Страница 84 из 249
Наконец, Париж. Обстоятельства пребывания Моцарта во французской столице многократно описаны. Париж в то время — ведущий музыкальный центр Европы, в котором было много любителей музыки, процветало издательское дело. Здесь интенсивно текла оперная и концертная жизнь — и публичная, и в частных домах.
Сценарий моцартовского пребывания в Париже во многом повторил мангеймский, только в еще более неблагоприятной редакции. Вначале визиты, благорасположение знатоков (среди них давний знакомый и покровитель барон Гримм), затем постепенно затягивающая трясина бесплодных попыток добиться чего-то конкретного. Раздобыть удалось только частные уроки, уже тогда нелюбимые Моцартом. Единственное предложение — место органиста в Версале с вполне приличным доходом и относительно свободным служебным графиком. На эту вакансию Моцарта выдвинул его друг, придворный валторнист И. Й. Рудольф. Но Вольфгангу жизнь в Париже по разным причинам была столь тягостна, ему так хотелось поскорее его покинуть, да и должность органиста казалась творчески совсем не привлекательной, что он уговорил и себя, и изо всех сил постарался убедить Леопольда, будто это место ему не подходит3. Все возражения Леопольда не возымели действия. Более-менее определенные надежды на сочинение двух опер («Демофонт» и «Александр и Роксана») реализованы не были.
Результат «путешествия за должностью», таким образом, можно считать почти что нулевым. По возвращении в Зальцбург в начале 1779 года Вольфганг получил пост придворного органиста, то есть тот же, от которого отказался в Версале, причем с окладом вполовину меньшим. Поэтому не так уж не прав Майнард Соломон — затея оказалась бесплодной. Но почему так получилось? Только лишь оттого, что поездка не была как следует подготовлена, что Леопольда не бьшо рядом, что возникло какое-то особо неблагоприятное стечение обстоятельств? Скорее всего, ни первое, ни второе, ни третье. Одна из существенных причин — молодость Моцарта. Когда речь шла не о концерте, разовом
а Должность «приносит ежегодно 2000 ливров. Но я должен шесть месяцев жить в Версале.
Остальные шесть — в Париже или где мне захочется. Не думаю все же, что приму это [предложение], я должен послушать совета моих добрых друзей. 2000 ливров — деньги не
очень большие.....Это составляет 83 луидора и 8 ливров, на наши деньги — 915 флоринов
и 45 крейцеров; это было бы много у нас, но здесь — всего 333 талера и 2 ливра — не много. Ужасно, как быстро улетает здесь талер». Письмо от 14 мая 1778 г. — Впе/еСА II. 8. 358.
ПРЕТЕНДЕНТ
О
И
н
о
<и
&
Си
О
РР
н
заказе на оперу или на какое-то другое произведение, а о службе с постоянными, день за днем повторяющимися обязанностями, возраст Вольфганга играл против него. Тем более, если иметь в виду должность капельмейстера, то есть руководителя всей придворной музыкальной жизни — а именно на нее претендовал Моцарт. При очевидной и неоспоримой, почти сказочной одаренности, поражавшей на театральных премьерах или концертах, позволявшей выгодно преподнести его выступление на афише или эффектно обыграть в газетной рецензии, никто не хотел поручиться за то, что организационная работа была ему по силам и по нраву. Не случайно и в Мюнхене, и в Мангейме, и в Париже даже самые доброжелательные ходатаи и покровители в первую очередь заговаривали о разовых заказах, а не о постоянном месте в придворном штате.
