Страница 6 из 55
Я вылетел в Каир. Но приземлился на польской территории. Ночевал в польском доме и ел польский завтрак. Происходило это в помещении Польского центра средиземноморской археологии, разместившегося в столице Египта. В доме хозяйничают молодые, чрезвычайно милые супруги Кубяк, которые в отсутствие профессора Михаловского пользуются здесь высшей властью. Профессор Михаловский руководит Центром, но делит свое время между раскопками в Судане, Египте и Сирии и занятиями в Варшавском университете, где руководит курсом археологии Средиземноморья. Кроме этого, он – заместитель директора Национального музея в Варшаве, сотрудничает с Польской академией наук и выполняет много других функций. Поэтому повседневной жизнью Центра руководит магистр Владислав Кубяк. Центр занимает дом в районе Гелиополис в Каире. Когда кончается сезон раскопок, здесь живут все члены нашей археологической экспедиции. В доме есть также двое слуг-египтян. Последний жилец – Рексик, милый пес, предки которого были, очевидно, немецкими овчарками, но сам он успел усвоить все арабо-мусульманские повадки, хотя и понимает по-польски. Из окон видны зелень и цветы. Гелиополис – очень красивый район города. Однако у меня не было времени любоваться прелестью весеннего Каира. Я должен был сразу же следовать дальше. Но это оказалось совсем нелегко...
Швейцарская пресса писала о «чуде в Фарасе». Известный французский еженедельник «Пари-матч», один из наиболее популярных иллюстрированных еженедельных журналов в мире, направил туда собственного корреспондента, наняв для него специальный самолет, чтобы скорее доставить его на место. Приехали корреспонденты американских журналов «Лайф» и «Нэйшнл джиогрэфикл мэгэзин». Прибыли и немцы. Только в польской прессе царило почти полное молчание. Ни один польский журналист не добрался пока до Фараса, где перед самым потопом произошло воскрешение, «авторами» которого были поляки. Это плохо, очень плохо. Зато для меня хорошо... Я – первый, кто едет туда. Не стану скрывать: это огромная ответственность, и я опасаюсь ее. Но она же окрыляет. И в самом деле, чтобы долететь туда, нужны крылья.
Я прилетел в Каир в понедельник 26 марта 1963 года. А на следующий день все должно было решиться. Мне нужно было получить деньги в банке, но это не так уж трудно, хотя и занимает много времени. Я должен был также обеспечить себе место в самолете до Луксора, чтобы добраться туда в тот же день и переночевать там. Это было уже труднее. Из Луксора раз в неделю отправляется самолет в Вади-Хальфу в Судане. Он вылетает туда как раз по средам. Стало быть, если мне не удастся сразу же полететь в Вади-Хальфу, я сумею это сделать лишь 3 апреля. А работы в Фарасе заканчиваются в первую неделю апреля. Может поэтому случиться, что, став первым польским журналистом, получившим возможность прибыть в Фарас, я явлюсь туда слишком поздно. Два года я добивался этой поездки. Два раза я, казалось, уже должен был ехать, но каждый раз все шло прахом. Теперешняя попытка – третья. Бог троицу любит! Я добрался наконец до Каира, так неужели мне предстоит застрять здесь? Вообще-то говоря, это не так уж страшно. В Варшаве теперь еще мороз, а здесь все цветет, ходишь налегке, в брюках и рубашке. В Варшаве – март, но холодно, как в феврале. А здесь – май или даже июнь. Но ведь я прибыл сюда, чтобы стать свидетелем последних дней перед потопом, а не для того, чтобы упиваться запахом цветов.
Но откуда эти грустные размышления? Для этого были причины. Оставалось уладить самое трудное, что могло сорвать все планы, – получить суданскую визу. Супруги Кубяк сразу высказали мне свои сомнения. Суданскую визу получить вообще нелегко, а уж добиться ее в один день совершенно невозможно. То же самое сказали и в польском посольстве.
– Не стоит и пытаться, – безапелляционно заявили мне, – не может быть и речи, чтобы вам выдали ее сегодня. Да и вообще неизвестно...
