Страница 19 из 114
70
гелем. Высокого роста, худой, черный, он производил отталкивающее впечатление.
Подошла очередь экзамена по геодезии и для Врангеля. Вышел, взял билет, на доске написал: “Барон Врангель № 8”, обозначив номер билета, который вытащил. Вслед за ним вышел сотник казачьего Донского полка Герасимов, очень скромный, умный и тактичный офицер. Вынул билет, не помню сейчас, какой номер, ну, положим, № 12, и написал: «Герасимов № 12». Оба стали готовиться к ответу. Герасимов вытащил очень легкий билет — описание мензулы, а у Врангеля был трудный, с какими-то математическими вычислениями. Смотрим, Врангель все заглядывает в программу, затем берет губку, смывает свой № 8 и пишет № 12». Таким образом, у двух слушателей оказался один и тот же билет № 12. Ждем, что же будет дальше. Подходит очередь отвечать Врангелю. Шарнгорст посмотрел в свои записи, потом на доски с номерами билетов и спрашивает Герасимова: «Как это у вас оказался тоже билет № 12?» Тот отвечает, что он его взял и его номер должен быть записан у Шарнгорста. Врангель молчит. И вот, к нашему удивлению, строгий, неподкупный старик генерал Шарнгорст говорит: «Вы, барон Врангель, отвечайте № 12, а вы, сотник Герасимов, № 8». Но Герасимов и за № 8 получил 12 баллов. Конечно, 12 баллов получил и Врангель, но престиж Шарнгорста в академии упал.
Когда закончился экзамен, в кулуарах собрался курс, и началось обсуждение поступка Врангеля. К сожалению, суда общества офицеров у нас не было. По адресу гвардейцев говорили много нелестного. Идти к начальству с жалобой не позволяла офицерская этика, да и что начальство, когда сам Шарнгорст покрыл жульничество Врангеля. Поругались-поругались, и число бойкотирующих Врангеля, т.е. не здоровающихся с ним, увеличилось».
ПРИЧИСЛЕН К ГЕНЕРАЛЬНОМУ ШТАБУ
После двухлетней учебы в академии получившие на экзаменах свыше 10 баллов шли на дополнительный курс, остальных отправляли в войска как окончивших по второму разряду. Шапошников был среди отличников.
Несмотря на широкий спектр военных дисциплин, по свидетельству Бориса Михайловича, «ни о какой военно-экономической подготовке государства к войне почти не было речи, так как вообще об этом почти никто не думал даже в Генеральном штабе».
71
(Упомянул он об этом не случайно: значительно позже ему пришлось активно участвовать в подготовке СССР ко Второй мировой войне.)
Один из преподавателей, профессор полковник Беляев, смело критиковал недостатки русской армии, прося, чтобы его суждения не выходили за стены аудитории. Однако в конце зимы 1909 года он пришел на лекцию огорченный:
— Я вас, господа, просил не выносить из этой аудитории то, что в ней говорится. Вы этого не сделали, и я дочитываю вам курс, а затем ухожу из академии в строй.
«Мы сейчас же эту болтовню приписали гвардейцам, — писал Шапошников, — и прежде всего Врангелю, болтающемуся при дворе».
Другой профессор — Н.А. Данилов, специалист по истории новейших войн — назвал наше неудачное наступление на японцев «бароньим» (командовали бароны Бильдерлинг, Штакельберг, Ти-зенгаузен, Бринкен, Мейзендорф). «Во главе этого “стада баронов”, — писал Борис Михайлович, стоял не лев, а просто Куро-паткин, постоянно колебавшийся и притом иногда пасовавший перед баронами».
Судя по всему, существовал немалый антагонизм между армейскими и гвардейскими офицерами. Последние обычно были неплохо подготовлены по общим дисциплинам, прекрасно знали иностранные языки, умели вести салонные беседы, имели широкий круг знакомых среди вельмож и высших должностных лиц. Большинство гвардейцев были богаты, а потому карты и схемы за них выполняли наемные чертежники. Армейцам, жившим на скромном бюджете, приходилось делать самим эту кропотливую работу. Зато они отлично усваивали материал и детально разбирались в военной картографии.
