к тому же вторгся новый запах, вытеснивший собой ставшие уже привычными ароматы смолистых кипарисов, гниющей растительности и стоячей воды. Как только Шэнди почувствовал его, он сразу понял, что подсознательно ждал чего-то подобного. Он резко выдохнул воздух, прочистил горло и сплюнул за борт.