Страница 8 из 9
«У него было продолговатое, аскетической худобы, овеянное непримиримым величием и не без оттенка надменной гордости, лицо с матовым цветом кожи и с небрежной, чуть сединою тронутой бородкой, как бы смятой ветерком вдохновенья; волосы его были умеренно длинны, и слегка мерцающие тени лежали во впадинах под высоким лбом. Все это придавало ему образцово-показательную внешность стойкого бойца за нечто в высшей степени благородное, что, в свою очередь, вызывало глубокие к нему симпатии. И при одних поворотах он напоминал некоего православного миссионера с Курильских островов… а при других — даже пророка древности, готового к мученическому костру… если бы не странное, к прискорбию, устройство глаз у Александра Яковлевича Грацианского. Время от времени там, в глубине, под бесстрастно опущенными веками начиналась быстрая, на тик похожая, беготня зрачков, мало подходящая для проповедника не только слова божия, но и менее возвышенных истин».
В описании Грацианского содержится оценка его основного психологического свойства: сочетание внешнего, показного благообразия со скрытой подлостью. Не трудно заметить здесь блестящее использование гоголевских приемов портретного мастерства, с его рельефной выразительностью внешних деталей, с его едким и тонким сарказмом в авторских оценках героя.
Леонов, как мы уже говорили, упорно и сознательно учился мастерству у классиков русской литературы. Горький писал о Леонове: «Он один из наиболее крупных представителей той группы современных советских литераторов, которые продолжают дело классической русской литературы, — дело Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Достоевского и Льва Толстого». И дело, конечно, не в отдельном удачном использовании тех или иных приемов великого мастера прошлого. Создавая образ Грацианского, Леонов сумел так глубоко проникнуть в сущность явлений, породивших этот тип, так отчетливо, рельефно выписать внешний и внутренний его облик, так тонко и умело подчеркнуть самые характерные для него черты и свойства, что этот конкретный литературный образ приобретает значение символа определенного отрицательного явления, становится именем нарицательным. И мы уже иногда встречаем в статьях о книге Леонова такие понятия, как «Грацианские» и «грацианщина». Станут ли они хотя бы в какой-то мере и на какой-то срок столь распространенными и политически активными, как всем понятные слова — «обломовщина» и «маниловщина»? Ответ на этот вопрос может дать только время, и зависит он не от одного мастерства писателя, но и от устойчивости пережитков прошлого, подмеченных и разоблаченных им. И, конечно, хочется верить, что грацианские не долго задержатся на нашей земле, и понятно «грацианщина» отойдет скоро в область истории. Но совершенно ясно одно, что, идя вслед за великими русскими классиками, Леонов создал образ, который приобретает значение не только литературное, но и общественное, а это должно быть целью каждого художника.
Вопрос об истинном и ложном патриотизме постепенно вырисовывается как основная идея романа.
Прекрасный образ русского леса приобретает в романе широкое значение как символ России, ее народа, ее национального достояния и национальных традиций. Отстоять русский лес — значит отстоять родину, отнестись небрежно к его судьбе значит предать интересы родины.
Уменье на реалистической основе строить глубокие символические образы было давно свойственно Леонову. В «Русском лесе» Леонов особенно охотно прибегает к этому приему для передачи основных идей произведения.
К лучшим страницам «Русского леса» принадлежат те, на которых воспроизведена вступительная лекция профессора Вихрова перед будущими студентами-лесоводами. Здесь, в этой лекции, как нигде в другом месте романа, пригодился писателю его дар публициста, умеющего в образной, яркой форме передать самые отвлеченные понятия. Насыщенная интереснейшим фактическим материалом, эта лекция является высокой проповедью подлинной любви к родине. «Терпеливо растолкуйте детям, — говорит Вихров, — что лес входит в понятие Родины, что чувство патриотизма всегда пропорционально количеству вложенного в нее личного труда».
Этим количеством вложенного в жизнь народа труда определяется в романе Леонова ценность каждого героя. И недаром произведение заканчивается Отечественной войной — этой самой ответственной проверкой отношения человека к своей родине. И хотя сами описания военных событий и подвигов Поли Вихровой в тылу у врага не являются удачей Леонова, но включение их в повествование закономерно и даже необходимо для общего замысла книги.
