Страница 36 из 40
- Но при чем здесь... - начал Ярославцев.
- А при том, - с нажимом перебил Курылев. - Странно вы как-то все объясняете, товарищ. Чудно... Я, конечно, не следователь - тот болен, я по его поручению тут с вами беседую, но чудно... Входите в чужую квартиру, не удивляясь отсутствию хозяина, тому, что дверь настежь... Берете аппаратуру...
- Так свою же аппаратуру! Старый компьютер...
- Правильно. Насчет нее состава нет...
- Спешил я, поймите!
- И доспешились. - Курылев насупился. Помолчал, крутя в пальцах авторучку. - А гражданин Докукин, между прочим, утверждает, будто на картину вы неоднократно и напряженно заглядывались и купить картину предлагали также неоднократно... Есть свидетели.
- Ну... крепостной художник, помню... Портрет девушки... милое лицо, живые глаза... Да, предлагал... и что же?
- А то, что гражданин Докукин на вас очень серьезную бочку катит, - сообщил Курылев, - полную резко негативных о вас высказываний.
И тут Ярославцев припомнил: Докукин был должен ему три тысячи. С долгом тянул год. Может, посчитал экспроприацию картины как акт погашения долга и оскорбился, накляузничал?
- Но я же не брал, клянусь! - воскликнул Ярославцев с горячностью и замолк, потрясенный нелепостью всего происходящего здесь, унизительностью обстоятельств и неимоверной их глупостью. И еще - невольным смятением своим. - Ерунда какая-то, - произнес, озлобляясь.
- Хорошенькая ерунда... - усмехнулся Курылев беззлобно. - Сейчас задержим вас из-за нее, а после посмотрим, о какой такой ерунде вы речь поведете. На работу сообщим: сидит в клетке по подозрению в...
- Доводы! - признал Ярославцев. - Потому давайте думать, согласен. Итак, картину похитили. Полагаю, и в самом деле - с прицелом и с умыслом. Значит, возвратить ее силами вашего отделения будет нелегко, так?
- Интересно излагаете, - с апатичной хитринкой в голосе произнес Курылев. - С удовольствием послушаю дальше.
- Докукина я знаю довольно поверхностно, - продолжил Ярославцев и замолчал: в памяти всплыла забавная сценка, он и Докукин едут по какому-то пустяковому дельцу на машине Докукина; заворачивают на заправку гостранспорта, и Докукин, прихватив три батона ворованной с мясокомбината колбасы, идет на переговоры с заправщицей, повергая Ярославцева в беспросветную удрученность от своей сопричастности к какому-то жалкому ливерному расхитителю.
- Знаете поверхностно, - напомнил Курылев.
- Да. Но кое-что в характере его для меня очевидно: жаден, расчетлив и, видимо, используя ситуацию, желает из меня что-нибудь да выжать. Так?
- Ну, на такие вопросы мы ответов не даем, - важно отозвался Курылев, выпятив нижнюю губу. - Но бочка катится, учтите.
- А если так: я ему компенсирую и... с концом дело! - взвинчиваясь, предложил Ярославцев. - Не до того мне, чтобы еще в склоку со всякой сволочью лезть... Пусть назначает цену.
- Героически вы! - одобрил Курылев не без удивления. - Только... дело-то не с концом! В начале дело, в периоде расследования. И закрыть его могут лишь в следственном отделе района - при отсутствии, дополняю, состава преступления или его события, что решает исключительно прокурор. Дошло? - Он пристально вгляделся в Ярославцева, как бы постигая сущность собеседника и характер его. - А может, - произнес полушепотом, опуская глаза, - у вас с Докукиным договоренность имелась о продаже картины, а? Он вам доверял, а потому и ключи у вас были... там замок чистенько вскрыт, н-да. Ну а про договоренность Докукин подзабыл или на всякий случай милицию вызвал, поскольку к вам дозвониться не сумел... А после - все утряслось. Поговорите с Докукиным, авось вспомнит чего... Следователь - женщина благожелательная... В общем, зайдите ко мне сегодня вечерком после разговора с потерпевшим.
С гудевшей от злости и досады головой Ярославцев прямо от отделения позвонил потерпевшему домой. Тот, хорошо, оказался на месте.
- Ты что же творишь, пакостник? - начал Ярославцев.
