Страница 2 из 11
Жизнь бурлила, стоило солнцу показаться на небе, и затихала, только когда Аллат исчезала за горизонтом, отправляясь на ночной покой.
Но до заката пока было далеко.
- Ай, сайеди, рот не разевай, пряности-сладости покупай! – как обычно звонко, перекрывая шум, зазывал Фарах, сверкая белозубой улыбкой. – Давай, голубей не считай, покупай, вай-вай-вай-вай!
Амин сгрузил на пол десятый по счёту мешок молотой корицы и уселся под прилавком, переводя дух.
- Ай, сайеди! – воскликнул Фарах, подаваясь навстречу заинтересовавшемуся было товаром кочевнику. – Ай, хорошая пахлава, свежая!
Бедуин, чей народ издревле славился ненавистью к сладкому, только усмехнулся.
- Куда мне её?
- Ну… верблюда накормишь! – нашёлся Фарах, сверкая улыбкой.
Кочевник, махнув рукой, отошёл от прилавка.
- Не идёт сегодня торговля, да простит меня Манат, - тихо пожаловался Фарах, давая отдых уставшему горлу.
Амин пожал плечами и молча поднялся. Во дворе ждали ещё шесть мешков пряностей и требующие за них денег караванщики-бедуины. Денег у Амина не было, а хозяин лавочки, торговец, сайед Ясар, никому кошелёк не доверявший, как обычно опаздывал.
Когда Амин снова вернулся, Фарах ругался с караванщиком – из Аиши или Шакиры, судя по выговору.
- По-твоему это лукум?! – возмущался караванщик, тыча в мягкий белый комочек узловатым пальцем. – Ты посмотри! Да ты его потрогай! Он уже сгнил давно! И за это – двадцать драхм?!
- Пятьдесят, - степенно поправил Фарах. – За прекрасный шакер-лукум, достойный самого султана, да будут дни его вечны…
Амин улыбнулся, стирая пот со лба. Достойный султан не стал бы на такое даже смотреть.
Караванщик снова ткнул в лукум пальцем и поморщился.
- Двадцать пять и это моё последнее слово.
Фарах открыл было рот – возмутиться, но тут по павильону пронёсся звон гонга и громкий чистый голос евнуха:
- Великолепный, одарённый милостью Манат и улыбкой Аллат, Сиятельный шехзаде (Шехзаде – царевич) Шакир изволит пройти здесь!
Амин торопливо упал ниц, упираясь лбом в пол – пусть его и не видно было из-за прилавка. Рядом бухнулся Фарах, к нему присоединился караванщик – как и все посетители рынка пали ниц, приветствуя сиятельного царевича.
В наступившей тишине шелестели одежды евнухов, позвякивали драгоценные браслеты на холёных руках Шакира, стучали «пятками» копий стражи, приветствуя благословенного.
Амину не нужно было подсматривать, чтобы знать – красивое лицо шехзаде кривится в гримасе презрения. Сиятельному скучно в бесконечных торговых рядах и хочется скорей попасть в сердце рынка – оружейные и ювелирные мастерские.
Стража в десятый раз стукнула копьями, и по павильону снова прокатился шорох. Свита шехзаде и сам Сиятельный ушли и вернутся только в полдень – Шакир всегда долго выбирает оружие и подарки наложницам-фавориткам. Тщательно осматривает, подробно расспрашивает мастеров, приценивается, словно нет в его распоряжении всей казны султана.
- Чего разлеглись, болваны?! – взвизгнул над прилавком знакомый голос. – Я вам за это плачу?! А ну марш за работу!
Фарах возвёл очи горе и выпрямился, напевая:
- Как прикажете, сайед Ясар, как прикажете.
Амин с тоской посмотрел на мешки.
Маленький толстенький, но очень голосистый сайед Ясар подкатился к нему и подтолкнул юношу к закутанному в хаик (Хаик – шерстяной плащ, который носят бедуины), точно почтенная дама – в паранджу (Паранджа – халат+накидка/сетка на лицо), кочевнику.
- Заберёшь у него три мешка персиков. И чтобы ни один фрукт не помялся!
Кочевник невозмутимо двинулся к выходу из павильона. Амин, вздыхая, поплёлся следом. Ему иногда казалось, что сайед Ясар путает его с ослом. И не только, когда ругается.
Солнце поднялось уже высоко, когда Амин дотащил последний мешок, выслушал от сайеда Ясара весьма нелестное мнение о себе в принципе и всей нынешней молодёжи в частности, взял пустое блюдо и отправился в дальнюю часть павильона – разделённый на ячейки-лавочки склад – за пахлавой.
