Страница 6 из 11
Казган некогда был эмиром, военачальником у одного из таких ханов, жил в Самарканде, в конце концов ему надоели эти опустошительные набеги, и он взбунтовался. Последовала долгая, ожесточенная война, окончившаяся смертью хана, и Казган стал, в сущности, правителем Самарканда, земель барласов и других татарских племен. Чтобы исполнить закон Чингиза и удовлетворить воинов, которые хотели теперь видеть в нем правителя, он созвал совет и выбрал в ханы Самарканда потомка Джагатая — марионеточного правителя, который получал содержание и защиту от Казгана, а ко всему прочему был добродушно-безразличен. Поэтому Казган и получил прозвище Благодетель.
Как и Тимур, Казган не был турой Чингизовой крови. Будучи смелым, он заключал союзы; будучи справедливым и честным, завоевал уважение беспокойных татар. Один глаз у него был выбит стрелой. После громадного успеха своего бунта Казган предавался охоте и поднимал знамя войны только по необходимости. Он не был уверен в поддержке татарских племен и видел в
Тимуре сына вождя, способного оказать ему существенную помощь.
У других эмиров при дворе Благодетеля были свои интересы. Они платили дань и выказывали внешние знаки преданности марионетке Казгана на самаркандском троне, но все участвовали в удачном казгановском бунте. Кое-кто из них мог поставить под свои знамена десять тысяч всадников, и Казган лишь благодаря собственной дальновидности держал бразды правления в своих руках.
Он обратил внимание, что Тимур пользуется расположением у багатуров, людей, прославившихся среди татар доблестью. Эти неустрашимые воины шли в бой, словно на праздник, и сын Тарагая по праву занял место среди них. Он ходил с ними в набеги, а по возвращении они, сидя на ковре Казгана, рассказывали о его дерзости и бесстрашии.
Казалось, в Тимуре есть искра азарта, побуждающая его ценить риск ради риска. Но более того, в решительные минуты он не терял хладнокровия и сообразительности. «Первый в бою», — говорили о нем багатуры. Благодаря кипучей энергии он легко переносил длительные конные переходы и бессонные ночи. У Тимура были задатки вождя, и он хотел быть вождем. Был всецело уверен в себе — исполнен внутренней силы. Он попросил у Казгана главенства над рассеянным племенем барласов,
— Не терпится? — спросил Благодетель, которому очень не понравилось это стремление. — Со временем получишь.
Вскоре Казгану пришло на ум женить Тимура. И он выбрал в невесты ему одну из своих внучек, происходившую из рода вождей другого племени.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СУПРУГА ПОВЕЛИТЕЛЯ
Хроника сообщает о новобрачной Тимура, что красотой она напоминала молодой месяц, а стройностью юный кипарис. Ей, видимо, было около пятнадцати лет, потому что она ездила на охоту с отцом. После бракосочетания она стала зваться Улджай Хатун-ага — Улджай Супруга повелителя.
Татарки в то время не носили чадры. Еще понятия не имели о затворничестве в гареме. Привычные с раннего возраста к седлу, они сопровождали своих повелителей во всех превратностях путешествий, походов, паломничеств. Эти дочери завоевателей обладали наследственной гордостью и жизненной силой обитательниц степи. Их прабабушки заботились обо всей семейной собственности, в том числе доили верблюдиц и шили обувь.
У татарок во времена Тимура была своя собственность — приданое и дары их повелителей. Супруги эмиров имели отдельные владения, покои во дверцах и по нескольку шатров в походах. В отличие от своих европейских сестер эти татарки не занимались вышиванием, не ткали гобеленов и пледов. Они были спутницами воинов, их долгом была забота о детях; они восседали на праздничных пиршествах, а если враги одерживали над их повелителями верх, становились частью военной добычи.
Знатная Улджай приехала из своего дома на северной границе в сопровождении родственников и рабов. Предстала перед Благодетелем и там впервые увидела лицо мужчины, которому предстояло стать ее повелителем — худощавое, обросшее бородой лицо Тимура, возвратившегося из увеселительной поездки с багатурами на собственную свадьбу.
