Страница 11 из 17
На эти совещания, происходившие под председательством короля сначала регулярно, а затем с более или менее продолжительными промежутками,- меня в 1866 г. приглашали, когда я бывал в пределах досягаемости. В тот день обсуждалось направление дальнейшего наступления на Вену; я несколько запоздал, и король разъяснил мне, что речь идет 8 9 о том, чтобы овладеть укреплениями флоридсдорфской линии 11 и таким путем подойти к Вене, и что ввиду характера этих сооружений необходимо подвезти тяжелые орудия из Магдебурга 10, а это потребует двух недель. После того как будет пробита брешь, надлежало взять укрепления штурмом, причем ожидаемые потери оценивались предположительно в 2 тысячи человек. Король затребовал мое мнение по этому вопросу. Первым моим впечатлением было, что мы не можем терять двух недель, без того чтобы не приблизить еще в большей степени опасность французского вмешательства 11. Я высказал мои опасения и заявил: «Мы не можем потерять две недели в пассивном ожидании без того, чтобы французский арбитр не получил опасного перевеса». Я поставил вопрос, необходимо ли вообще штурмовать флоридсдорфские укрепления, не можем ли мы их обойти. При повороте на 25° влево можно было бы взять направление на Прессбург 12 и перейти в этом месте Дунай с меньшими затруднениями. В таком случае австрийцы либо приняли бы сражение южнее Дуная в невыгодном для них положении, фронтом на восток, либо заранее отступили бы в Венгрию; тогда Вена могла бы быть взята без боя. Король потребовал карту и высказался в пользу этого предложения; к выполнению было приступлено, как мне казалось, нехотя, но все же оно осуществлялось.
Согласно труду генерального штаба, стр. 522, лишь 19 июля последовал следующий приказ главной квартиры:
«Намерение его величества короля — сконцентрировать армию на позициях за Руссбахом... На этих позициях армия должна быть прежде всего в состоянии отбить нападение, которое неприятель в количестве около 150 тысяч человек может предпринять из Флоридсдорфа; затем она должна с тех же позиций либо осуществить разведку и атаковать флоридсдорф-ские укрепления, либо же, оставив корпус для наблюдения за Веной, выступить, возможно быстрее, в направлении Прессбурга... Обе армии выдвигают свои авангарды и разведывательные части к Руссбаху, в направлении на Волькерсдорф и Дейч-Ваграм. Одновременно с этим продвижением должна быть сделана попытка овладеть внезапной атакой Прессбургом и обеспечить там на случай надобности переправу через Дунай».
Для наших дальнейших отношений с Австрией мне было важно по возможности предотвратить оскорбительные для нее воспоминания, насколько это удавалось без ущерба для нашей германской политики. Победоносное вступление прусских войск в неприятельскую столицу, конечно, было бы весьма отрадным воспоминанием для наших военных, но для нашей политики в этом не было надобности: самолюбие Австрии было бы тем самым, как и уступкой нам любого из исконных владений, уязвлено. Не представляя для нас крайней необходимости, это причинило бы излишние затруднения нашим будущим взаимоотношениям. Я уже тогда не сомневался, что завоеванное в этом походе нам придется защищать в дальнейших войнах, как достижения двух первых силезских войн Фридриху Великому пришлось защищать в более жарком огне Семилетней войны 13. Что французская война последует за австрийской, вытекало из исторической логики даже в том случае, если бы мы могли предоставить императору Наполеону те небольшие компенсации, которые он ожидал от нас за свой нейтралитет 14. И в отношении России можно было сомневаться, какова будет реакция, если там ясно представят себе, какое усиление заключается для нас в национальном развитии Германии. Как сложатся дальнейшие войны за сохранение добытого, не поддавалось предвидению, но во всех случаях важно было следующее: будет ли настроение, в каком мы оставим наших противников, непримиримым и окажутся ли раны, которые мы нанесем их самолюбию, неисцелимыми. В этом соображении заключалось для меня политическое основание скорей предотвращать, нежели поощрять триумфальное вступление в Вену на манер Наполеона 15. В положениях, подобных тому, каким было в то время наше, политически целесообразно не ставить после победы вопроса, что можно выжать из неприятеля, но добиваться лишь того, что составляет политическую необходимость. Недовольство военных кругов моим образом действий я считал проявлением ведомственной военной политики, которой я не мог предоставить решающего влияния на [общую] политику государства и ее будущее. 12 дившиеся под посторонними влияниями. Король хотел аннексировать части Саксонии, Ганновера, Гессена, но особенно — возвратить своему дому Ансбах и Байрейт 17. Его сильному и обоснованному родовому чувству дорого было возвращение франконских княжеств.
Я вспоминаю, что на одном из первых придворных празднеств в моем присутствии в 30-х годах — на костюмированном балу у него, тогда еще принца Вильгельма, я видел его в костюме курфюрста Фридриха I. Выбор костюма, отличного по своему стилю от всех других, служил выражением родового чувства, происхождения, и, вероятно, мало кто носил этот костюм изящнее и непринужденнее, чем всего лишь 37-летний в то время принц Вильгельм, облик которого в этом костюме запечатлелся у меня навсегда. Крепкий династический родовой дух был, пожалуй, еще резче выражен у императора Фридриха III, но, несомненно, королю в 1866 г. тяжелее было отказаться от Ансбаха и Байрейта, чем даже от австрийской Силезии, немецкой Богемии и частей Саксонии. К приобретениям за счет Австрии и Баварии я подходил с масштабом вопроса, останутся ли тамошние жители верны прусскому королю и будут ли они подчиняться его распоряжениям в случае войны и отступления прусских властей и войск, и мое впечатление было не таково, чтобы население этих местностей, сжившееся с баварскими и австрийскими условиями, пошло в своих настроениях навстречу гогенцоллерновским склонностям.
Древнее родовое владение бранденбургских маркграфов к югу и востоку от Нюрнберга, будучи превращено в прусскую провинцию с Нюрнбергом в качестве главного города, вряд ли стало бы такой частью страны, которую Пруссия в случае войны могла бы обнажить от своих войск, поставив ее под защиту династической преданности населения. За короткий период, когда страна была во владении Пруссии, преданность эта не пустила глубоких корней, несмотря на умелое управление Гарденберга 18, а затем была в баварские времена забыта в той мере в какой ее не вызывали в памяти события вероисповедной жизни, что случалось редко и было мимолетно. Хотя баварские протестанты и чувствовали себя порой ущемленными, однако вызванное этим раздражение никогда не проявлялось в форме воспоминаний о Пруссии. Но даже и к урезанному таким образом баварскому племени от Альп до Верхнего Пфальца при той горечи,которая осталась бы у него в результате изувечения королевства, приходилось бы всегда относиться, как к элементу, с которым было бы трудно достигнуть примирения и который при присущей ему силе представлял бы опасность для будущего единства. Тем не менее в Ни— кольсбурге мне не удалось добиться того, чтобы мои взгляды на условия подлежащего заключению мира стали приемлемыми для короля. Поэтому пришлось допустить, чтобы господин фон дер Пфордтен, который прибыл туда 24 июля, уехал, ничего не добившись. Мне не оставалось ничего другого, как ограничиться критикой его поведения накануне войны. Ему было боязно полностью отказаться от опоры на Австрию, хотя он охотно освободился бы и от венского влияния, если можно было бы достичь этого, не подвергая себя опасности; но поползновений [в духе] Рейнского союза19, реминисценций, связанных с положением, которые занимали мелкие германские государства под французским протекторатом с 1806 до 1814 г., у этого честного и ученого, но политически неискушенного немецкого профессора 20 не было.