Кто ответит?

Все. С мелочами сегодняшнего дня он покончил. Теперь предстояло главное: совершить насилие над собой... Впрочем, не было ли насилием над собою то, что совершено им сегодня? Да, но совершено-то путем сухих переговоров; он ни перед кем не играл, никого не обманывал, действовал искренне и открыто, а вот сейчас начиналось тягостное и порочное.

Анна. Женщина, существующая как некий объект чрезвычайного стратегического назначения. Объект, требующий неусыпного контроля, вклада средств и точной нацеленности на запланированную функцию.

Операция “Анна” началась год назад, когда он впервые ощутил неминуемость приближающейся грозы. Ощутил, но не отмахнулся легкомысленно, не пошел на поводу расхолаживающего благоденствия сиюминутности, наоборот: начал жить встречей катастрофы. Заставил себя.

Заставил себя встать однажды ранним утром, поехать на противоположный конец города, дождаться, когда из подъезда жилого дома выйдет малопривлекательная сорокалетняя женщина, сядет в “жигули” и отправится привычным маршрутом на службу. А он последует за ней и на очередном перекрестке “неловко” перестроится из ряда в ряд, покорежив бампером крыло ее автомобиля.

С этого началось знакомство. С ее истерических упреков, поползновений немедленно вызвать ГАИ, сильного душевного волнения, вызвавшего в нем едва сдерживаемый смех.

- Как вы думаете... во сколько обойдется ремонт? - спросил он, терпеливо выслушав ее возмущенные причитания.

- Да тут... на двести долларов...

- Очень хорошо. Вот двести долларов. За моральные издержки. Расходы по ремонту тоже беру на себя. Через три часа подъезжайте на станцию в Нагатино и там заберете свою машину.

- Я не могу через три... только вечером!

- Как скажете. А пока моя машина к вашим услугам. Техпаспорт в вещевом ящике.

Вечером, получив обратно идеально отремонтированный автомобиль с попутно устраненными дефектами, дама позволила себе наконец представиться Ярославцеву, смущенно возвратив двести долларов. Тот долго отнекивался, а после весело предложил:

- Данный конфликт заслуживает того, чтобы его отметить где-нибудь, скажем, в “Арагви”. Деньги мои, платите вы... Идет?

Отметили. Познакомились.

Так появился объект стратегического назначения.

Анна отличалась вздорным характером, благодаря которому растеряла все былые привязанности к ней мужчин и замкнулась в работе, обретя в ней смысл и опору. Занимала Анна ответственную должность в крупном банке, занимаясь валютными операциями.

Отношения с любовницей развивались именно так, как Ярославцев и предполагал. В Анне все более крепла привязанность к нему, и все острее желалось ей женского, обычного: надежного мужа, детей - при полном, впрочем, понимании неосуществимости такого желания: возлюбленный имел семью, устоявшийся быт, прочный достаток и ничего иного, помимо тайной связи, не мыслил. Но и тем дорожила увядающая Анна: наконец-то в ее чистенькой квартирке появился настоящий мужчина, щедрый, тактичный, с положением - как-никак, близок к одному из министров, а может, и не к одному...

С блистательной небрежностью преподносились им сногсшибательные по ценам подарки, благодаря его связям играючи разрешались острые житейские проблемки. Одно угнетало Анну: нечасто, как о том мечталось, навещал ее любимый, а мечталось... да, о многом мечталось Анне! И как-то, превозмогая страх, рискнула она все-таки спросить его: могут ли они быть вместе? Как муж и жена. Ответа она ожидала любого, но услышала более чем внезапное.

- Не хочу тебе лгать, - ответил Ярославцев. - А правда такова: в этой стране я не добился ничего. О сути моих неудач ты знаешь... Короче. Страну я собираюсь покинуть. Ты же со мной не поедешь. Так?

Покинуть страну... Она не могла вымолвить ни слова. На том разговор и закончился. А после были бессонные ночи и какая-то деформировавшаяся реальность повседневности, в которой больно и ясно думалось о ценностях сегодняшней ее жизни. Привыкла она к Ярославцеву; привыкла как к наркотику, утрата которого, казалось, лишала жизни прелести и аромата, радости и надежды, оставляя лишь голую, накатанную схему ее прошлого пустенбкого бытия. А что было в нем? И не вспомнить.

