Страница 104 из 114
Как видим, Георгий Константинович не приписывает себе идею подготовки краха «Тайфуна».
Поздно вечером 29 ноября ему из Ставки сообщили: принято решение о начале контрнаступления и предложили представить конкретный план операции. И он был представлен буквально на следующий день! Ясно, что это были скорректированные, а не внезапно рожденные полководческим гением документы. Так и пишет маршал Жуков: «Подробностей от нас не требовалось, поскольку все основное было заранее оговорено лично с И.В. Сталиным, Б.М. Шапошниковым и А.М. Василевским».
Как показали все последующие события, «мозг армии» Советского Союза, начиная с середины ноября, оказался значительно проницательнее самоуверенных руководителей германского вермахта и государства. В этом заслуга, мне кажется, прежде всего Шапошникова и его школы, к которой принадлежал А.М. Василевский.
Почему это обстоятельство осталось незамеченным, а точнее, недооцененным серьезными, квалифицированными военными историками? Пожалуй, по той простой причине, что о крупных стратегических замыслах Б.М. Шапошникова знал очень ограниченный круг лиц, а порой — только он и Сталин. Г.К. Жуков, как показала, в частности, разведывательная операция «Монастырь», в некоторых
372
случаях не догадывался о замыслах Верховного Главнокомандующего и начальника Генерального штаба Красной Армии. Этим, безусловно, никак не умаляются заслуги замечательного полководца Великой Отечественной.
Между прочим, Борис Михайлович отмечал как весьма важный аспект боевых действий моральное состояние противника. Показателен такой эпизод. Начальник штаба 20-й армии полковник Л.М. Сандалов, 27 декабря 1941 года произведенный в генералы, вспоминал, как вечером 8 декабря 1941-го ему позвонил маршал Шапошников.
«После моего доклада об обстановке он спросил:
— Правда, что в Красной Поляне сдались в плен сразу одиннадцать немцев?
После моего утвердительного ответа он, как бы для себя, заметил:
— Начали сдаваться в плен группами... Раньше этого не было».
Итак, в начале декабря 1941 года немецкая военная машина под
Москвой начала давать сбои. Ответный удар был рассчитан точно по времени и силе. Вновь предоставим слово Алану Кларку, выступающему у нас в качестве независимого иностранного эксперта:
«В ночь с 4 на 5 декабря перешли в контрнаступление войска Калининского фронта, а 6 декабря — Западного и Юго-Западного фронтов, и армии группы «Центр» подверглись яростному натиску на всем протяжении фронта. Русские бросили в атаку 17 армий (ввиду небольшого размера русских дивизий их армии по своей численности были равны корпусам вермахта), которые возглавило новое поколение советских полководцев — Конев, Говоров, Рокоссовский, Катуков и другие. Их имена будут наводить страх на немецких солдат на протяжении всей войны. Через несколько дней три основные группировки войск фон Бока — танковые соединения Гепнера, армии Клюге и Гудериана потеряли связь друг с другом, и казалось, что вся группа армий «Центр» вот-вот распадется на части. Внезапность перехода от наступления, при котором фланги защищаются поступательным движением всей массы войск, к отчаянной обороне привела к распаду немецких позиций, к тысячам обособленных схваток, которые немецкие части вели изолированно друг от друга с вышедшими из строя боевыми и транспортными машинами, плохо действующим на холоде стрелковым оружием, полупьяные, обмороженные, страдающие дизентерией.
Под двойным воздействием метелей и непрерывных русских атак угроза для существования группы армий «Центр» нарастала с каж-
373
дым днем. Клюге не смел отвести свои дивизии, боясь оставить на флангах бронетанковые соединения в полной изоляции, однако отвод танков оказался, по существу, невозможным; сотни танков были брошены на заснеженных полях и дорогах, и танкисты отступали, сражаясь как пехотинцы. Из четырех танковых дивизий группы Геп-нера только одна сумела сохранить 15 танков. Накануне рождества в войсках под командованием Гудериана осталось всего 40 боеспособных танков. Ежедневные потери немецких войск от русских действий в среднем составляли 3 тысячи человек помимо десятков тысяч обмороженных...»