- А ты чего творишь? - донесся грубый ответ. - Чего по квартирам шастаешь?
- Короче, ищешь крайнего, на милицию не надеешься?
- Почему? - раздалось в трубке лениво. - Я заявление подал, пусть разбираются, у них служба такая.
- Но меня-то зачем приплел? Хорошо. - Ярославцев закусил губу. - Возможность договориться есть. Сколько ты хочешь за мазню?
- За старинное полотно я хочу десять тысяч долларов США. В рублевом, естественно, эквиваленте, - молвил потерпевший рассудительно и чеканно.
- Подумаю.
Он повесил трубку. А потом словно очнулся. Да о чем он заботится, в конце концов! О сохранении престижа - как бы на работе не прознали, в какое дело ненароком вляпался? Или следствия испугался? Да эти же волнения - из прошлого, из другой, навсегда другой жизни. Да, можно и на своем стоять, можно и договариваться как-то... Опер Курылев и женщина-следователь, которым выгоднее списать дело в архив, конечно же, поймут его, не поверят, что способен на такую дешевку, да оно и видно сразу, вполглаза, и играть не надо в честного и благородного: образ убедителен сам по себе. Остановись в суете, Володя. Прояви хотя бы немного уважения к собственной личности. И договариваться с хищненькой крыской Докукиным, равно как и с милицией, вынужденной охранять интересы потерпевшего, не стоит: когда-то стоило, теперь - нет. Только бы потянуть время. Вообще, конечно, некстати, ох как некстати все!
И еще раз о суете... Куда теперь-то ты собрался, мил человек? В министерство? А зачем? Инерция, да? Общественное ты все же животное, Володя, и, даже когда все законы общества для себя сломал, все-таки пытаешься им следовать, смешной человек. Другой вопрос - неудобно, ждут тебя там.
Он опустил в паз телефонного приемника еще один жетон.
- Привет старина, - произнес механически. - Как вы там без меня, не скучаете?
- Ты где? - донеслось с оттенком испуга.
- Пока - на свободе, - сказал Ярославцев грустно.
- Слушай, брось дурака валять! У нас неприятности. Тебя что, вызывали уже?
- О чем ты? - насторожился Ярославцев.
- Ну, приезжай, не по проводам же...
Разговор в министерстве подтвердил старую истину: беда не приходит одна. Сигналы были тревожны: люди в погонах начали изучать определенное передвижение определенных бюджетных средств, кое-кто из чиновников приземлился на нары следственного изолятора, но самое главное - им, Ярославцевым, интересовались.
Он вышел из министерства и вдруг заметил ту же машину, что стояла в отдалении около милиции - “москвич” с окрашенным черной нитроэмалью бампером. Совпадение?
Сел в “жигули”, тронулся с места. “Москвич” следом не поехал. Наверняка совпадение...
Соберись, подстегнул он себя. Сегодня куча дел: Джимми, Прогонов, Анна; вечером к Курылеву наведаться надо - вот же где споткнуться привелось, расскажи, не поверит никто! Или все закономерно? Если пошел поперек закона, он тебя всюду своим мечом достанет, и коли уж не поразит, то уколет. Может, и так.
И вдруг снизошло дремотное безразличие. Предстоящая кутерьма дел представилась настолько тягостной и безпощадно опустошающей душу, что ввязываться в нее он не мог просто физически. И вместо того чтобы ехать в центр, круто развернулся на сплошной линии, а после, бросая машину из ряда в ряд выверенными, с запасом, маневрами, двинулся в сторону кольцевой автодороги, за город.
В конце концов кончался быстротечный, волшебный май. И он хотел видеть, как наливается зеленью трава, ощутить запахи веселого солнечного леса, которого, вероятно, не доведется навестить уже никогда. Тюрьма пахнет цементом, затхлостью и смертью, а сытая и тихая западная жизнь... наверное, тем же самым, что и тюрьма. Для него, по крайней мере. Но этого леса там не будет, точно. Да и не до леса там.
С шоссе свернул на бетонку, проложенную через сосновый бор; въехал на пригорок, и оттуда вольготно и радостно открылась знакомая картина: излучина реки, скопление домиков за одинаково крашенным в зеленый цвет штакетником - он завез сюда и штакетник, и краску... Для всех. Вернее, Матерый по его поручению.