Здесь гул рынка стал тише, зато одуряюще, невыносимо пахло пряностями. Прикрыв нос рукавом, Амин привычно стёр пот со лба, огляделся… и выронил блюдо.
У открытого мешка со сливами, которые Амин только что так аккуратно переносил со двора («За каждую раздавленную ягоду сам платить будешь!»), сидел мальчишка-побережец лет десяти и с явным удовольствием набивал рот сливами, персиками, лежащей рядом пахлавой – всем, до чего смог дотянуться. Ещё и причмокивал от удовольствия.
- Т-т-ты.., - выпалил Амин, вытаращившись на воришку.
Мальчишка повернулся, заинтересованно глянул на юношу и нагло запихнул в рот ещё пахлавы.
- Ты… ты что тут делаешь? – наконец смог связно спросить, точнее, простонать Амин.
- Фемм, - пробубнил мальчишка. И, сделав титанический глоток, вытер губы рукавом, оставив на когда-то белой ткани жирное пятно. – Ем, – и добавил, указывая на приготовленный Амином заранее лукум. - О, подай-ка мне ещё вон той белой мягкой штуковины. Пожалуйста.
Амин дар речи потерял от такой наглости, молча глядя, как мальчик щурится в полумраке склада, шарит рукой, находит сливу и запихивает её в рот.
- Фуууфу хофу! – требовательно возвестил воришка с полным ртом, тыкая в лукум. – Хофффу! Фай!
- Ты с ума сошёл, - тихо произнёс Амин. И, подскочив к ребёнку, схватил его за шиворот. – А ну пошёл отсюда!
Мальчишка вырвался, отскочил подальше, вытер рот рукавом и обиженно протянул:
- Ну тебе что, жалко, что ли?
- Я сказал: пошёл отсюда. Быстро! – громким шёпотом прошипел Амин, надвигаясь на ребёнка. – Ты знаешь, что с тобой сделают, если поймают?
Мальчик отступал – не забывая набирать полные пригоршни слив и пахлавы – пока не упёрся спиной в стену. Остановился и, глядя на Амина наивными чистыми глазами ребёнка, выдохнул:
- Нет. А что?
Амин в один прыжок оказался рядом, снова схватил маленького негодника за шкирку, но больше ничего сделать не успел.
- Сколько ты собираешься здесь торчать? – пропыхтел от входа голос Ясара.
Амин замер. Мальчишка, воспользовавшись паузой, засунул в рот пахлаву и довольно улыбнулся.
- Я же сказал: одна нога здесь, другая – там. Ах, ты, ленивый шай.., - сайед-хозяин запнулся, и Амин очень отчётливо вообразил его лицо: брови насуплены, маленькие глазки прищурены, двойной подбородок удивлённо подёргивается. – Что здесь происходит?!
Мальчик невозмутимо сунул в рот сливу. И тут же ею подавился, когда толстая мягкая, как поднявшееся тесто, рука схватила его за шею.
- Вор, - неверяще пропыхтел торговец, оглядывая мальчишку с ног до головы.
Тот в ответ посмотрел на Ясара и метко плюнул косточкой. Сайед вздрогнул и схватился за подбитый глаз.
- А-а-а! Во-о-ор!
Амин очень чётко представил, что сейчас произойдёт. Если раньше за воровство в Бахре отрубали руку, то с тех пор как сиятельному султану примерещилась Манат, потрясающая шнурком-завязкой от кошеля, закон ожесточили – теперь преступника, невзирая на возраст, лишали головы.
Шаги стражи уже звучали в переходе между «ячейками»-складами, когда Амин, заслонив невозмутимого мальчишку, упал перед Ясаром на колени.
- Сайед, вы неправильно поняли! Прошу вас, не надо! Это… это я его сюда привёл!
Торговец брезгливо покосился под ноги.
- Ты?
И бросил удивлённый взгляд на ребёнка. Мальчишка разжав, наконец, руки – персики и сливы покатились по полу – сосредоточенно смотрел на Амина.
А тот зачастил:
- Да, сайед. Умоляю, не гневайтесь, это мой…э-э-э…сын моей…э-э-э…сестры. Я должен был присмотреть за ним, я не знал, я не думал, что он… Лучше накажите меня, он же ещё ребёнок…
Стража остановилась в дверях, не торопясь заходить. Ну, наказывает хозяин нерадивого работника, ну так и что – дело житейское.
Ясар медленно махнул пухлой рукой, показывая, что в помощи не нуждается. Амин так и ожидал: сайед не будет поднимать лишний шум, он быстро просчитал про себя выгоду. И терять рабочие руки из-за горсти персиков и слив не станет. Нет, Ясар возьмёт своё иначе.