Во многом они были правы. То, как Моцарт, к примеру, оценивал перспективы Алоизии в Италии, выдает его явную неопытность как потенциального капельмейстера. Вразрез со всем своим опытом, накопленным при общении с итальянскими импресарио и певцами, он посчитал, что одного только вокального дарования возлюбленной достаточно для получения места в итальянской труппе. Если вынести за скобки эмоциональную подоплеку отношения Леопольда к Алоизии, то в своем анализе ситуации он абсолютно прав:
> Ты думаешь ее преподнести в Италии как Рпта Боппа. Скажи мне,
знаешь ли ты какую-либо Рпта Воппа, которая выступала в итальянском театре, не получив известности в Германии? Сколько опер спела У™ Вегпаясот в Вене, причем опер с величайшими аффектами, пользуясь детальной критикой и указаниями Глюка и Кальцабиджи! Как много опер спела ММе Ве1Ьег в Вене под руководством Хассе и обучившись у старой певицы и прославленной актрисы У™ Тем [...]. Разве могли все эти персоны рискнуть представиться итальянской РиЬИсо? — И как много протекций и влиятельных рекомендаций было им необходимо, чтобы достичь своей цели
Вольфганг, конечно, имел представление о работе композитора с оперной труппой, по крайней мере — с итальянской. Но к деятельности придворного капельмейстера, который нередко принужден бьш быть тонким политиком и царедворцем и очень хорошо разбираться в людях, он едва ли был тогда готов.
Однако эта причина была не главной или, по крайней мере, не единственной. Дело в том, что парижское путешествие, совпав с чрезвычайно специфическим моментом в развитии всей европейской музыкальной культуры в целом, пришлось на переломный период. Уходила в прошлое старая «модель» отношений между музыкантом и обществом. Композиторы поколения «отцов» — Леопольд Моцарт, сыновья Баха, Каннабих, братья Гайдны, Хассе — и тем более поколения «дедов» в Австрии и Германии не имели другой возможности и, главное, не мыслили себе другой стези, кроме службы при дворе или в церкви. Исключение составляла оперная карьера в Италии, где был развит институт публичных театров, но и там существовать на вольных хлебах от оперных заказов композитору было не очень просто. В 1770—1780-е годы период наивысшего социального расцвета аристократического сословия,
Письмо от12 февраля 1778 г. — Впе/еСА II. 5.275—276.
а вместе с ним и придворной культуры был уже позади. Придворные капеллы сокращались, их финансирование урезалось. В противовес этому в Европе все большую роль начинали играть концертирующие виртуозы-инструменталисты. Дорогу этому новому типу проложили, конечно, оперные певцы: уже в первой половине века они образовали в Италии некий свободный рынок, на основе которого импресарио могли набирать труппы для очередных оперных сезонов. Миграция именитых солистов из театра в театр и из города в город была крайне интенсивна. Вслед за оперой сходная тенденция охватила и инструментальное исполнительство. Виртуозы-гастролеры также начали очень активно перемещаться по европейским центрам уже не в поисках должности, а организовывая платные публичные концерты. Активная концертная жизнь дополнительно расшатывала устои «дворцового» и «поместного» музицирования и начинала приносить доход, причем немалый. Одним из таких ярких концертирующих виртуозов-клавиристов моцартовского времени был, к примеру, Муцио Клементи. По сути, в такой же статус несколько позже прочно перешел и Вольфганг в Вене в 1780-е годы.
Однако, отправляясь в поездку в 1777—1779 годах, он имел перед собой совсем другую цель и руководствовался совершенно другой задачей. Добывая место при дворе, Моцарт пытался встроиться в старую, отживающую иерархическую систему. И Леопольд призывал рассматривать остальные возможности заработка исключительно как вспомогательные, а если прочные перспективы при дворе отсутствовали — немедленно подталкивал сына к отъезду. Выгоды придворной службы понимал и сам Вольфганг. И здесь возникает любопытный парадокс. Он готов был служить капельмейстером, с жаром утверждал, что именно для такой работы рожден, однако единственное, что делал для этого — вступал в переговоры. В остальном, то есть на практике, Моцарт вел себя не как потенциальный служащий, согласный на малое, чтобы потом дорасти до большего, но как виртуоз, уже снискавший славу и признание. По прибытии в Мюнхен, Мангейм он, прежде всего, давал академии, которые имели огромный резонанс в светском обществе и профессиональных кругах, выступал везде, где его приглашали. И в Париж он первоначально думал отправиться вместе с прекрасными мангеймскими музыкантами — флейтистом Иоганном Баптистом Вендлингом, гобоистом Фридрихом Раммом и фаготистом Георгом Венцелем Риттером, чтобы давать совместные концерты. Реалистичный и умудренный опытом Леопольд, видя неудачи, преследующие его сына, готов был согласиться на этот план. Однако концерты хотя и сулили «славу и деньги»8, но не открывали никаких твердых перспектив при французском дворе.