Архангелы и шакалы

Иначе обстояло дело с Адамсом. Он изучал в свое время археологию, но до некоторой степени был самоучкой. Несколько лет назад ему представился случай выехать в Судан: ЮНЕСКО предложила ему работу по генеральному обследованию всех мест в Суданской Нубии, где стоило бы вести раскопки. В ЮНЕСКО, как и во всей ООН, действует – еще больше, чем в обычных национальных учреждениях, – правило предоставлять работу не столько тем, кто лучше всего разбирается в ней, сколько по знакомству. В каждом учреждении – во всем мире – существуют личные связи, противоречивые интересы, протекции. Что же тогда говорить о международном учреждении! Но выбор Адамса не был ошибкой. Обеими руками он ухватился за эту возможность. Он выполнил работу добросовестно, быстро и исправно, к удовлетворению суданских властей и самой ЮНЕСКО. Адамс летал на самолетах и делал аэрофотоснимки, разъезжал на джипах по пустыне, плавал на фелюгах, ездил верхом на ослах. Он обследовал каждый уголок в Нубии. Ясно, что это обследование делалось наспех и поверхностно, но ведь иначе и не могло быть. Кроме того, он перерыл не столько кучи песка над строениями эпохи фараонов и мероитян, сколько всю имеющуюся литературу по этому вопросу. Адамс особенно заинтересовался керамикой раннехристианской эпохи. Он стал вскоре специалистом в этой области, а через несколько лет опубликовал исследование по классификации керамики, чего никто до него еще не делал. Оно стало основой для дальнейшей работы. И все это время Адамс мечтал о том, чтобы самостоятельно вести раскопки.

Адамсу предоставили такую возможность, поручив руководство суданской экспедицией, финансируемой Управлением древностей Судана под покровительством ЮНЕСКО. Ему указали и на место работы – остров Мейнарти, песчаный холм, похожий на холм в Фарасе.

На вершине холма находились сравнительно новые арабские сооружения. Их нужно было разобрать. Под ними Адамс открыл шесть ярусов христианских и коптских строений. Польские открытия в Фарасе потрясли его. Говорят, что вначале Адамс относился несколько недоброжелательно к польской экспедиции, а поскольку он уже тогда был официальным экспертом ЮНЕСКО, то его мнение могло иметь известное значение. Но когда Адамс увидел «польские» фрески, то совершенно изменил свое отношение.

Сейчас он горячий поклонник польской экспедиции, постоянно обращается к полякам за советом, а когда у него выдается немного свободного времени, он приходит к ним в гости.

Когда я навестил Адамса в его шалаше на острове, он ковырялся в старых горшках, выкопанных сегодня утром из земли. Как пристало истинному американцу, он ничуть не удивился моему визиту, протянул в знак приветствия свою большую ладонь, пожал мне руку, вынул красный платок, затем вновь спрятал его и наконец предложил мне глоток воды из фляжки. Услышав, что я приехал из польского лагеря, он отодвинул неловким жестом черепки, и мы отправились посмотреть холм, где велись раскопки. В каждом жесте и в каждом слове этого «парня из Аризоны» сквозила гордость, хотя он все время подчеркивал:

– Ну, что ж, у меня скромнее, не то что у вас...

Но ему так хотелось всем похвастать: чудесным видом, открывающимся с острова на нильский порог, фундаментами христианских домов и церковью. Ибо здесь тоже стояла христианская церковь. Почти повсюду в Нубии на развалинах древнеегипетских укреплений и храмов построены христианские поселения и церкви. Видно, население Нубии в ту эпоху было не меньше, а может быть и больше, чем сейчас. Церковка, открытая Адамсом, маленькая по сравнению с церковью в Фарасе. На Мейнарти найдены и фрески. Их немного, и они примитивнее фарасских. Некоторые похожи на рисунки, сделанные детской рукой. Фрески повреждены мусульманскими оккупантами: Христос с выдолбленными глазами, красивое изображение голубя с изрезанной ударами ножа или сабли шеей. Но Адамс гордится фресками, что меня совсем не удивляет. Ведь это его первые самостоятельные открытия! До сих пор он только читал о таких вещах и видел лишь репродукции. Теперь же сам опубликует результаты своей работы. А это большое дело... Фрески – предмет горячей, по-детски восторженной любви Адамса. Он показывал их мне, разгребая руками песок, которым они прикрыты для защиты от солнца и ветра. Больше всего Адамс был озабочен мыслью о том, что же будет дальше? Не подготовившись, как поляки, к своим открытиям, работая в одиночку, Адамс обнаружил фрески, но не мог их самостоятельно спасти. Не мог снять их со стены. Вот почему во время моего пребывания на острове Мейнарти он постоянно повторял:

– Ах, если бы мне удалось заполучить сюда Юзефа Газы. Хотя бы на две недели...