Кроме того, возникал вопрос и о деньгах. В моем блокноте были записаны подробные инструкции, которые профессор Михаловский дал мне перед своим вылетом из Варшавы в Судан: «Долететь до Вади-Хальфы. Послать телеграмму. По прибытии взять такси в аэропорту и поехать в гостиницу „Ниль-отель“. Там переночевать. Это стоит около двух с половиной фунтов. На следующий день утром пойти в местный музей к г-ну Шерифу. Переговорить с ним. Быть может, будет попутная машина в Фарас. Если нет, то взять такси, но достаточно мощное: предстоит проехать 50 километров через пустыню по бездорожью. Это обойдется более чем в три фунта. Нанять фелюгу. Переправиться на западный берег Нила. Там расположен лагерь». Итак, включая деньги на такси из аэропорта, нужно минимум 6 фунтов, что составляет 18 долларов. Кроме того, нужно немного денег на пребывание в Фарасе и на обратную дорогу. А у меня всего 6 долларов. Повторяю: 6! Все остальные деньги я получил в Варшаве в египетских фунтах, которые ни вывезти из Египта, ни обменять нельзя. Даже контрабандным путем вывозить их нет смысла, так как в Судане их все равно не принимают. А что я могу сделать, если Фарас расположен на суданской территории, пусть даже в одном километре от границы? Не могу же я присоединить его к Египту! Но деньги – это еще полбеды. Важнее всего виза. Пока я получил деньги в банке и побывал в польском посольстве, уже наступил полдень. Суданцы, как мне сказали, принимают только до часу. В пять минут первого я подъехал к воротам суданского посольства.
Но ворота были заперты. Когда я постучал, выглянул привратник.
– Закрыто, – сказал он. – Только до двенадцати. После закрыто.
Ворота были крепкими, привратник – тоже. Не могло быть и речи о том, чтобы преодолеть обе преграды. Впрочем, если бы это даже удалось, как добиться приема у консула? Да и вообще, там ли он еще? Казалось, будто я медленно проваливаюсь в какую-то бездну. В кармане у меня лежало письмо от Польского археологического центра, адресованное суданскому консулу. Я вынул его и показал привратнику.
– Как жаль, – сказал я, – а у меня очень важное письмо к консулу. Было бы гораздо лучше, если бы консул мог прочитать его сегодня.
Я не врал. Разумеется, было бы гораздо лучше, если бы консул мог это сделать сегодня. Ведь я не уточнил, для кого именно было бы лучше. Привратник попался на удочку. Взял письмо и сказал, что отнесет его консулу. Прошло довольно много времени. Ожидая на тротуаре, я с беспокойством раздумывал о том, что же, собственно говоря, я стану делать в Египте, если не добьюсь визы в Судан. Весь план составления репортажей и книги о большой спасательной кампании в Нубии пошел бы насмарку. Можно было бы, правда, посмотреть, что делается в египетской Нубии, но уже без Фараса. Без чуда в Фарасе, сотворенного руками польских ученых. Все хлопоты пропали бы даром. Наконец привратник вернулся. Лязгая замком, открыл ворота.
– Консул вас ждет, – заявил он.
Ошеломленный, я вошел в здание. Консул ожидал в своем кабинете. Сердечно пожал мне руку и начал подробно расспрашивать о моей миссии. Она была достаточно обстоятельно изложена в письме Польского археологического центра. Я рассказал обо всем, что хотел бы увидеть и сделать. Консул терпеливо слушал. Но вот я дошел до самого щекотливого вопроса: время! Я старался как можно лучше объяснить, что виза мне необходима сегодня же.
– Ах, так, – сказал консул. Взял мой паспорт и вышел.
Я ждал, исполненный тревоги. Как все это понять? Он не сказал «да», но не сказал и «нет». Я успел рассмотреть огромную карту Судана, висевшую на стене, и витрину с суданскими почтовыми марками. В канцеляриях посольств всех арабских стран выставлены витрины с почтовыми марками. Прекрасный обычай!.. Вдруг консул вернулся в кабинет, держа в руке анкеты, которые мне надлежало заполнить для получения визы. Я сделал это в мгновение ока и осмелился спросить:
– Я получу визу?..
– Посмотрим, – сказал консул. Его лицо стало непроницаемым. Он снова вышел из комнаты.
Надежда, мелькнувшая было несколько минут назад, начала гаснуть. Я подумал: «Скорее всего не дадут. Во всяком случае, наверное, велят прийти завтра. А завтра мне вообще уже незачем будет приходить».