Страница 4 из 102
В романе нет никакого оправдания, никакого снисхождения к тем, кто был врагом революции, врагом народа и народной власти. И только вандейские крестьяне получают у авторов оправдание, так как их вина лишь в том, что они невежественны и не могут понять истинный смысл революции. Не случайно, что среди многих врагов революции для авторов ненавистнее всех Бонапарт, потому что в нем они видят предшественника Наполеона III. И как ни преувеличена в романе роль будущего императора в термидорианской реакции, в гибели революции, как ни наивно звучат порой некоторые обвинения Наполеону, во многом угадываются истинные причины, которые привели Францию к империи. Кто поддержал Бонапарта? Почему он смог восторжествовать? Какие обстоятельства помогли его возвышению? В романе много верных наблюдений и рассуждений о том. Что обуржуазивание нации создало почву для бонапартизма, для успеха его демагогии. Несколько раз повторяется в романе воззвание Наполеона 1791 года перед походом в Италию: «Солдаты, вас плохо кормят и плохо одевают… Я поведу вас в самые плодоносные в мире земли; там вы найдете почести, славу, богатство…» Богатство. «Но ни о свободе, ни о равенстве Наполеон ни разу не обмолвился в своих прокламациях», — говорит Шовель. Он сравнивает его политику с политикой разбойничьих атаманов, которые привлекают к себе сторонников, соблазняя их грабежом и наживой. Даже некоторые бедняки, некогда преданные революции, заражаются этим духом. Сестра Мишеля и ее муж Мареско из санкюлотов превращаются в нуворишей, составивших опору бонапартистской Франции. Во время итальянских походов они забывают о республике и думают только о своем обогащении.
Роман разоблачает весь демагогический арсенал бонапартизма. Авторы с иронией описывают славословия прессы по адресу Бонапарта, всю эту газетную шумиху, которая дурачила народ. Не менее иронически говорят они и о появившемся у Бонапарта стремлении подражать пышности королевского двора. А «народ существовал только для того, чтобы доставлять Бонапарту деньги и солдат. Ни одна страна никогда не падала так низко».
Все, что говорится о Наполеоне, звучит как страстная полемика и с буржуазными историками, возвеличившими Первую империю, и как злободневный памфлет против духа бонапартизма, царившего при Второй империи.
«Я знавал писателей, — говорит Мишель Бастьен, — впоследствии прославивших этот образ действий… Я с горечью отворачиваюсь от человека, который ради своей выгоды убивает великие идеи свободы, равенства, человечности, который проливает кровь своих сограждан, чтобы возвеличить себя и свою семью, и воздвигает себе пьедестал из костей двух миллионов пятисот тысяч французов».
Антинародность империи Наполеона разоблачается еще более ярко в других романах Эркман-Шатриана, посвященных тому же времени в «Воспоминаниях рекрута 1813 года» и в «Ватерлоо».
Что же противостоит бонапартистской реакции в романе? Идея справедливости, которая всеми забыта и которую надо воскресить. Вера в неизбежность падения несправедливого режима новой империи, неистребимый исторический оптимизм, основанный на вере в народ, делает такими пылкими, такими призывными слова Шовеля, которые он произносит перед избирателями в Лютцельбурге: «Только мы, лесорубы, крестьяне, рабочие и ремесленники, — настоящие суверенные граждане; мы — народ, а ведь правительство должно служить народу, ибо… только народ даст возможность существовать остальным…»
Вся «История одного крестьянина» читается как гимн героической революционности французского народа, противостоящей эгоизму и деспотизму империи. Книга исполнена высокого гражданского пафоса, патриотической гордости и глубокой веры в народ. Пробуждение народа, начавшееся во время выборов в Генеральные штаты, огромный патриотический порыв, охвативший всю Францию в 1792 году, когда по всей стране, в клубах, на собраниях, гремело: «Жить свободными или умереть!», «Отечество в опасности!» — и когда в отряды волонтеров шли все патриоты, описаны с большим волнением. «Какой героизм, какой патриотизм, какое могучее дыхание!» Эти слова Э. Золя, сказанные о романе «Тереза», могут быть справедливо отнесены и к «Истории одного крестьянина».