Образ Поли Вихровой привносит светлые и радостные тона на многие страницы книги Леонова. Моральная чистота этой девушки и ее высокие требования к жизни олицетворяют мировоззрение человека, выросшего в эпоху социализма. Во многом этот образ является удачей Леонова, которому ранее больше удавались герои отрицательные или противоречивые. Легкая ирония к неопытности этого юного существа придает облику Поли особенную теплоту, от этого она становится ближе и роднее нам. И очень досадно, что одной из ведущих линий в раскрытии этого образа оказалось изображение чувства ее мнимой вины перед родиной за несуществующие грехи отца. Нетерпеливые поиски Поли истины в этом вопросе — удачный, удобный для автора композиционный прием. Но самое это чувство надуманно, ложно. Не эти бесплодные переживания — путь к повышению моральной ответственности молодых людей нашей эпохи за судьбу родины и народа. Но, к счастью, придуманное писателем чувство вины Поли остается чисто внешней чертой, не входит органически в ясный облик этого обаятельного и цельного существа. А самый вопрос о моральной высоте человека, строящего коммунизм, поднятый в романе на громадную принципиальную высоту, разрешается в «Русском лесе» глубоко и верно всей сложной совокупностью тем и образов произведения. Он является неотъемлемой частью проблемы истинного советского патриотизма.
«Только совершенный человек способен добиться совершенного счастья, для этого надлежало каждому иметь и совершенную биографию, чтоб не стыдно было рассказать ее вслух, при детях, в солнечный полдень, на самых людных площадях мира», — говорит Леонов. И кого из читателей эта мысль в таком осязаемом образном выражении не заставит оглянуться на себя, задуматься о своей жизни? Каждый ли из нас обладает такой биографией, которую справедливо требует от нас писатель, исполняя свой долг гуманиста социалистической эпохи?
И все-таки в целом впечатление от языка «Русского леса» двойственное. С одной стороны, лучшие качества Леонова-стилиста проявились в его новом романе с необычайным блеском.
Та яркая метафоричность, о которой здесь говорилось неоднократно, остается неизменным, органическим свойством языка Леонова. И какой тонкостью, многогранностью и поэтичностью обладают некоторые образы романа!
О купце Кнышове, который в поисках наживы вырубил знаменитые русские леса, Леонов говорил, что он «снял одежду с трех великих русских рек». И благодаря этому лаконичному выразительному образу перед нами уже не просто сообщение о хищничестве варвара-промышленника, но и осуждение аморальной и антипатриотической сущности собственника, для которого нет ничего святого.
А вот простая бытовая деталь: Поля впервые приехала в Москву, незнакомый паренек помогает ей нести ее пожитки, и, передавая эту сцену, писатель рассказывает, что «она извинилась за подвязанный к саквояжу чайник с крышкой, потому что он бил по колену и бренчал, выбалтывая свои провинциальные новости» (разрядка моя. — Е.С.). Благодаря одной этой подробности, читатель сразу видит не только внешнюю картину, но и ее внутреннюю суть: полную непривычность Поли к поездкам, смущенность и взволнованность девочки из далекой глуши.
Ясно, прозрачно, необычайно свежо и поэтично написаны первые страницы книги — приезд Поли в Москву. В них — и любование писателя своей героиней, и тонкий юмор, и яркая живописность.
Но есть в романе и другая стилистическая тенденция: торжественная, тяжеловесная интонация, нарочито усложненный синтаксис. Она идет от публицистики Леонова и очень уместна в патетических местах романа — в описании осажденной Москвы, в лекции Вихрова и т. д. Но Леонов злоупотребляет высокими, приподнятыми словами. Иногда, когда писатель говорит о нашей молодежи, о наших современниках, они неуместны. И особенно досадно, когда писатель заставляет своих юных героев говорить сложным метафорическим языком, словно взятым из его, Леонова, статей. Это тем более обидно, что Леонов — мастер живого разговорного диалога, о чем свидетельствуют его пьесы. В «Русском лесе» язык героев однообразен и не всегда соответствует характерам героев. Это существенный недостаток книги.