Однако на экзаменах и докладах члены комиссий частенько отдавали предпочтение знатным гвардейцам. Шапошников привел такой пример:
«В один из вечеров докладывал Врангель и Сулейман — яркий гвардеец и степенный армеец. Темой обоих докладов были действия русских на Кавказском театре в Крымскую войну. Врангель докладывал первую половину, а Сулейман — вторую. Оппонентами были генерал Колюбакин и полковник Ниве. Врангель доложил посредственно, но комиссия ему поставила 12 баллов. Сулейман докладывал отлично, по нашему мнению, но оппоненты придирались к мелочам. Как только комиссия вышла за двери, чтобы
7?,
обсудить отметку, раздались аплодисменты и крики: “Браво, Сулейман!” В аудиторию сейчас же вернулся Ниве и заявил: “Господа, вы не в Александрийском театре!” Однако наше выступление все же заставило комиссию поставить Сулейману 11 баллов. Этот эпизод еще лишний раз показывает, как враждебно курс был настроен к Врангелю».
И совсем уж курьезный случай произошел на приеме у Николая II курса, который окончил и Шапошников.
Они прибыли в Петергоф. В одном из залов дворца их построили в шеренгу по старшинству баллов, полученных на выпускных экзаменах. Не причисленные к Генеральному штабу стояли на левом фланге с интервалом 10 шагов. Там находился, в частности, статный и знатный лейб-гвардии поручик Кульнёв, знакомый царской семьи, успехами в учебе не блиставший, а потому оставшийся «второразрядником».
«Николай II, — вспоминал Шапошников, — стал обходить слушателей, здороваясь за руку и задавая всем один вопрос: “Какой части и где она стоит?” Так постепенно он дошел до конца причисленных. Затем ему начальник академии пояснил, что дальше идут уже не попадающие в Генеральный штаб. Увидев Кульнева... Николай II довольно долго с ним разговаривал, а затем, обратившись к непричисленным, поздравил их с переводом в Генеральный штаб. Если бы это было во времена Павла I, то не успевшие в науках были бы переведены в Генеральный штаб, а мы, успешно окончившие, ходили бы еще непричисленными. Но существовал закон, и все осталось, как положено.
Этим и закончилось наше представление. Николай II ушел, нам предложили позавтракать в соседних комнатах. Выпив по рюмке водки и немного закусив, мы поспешили вернуться в Петергоф, а затем и в Петербург. Ни у кого не было желания задерживаться во дворце. Больше я уже Николая II с его бесцветными, ничего не выражающими глазами не видел.
Гораздо оживленнее и веселее прошел наш товарищеский ужин в академии. Начальство академии и преподавательский состав приглашались уже по выбору. На ужине было шумно и весело».
Теоретические знания, полученные в академии, теперь надо было уметь применять на практике. По признанию Бориса Михайловича:
«Академия привила мне любовь к военной истории, научила извлекать из нее выводы на будущее. К истории я вообще всегда тяготел — она была ярким светильником на моем пути. Необходимо было и дальше продолжать изучать этот кладезь мудрости».
Глава 3
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
Впредь будут воевать не армии, а учебники химии и лаборатории; армии будут нужны только для того, чтобы было кого убивать по законам химии снарядами лабораторий.
В. Ключевский
КОМАНДИР
Окончив Академию Генерального штаба, Шапошников летом 1910 года вернулся в Туркестан. Здесь пришлось сначала заниматься штабной канцелярщиной. Затем он стал командиром 7-й роты 1-го Туркестанского стрелкового полка. Он не очень-то ладил с непосредственным начальником, который трезвым бывал только с утра.
А вот с подчиненными у него особых проблем не было. Они быстро поняли, что с новым командиром надо быть честным, откровенно признаваясь в своих «прегрешениях». В таких случаях Шапошников обычно не налагал взыскания, ограничиваясь словесным внушением. Он всегда придерживался этого правила.
В конце года он как офицер Генерального штаба сделал доклад в Ташкенте. С отчаянной смелостью выбрал тему: «Операция 2-й русской армии под Сандепу». Дело в том, что среди слушателей были непосредственные участники этого сражения недавней Русско-японской войны, включая командующего войсками округа и по совместительству генерал-губернатора Александра Васильевича Самсонова (ему тогда едва минуло 50 лет).