— Твоя судьба начертана у тебя на челе, — говорили ей ученые люди, — и не в твоих си
лах изменить ее.
Для Благодетеля и его приближенных эта свадьба являлась просто поводом для пиршества, но для этой дочери могущественного племени джелаиров то был первый день ее судьбы. Медресе одной из жен Тамерлана
Улджай не присутствовала, когда перед мусульманскими судьями зачитывали брачное соглашение и когда свидетели ставили под ним подписи, как того требует Коран.
Приготовления ее были иными. Она искупалась в розовой воде, ее длинные черные волосы вымыли сперва кунжутным маслом, затем горячим молоком, и они мягко заблестели, как шелковые. Потом Улджай одели в платье гранатового цвета, вышитое золотыми цветами. Оно было без рукавов, как и накидка из белого шелка, обшитая серебряной парчой, — накидка тянулась за ней, и ее поддерживали на весу служанки.
На изящные плечи падала густая масса черных волос. С ушей свисали длинные серьги из черного гагата, голову украшала шапочка из золотой парчи с шелковыми цветами наверху и перьями цапли, спадающими на ее волосы.
В этом убранстве Улджай прошла между ковров, где восседали татары — все взгляды обращались к ней. Потом, когда девушка переоделась в одежды другого цвета и вернулась, ее гладкая оливкового цвета кожа была белой от рисовой пудры или от свинцовых белил. Над ее бровями и между ними была проведена соком вайды сине-черная линия.
Пока мужчины смешивали арак с вином, чтобы быстрее опьянеть, Улджай расхаживала среди них с бесстрастным лицом, прямая, испуганная. Благодетель бросал в толпу горсти жемчужин, и по его приказу грохотали накары — обитые бронзой седельные барабаны, сзывающие на праздник или на битву.
— Да будет на этой паре, — воскликнул Зайнуддин, — благословение Аллаха!
Наступило время подносить дары, только не невесте, а собравшимся татарам. Казган поднялся и ходил от группы к группе; рабы несли следом роскошные халаты. Кое-кто получал в подарок сабли, кое-кто украшенные драгоценностями уздечки. Казган, татарин древнего рода, не был скупым. И к тому же сознавал важность для себя взаимной приязни.
Пока вельможи и воины, довольные и более чем слегка отяжелевшие, возлежали на коврах в испещренной солнцем тени дубов и ветел, появились сказители и расселись среди них. Жалобно забренчали струны дутаров, и бархатистые голоса завели достопамятные истории — слушатели с удовольствием внимали знакомым интонациям и подробностям. Они знали эти истории не хуже сказителей и почувствовали бы себя обманутыми, если б хоть одна фраза оказалась изменена или выброшена из бесконечного монотонного повествования. Время от времени, вспоминая о приличиях, они шумно прикладывались к чашам, чтобы выразить свое восхищение празднеством.
Стемнело, появились рабы с факелами. Вдоль реки на деревьях развесили фонари. Среди гостей расставляли новые кожаные блюда с едой, и гости гортанно вскрикивали при виде дымящихся ягнячьих туш, задних конских ног и пропитанных медом ячменных лепешек.
Улджай в последний раз прошла между ними. Тимур подвел по коврам белого арабского иноходца, с седла его свисал до земли шелковый чепрак. Усадил поверх него Улджай и повел коня к своему шатру.
Туда уже пришли служанки, чтобы помочь ей снять свадебный наряд. Принесли сундуки с ее вещами. Заулыбались, ощутив руками дрожь Улджай, когда снимали платье, оставляя ее в туфлях, рубашке без рукавов и густой вуали длинных волос.
Они приветствовали юного повелителя, вошедшего в шатер молча. Он смотрел только на Улджай, и служанки удалились. Несколько приверженцев Тимура, собравшихся у входа в шатер, чтобы встретить свою госпожу, задернули полог и разошлись по своим шатрам.
В ту ночь Улджай, лежа в объятиях юного воина, слышала сквозь далекий шум реки и бормотанье голосов воинственный грохот барабанов.