Совершенно справедливо отметил А. Кларк, что Гитлер своевременно взял командование сухопутными силами вермахта в свои руки. Он категорически запретил отступление, необходимость которого предполагали традиционные принципы ведения боевых действий: «Любая попытка отступить от своих позиций без горючего и пригодных автомашин через покрытые снегом поля со скоростью, которая не могла быть выше 5—9 километров в день, закончилась бы разгромом всей немецкой армии. Лучше было остановиться и принять бой, полагаясь на упорство и дисциплинированность, присущие немецкому солдату».
Возможно, нетривиальное решение Гитлера и впрямь спасло германскую армию от полного разгрома. Но вероятней и существенней другое: у Красной Армии просто не хватало сил для продолжительного наступления. И тут можно полностью согласиться с Аланом Кларком:
«Красная Армия бросила в наступление все, что она имела, — немногочисленные Т-34, которые удалось сберечь, солдат и офицеров, которых можно было без риска перебросить с Дальнего Востока, патроны и снаряды, выпущенные фабриками и заводами. Но она не была достаточно сильной, да и погода не позволяла того, чтобы добиться глубокого прорыва... В немногих случаях, когда русским войскам удавалось окружить противника, им не хватало артиллерии, чтобы подавить его, ни авиации, чтобы помешать люфтваффе снабжать окруженных немцев по воздуху. Возрождение военной мощи русских и их зимнее наступление 1941 года останутся одним из самых выдающихся достижений в военной истории».
...На мой взгляд, до сих пор остается недооцененным значение деятельности в этот период начальника Генерального штаба Красной Армии Бориса Михайловича Шапошникова. Ничего удивительного: она была в тени по объективным обстоятельствам, из-за полнейшей секретности его замыслов, которые он обсуж-
374
дал чаще всего наедине со Сталиным. И только последнему при жизни неуемные льстецы (один из самых бойких — Хрущев) приписывали подобные победы. А после его смерти те же деятели (а громче — на весь мир — Хрущев) осудили «культ личности», стремясь умалить заслуги Сталина в создании Советской державы и разгроме гитлеровцев. Заодно отодвинули на дальний план и фигуру его главного военного советника в два первых военных года — Б.М. Шапошникова.
ВОПРЕКИ МНЕНИЮ НАЧАЛЬНИКА ГЕНШТАБА
Случались ли во время войны у Шапошникова ошибки? Да. Иногда он давал неверные рекомендации или приказы отдельным командирам. Но причины были связаны либо с недостатком информации, либо с быстро меняющейся ситуацией на данном участке фронта. Однако в крупных стратегических вопросах он оказывался прав.
Так уж выходило, что когда Сталин поступал вопреки его рекомендациям, нашим войскам приходилось особенно тяжело. Вспомним хотя бы начало советско-финляндского конфликта.
После присоединения Западной Украины и Белоруссии Шапошников предлагал создать мощную оборонительную полосу на старой границе. Тогда под ударами гитлеровцев была бы возможность отойти на эти рубежи и основательно здесь закрепиться. Однако приняли другое решение: строить новые «укрепрайоны» и модернизировать старые. И то и другое сделать вовремя не успели.
Странно, конечно, что руководитель государства, человек штатский, в подобных случаях пренебрегал мнением наиболее квалифицированного представителя «мозга армии». Впрочем, не совсем верно говорить о пренебрежении. Напротив, советы Бориса Михайловича Сталин ценил высоко. По свидетельству Г. К. Жукова: «Относился к членам Ставки Верховный Главнокомандующий далеко не одинаково. Большое уважение он питал, например, к маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову. Он называл его только по имени и отчеству и в разговоре с ним никогда не повышал голоса, даже если не был согласен с его докладом. Б.М. Шапошников — единственный человек, которому И.В. Сталин разрешал курить в своем рабочем кабинете.