«История одного крестьянина», как и другие исторические романы Эркмана-Шатриана, представляет собой новую ступень в развитии жанра исторического романа второй половины XIX века. Его основная особенность — дальнейшая демократизация жанра: история революции рассказывается самим народом.
Еще до Эркмана-Шатриана в исторических романах авторы отказываются от того, что Пушкин называет «холопским пристрастием к королям и героям». В романе Эркмана-Шатриана все действующие лица — самые простые люди, самые обыкновенные деревенские жители, каких было миллионы. Простые крестьяне, ремесленники, солдаты становятся участниками великих исторических событий. Демократизация героя была тенденцией всей передовой литературы 50–60-х годов. Братья Гонкуры в своем «Дневнике», этом барометре литературной жизни, записывают в 1858 году: «Все идет к народу и уходит от королей: в романах интерес перешел от королевских злоключений к злоключениям простых смертных…»[10]. В «Истории одного крестьянина» вся далекая эпоха революции входит в сознание читателя через судьбу крестьянском парня и его близких. О взятии Бастилии читатель узнает вместе с жителями Лачуг из письма их односельчанина, депутата Генеральных штатов Шовеля. Письмо это читают, собравшись в деревенском трактире дядюшки Жана. Здесь же в компании друзей читаются и газетные сообщения о казни короля, о деятелях Конвента и т. д. Эта «домашняя» обстановка делает все происходящее таким близким, знакомым, что читатель становится соучастником всего происходящего.
Необычен роман Эркмана-Шатриана и тем, что авторы не только начисто отказываются от традиционной для исторического романа авантюрной фабулы с необыкновенными приключениями героя, но, по сути дела, вообще от вымышленного сюжета. В истории Мишеля Бастьена в конце концов нет ничего выдуманного: был бедным пастушонком, посчастливилось выучиться грамоте у сельского священника, подрос, стал подмастерьем деревенского кузнеца, потом солдатом республики, воевал, был ранен, вернулся домой, полюбил бедную, но умную и красивую девушку, женился, обзавелся семьей, домом… Но так в то время могло быть почти с каждым деревенским парнем. Это история самой обычной жизни простого человека, которая проходит на фоне исторических событий. Элемент приключенчества у Эркмана-Шатриана настолько незначителен, что даже не воспринимается как таковой (неожиданная встреча Мишеля с Никола в Нанси, с сестрой Лизбетой и ее мужем в Пруссии и в Вандее). Авторы отказываются от всякой искусственности в построения сюжета, обычно используемой в исторических романах ради того, чтобы сделать героя свидетелем всех главных событий, собеседником исторических деятелей. «В романах господ Эркмана и Шатриана, — говорит Писарев, — великие исторические деятели вовсе не выступают на сцену. В их романах… читатель не встречается ни с Робеспьером, ни с Дантоном, ни с королем Людовиком XVI и вообще ни с одним из тех лиц, которых имя сколько-нибудь известно образованному человеку. В романах из времен Первой империи мы не видим ни Наполеона, ни его маршалов, ни его врагов… Эркман и Шатриан не пробуют вводить читателя в такие кабинеты, в которые никто из простых смертных не входил, подслушивать такие речи, которых в свое время никто не мог слышать и записать, угадывать такие мысли, желания и душевные движения, которые остались для всего мира глубочайшею тайною»[11].
Идя в ногу с реализмом своего времени, принимавшим только искусство, основанное на наблюдении, на документе, на достоверном воспроизведении жизни, авторы «Истории одного крестьянина» рассказывают лишь о тех исторических событиях, которые действительно были известны всем и действительно могли войти в жизнь героя самым естественным образом. Судьба Мишели переплетается со многими событиями революционной эпохи, так как в 1792 году он становится волонтером и с армией Кюстина доходит до Рейна, а потом воюет в Вандее — в армии Клебера. Роман Эркмана-Шатриана особенно интересен благодаря широте хронологического охвата. Великая французская революция изображена в романе во всей своей последовательности — с момента ее созревания до наступления реакции, прихода к власти Наполеона.
10
Эдмон и Жюль де Гонкур, Дневник, М. 1964, т. 1, стр. 177.
11
Д. И. Писарев, Сочинения, т. 4. Гослитиздат, М. 1956, стр. 400–411.