Адамс познакомился с Газы в Фарасе и видел, как польский скульптор и реставратор снимает фрески со стены.

– Нет никого ни среди суданских или египетских, ни среди иностранных специалистов, кто сумел бы это сделать!

Позднее, после моего отъезда из Нубии, в сентябре 1963 года, Газы приехал на Мейнарти, чтобы снять раскопанные Адамсом фрески. Это произошло на основании соглашения, заключенного суданскими властями с Польским центром средиземноморской археологии в Каире. Представляю, как радовался «парень из Аризоны»! Его открытия не погибнут под водой!

Теперь, когда я пишу эти строки, работа у Адамса тоже кончается. Не знаю, чем он займется в дальнейшем. Думаю, что он навсегда посвятит себя археологии. Во всяком случае, можно сказать, что нубийская кампания помогла ему осуществить то, о чем он всегда мечтал.

Меня пригласили затем в Гебель-Адду, где работает экспедиция Американского исследовательского центра в Каире под руководством доктора Николаса Миллета. Это те самые американцы, которые навестили нас в Фарасе и которых вечером на реке так подвела американская техника.

Гебель-Адда расположена уже на территории Египта и на противоположной от Фараса стороне реки. Сперва надо было добраться пароходом по Нилу из Вади-Хальфы в Баллану, где находится пристань. Большой пароход – целая гора, состоящая из палуб, решеток и балюстрад, из рода тех, что невольно вызывают в памяти представление о Миссисипи и «Хижине дяди Тома», – разрезая колесами воду, неутомимо прокладывает себе путь по всем извилинам Нила. Пейзаж не меняется: коричневатые горы, желтый песок, редкая зелень на берегу. Баллана – это всего-навсего несколько десятков глинобитных домиков, несколько лавчонок и типичная маленькая арабская кофейня: крыша, утрамбованный песчаный пол, несколько столиков и стульев. Пароход причаливает носом к берегу, и нужно сходить по узкому, шаткому трапу. На берегу множество детей, торговцы, десяток-другой зевак. Небольшая группа пассажиров высаживается на берег. Их немного, и если бы они выходили не спеша, по очереди, то все заняло бы не больше пяти минут. Но они немилосердно толкаются, тормошат и тянут друг друга, ругаются, упрашивают и взывают к аллаху, наступают друг другу на ноги, тыкают друг друга локтями в живот, хватают за полы галабий – ив результате высадка тянется целых полчаса. Словно предвидя все это, команда парохода сразу же начинает подгонять высаживающихся, осыпает их проклятиями и даже подталкивает, усугубляя этим хаос. Когда наконец после форменного боя все оказались на берегу, я с изумлением увидел, что высаживался не целый батальон, как можно было подумать, а едва лишь пятнадцать или шестнадцать человек. Высадившиеся покричали еще немного, поторговались с перекупщиками, а затем схватили свои вещи и исчезли. Пароход отчалил от берега, и я остался один, окруженный кольцом любопытных.

Я думал, что на берегу в Баллане будет полиция или пограничная стража: как-никак мы перешли границу и прибыли на территорию Египта. Но никого в форме не оказалось. Позднее я узнал, что полицейский участок находится лишь в Шеллале под Асуаном, где пароход заканчивает свой рейс. Здесь же нет никого. И, что еще хуже, не было также никого, кто говорил бы по-английски или мог бы сказать мне, где, собственно, находится Гебель-Адда и как туда добраться. Американцы были извещены о моем приезде, но на пристань никто не явился. Быть может, телеграмма не дошла! Связь работает здесь как придется. Что делать? Большая толпа любопытных, которая меня окружила вначале, поредела. Все еще не было никого, кто говорил бы по-английски. Из опыта моей журналистской работы и разъездов на мотоцикле (у меня некогда был мотоцикл, который порой шел, а порой не хотел двинуться с места) помню, что, когда не знаешь, что, собственно, предпринять, лучше всего присесть и закурить папиросу. Курение стоя не дает таких результатов. Я уселся поэтому на каком-то выступе и закурил. Прошло пять минут. Я перестал уже возбуждать любопытство, все, видимо, решили, что так и должно быть: приехал какой-то чужеземец, уселся и закурил, быть может, он будет сидеть так и курить до утра? Никогда нельзя с уверенностью сказать, что у чужестранца на уме! Когда я сидел так, мои мысли постепенно вошли в свою колею. Вот, подумал я, выкурю папиросу, а затем пройдусь но поселку, зайду в лавчонки, – наверно, найду кого-нибудь, кто говорит по-английски. Быть может, это будет какой-нибудь учитель, отставной военный или еще кто-либо в этом роде. Я сумею тогда узнать, что и как. Предстоит, видно, переночевать в поселке, а к утру что-нибудь решится. К счастью, я имел египетские деньги. Придется, скорее всего, нанимать фелюгу.