Потом разговор возобновился. И она сказала:

- Готова идти за тобой куда угодно...

- Милая, - ответил он, - но и это не все. Я тоже еще о многом должен подумать. Ведь сломать судьбу себе - одно, а любимому человеку - другое.

Сейчас, поднимаясь пешком по узким лестничным пролетам типовой пятиэтажки, он старался настроить себя на бесстрастное продолжение игры, напрочь подавив какие-либо эмоции. Он обязан воплотиться в робота, в автомат. Падение случилось, теперь ему предстояло быть бесконечным, а попытка затормозить его означала разбиться сразу, о первый же выступ стены бездны, куда он летел.

- В Бога ты не веришь, в дьявола тоже, - тоскливо рассуждал он, - а коли выпала участь родиться атеистом, не верь и в воздаяние...

Всю чепуху этих размышлений он оставил за дверью. Начиналась игра. В любовь и трудно скрываемую озабоченность житейскими передрягами. И то и другое Ярославцев в течение двух часов изображал довольно-таки убедительно.

В итоге сели пить чай на кухоньке, способной по чистоте своей соперничать с операционной.

- У тебя неприятности, да? - посочувствовала она, с нежностью целуя его в шею.

- Присядь... - Он легонько отстранил ее. Выдержал паузу, напряженно и искательно глядя в глаза напротив - преданно-испуганные, как у собачки. - Я начал собирать чемоданы, - сказал, отвернувшись.

- А я?.. - вырвалось у нее растерянно.

- А тебе предстоит решать.

- Но я же решила... Я... Да, но каким образом? - озадачилась она. - Я ведь не подавала никаких заявлений в ОВИР...

Ярославцев невольно усмехнулся. “Заявлений”!

- Аня, - сказал он. - Проблема не в ОВИРе. И не в получении виз. Это как раз несложно. Сложность в ином: нужны деньги. Уезжать туда голым смысла не имеет.

- Я все продам... - пробормотала она.

- Глупость. Это копейки. Но вот имеющиеся у тебя в распоряжении валютные суммы... - Он помедлил. - Да, это очень некрасиво с точки зрения закона и морали... от которых ты уедешь.

Ее глаза были стеклянно-безумны от страха, сомнений и тысячи вопросов.

- Я понимаю, - кивнул Ярославцев. - Те бумажки, что проходят через твои руки каждодневно, не более чем бумажки. И только усилием изощренной фантазии они представляются воплощенными в жизнь: в дом, машины, путешествия, прислугу... Но та, слишком другая для твоего понимания жизнь есть. И тебе в ней тоже найдется место.

Он замолчал. Он мог еще убеждать, живописать, давить, но муторный осадок всех предыдущих встреч неожиданно поднялся, комом встав в горле.

“Что ты делаешь?! - вырвалось из-под спуда бездумия обжигающая стыдом и болью мысль. - Опутал бабу, перевернул ей мозги, держишь ее под гипнозом, как удав мышку... Зачем? Это твое падение, не увлекай других. Если бы ты ее убил, и то было бы менее страшно...”

- Я пойду, - Ярославцев встал. - Тебе надо остаться одной и подумать.

Она не ответила, замерев оглушенно, как после удара.

- Это горько и нехорошо, Аня, - вымолвил он на прощание. - Но все иное... нецелесообразно. Пойми.

Из рапорта

...При проведении обыска в квартире гр. Лямзина И.З. тот, разыграв замешательство при обнаружении следователем прокуратуры потайной кнопки, находящейся внизу самодельного серванта, спровоцировал нажатие последним данной кнопки, что привело к падению серванта, представлявшего собой дно убирающейся к стене кровати, декоративно оформленное под место хранения посуды. Следователь госпитализирован с сотрясением мозга и мелкими порезами лица...

...При препровождении гр. Лямзина И.З. от места жительства к оперативной машине им была предпринята попытка оказания сопротивления сопровождавшим его сотрудникам УУР. При анализе мотивов такого поступка выяснилось: Лямзин, идя на подобный конфликт, имел намерение незаметно провести на двери подъезда меловую черту, представляющую, видимо, своеобразный знак. Мелок обнаружен в салоне оперативной машины спустя тридцать минут после вышеизложенного инцидента. Меловая черта согласно докладу участкового инспектора уничтожена.