Страница 115 из 128
Каждый крещенный саха получал русское имя, которое поп давал по особому церковному календарю — Святцам, месяцеслову, куда заносились имена всех святых и великомучениц, то есть прославленных церковью богоугодных подвижников. Одни и те же имена приходились в календарях на одни и те же числа, связанные с поминанием того или иного святого. Все имена в них распределялись по дням каждого месяца. Нарекая новорожденного в память того или иного святого, церковь как бы пожизненно прикрепляла человека к определенному небесному покровителю, которому он должен всю жизнь воздавать должное, празднуя день ангела — именины. Если, например, саха крестился в день почитания памяти св. Георгия, — непременно получал имя Георгий, девочка, крестившаяся в день великомученицы Анны, звалась Анной и т.д.
Был в старину такой обычай:
Несли младенца в церковь. Там
В страницы святцев пальцем тыча,
Поп имена давал по дням.
Коль ты родился в день Ефима,
То назван именем таким.
Но если в день Иеронима,
То — хошь не хошь — Иероним.
(М.Владимов. Святцы).
С каждым годом у народа саха русских имен становилось все больше. Перечень их был сравнительно невелик, и отсюда частая употребляемость одних и тех же имен. Эту особенность отметил известный якутский писатель Болот Боотур в своем романе “Пробуждение” (М.: Современник, 1978). Мать размышляет, какое имя дать новорожденному: “Только в одном нашем роде восемь Никулаев, только в одной нашей семье три Митряя. Зовешь одного, а откликается другой. Вот и приходится одного звать Митряй-старший, другого Митряй-младший, а третьего Митряй зубоскал... Муж выбрал хорошее имя. А согласится ли поп? Раз родился в ночь под святого Николая — носи имя Никулай. Беспременно так и скажет батюшка. А может, разрешит назвать нам его Нюргуном?” (с. 8).
После крещения старые якутские имена продолжали употребляться наряду с полученными при крещении русскими именами, выступая в качестве их составной части. Например, Ардык Сёдёт — Федот, по прозванию Ардык; Булчут Сэргэй — Сергей, по прозванию Булчут; Беюк Уйбаан — Иван, по прозванию Беюк; Додук Басылай — Василий, по прозванию Додук, Дялан Марыя — Мария, по прозванию Дялан и т.д.
В документах по истории Якутии XVII — XVIII вв. отмечены одночленные якутские личные имена: Абый, Арбай, Балтах, Кутур, двучленные: Бечок Бырыланов, Акары Онюев (русские суффиксы — приписки подьячих), Торбос Маган, Харах Огус.
Нередки в документах трех- и четырехчленные модели имен: Мамыка Минаев сын, Тонуйко Боюканов Балыксыт, Оргуй Иваев Одукеев или Дуркун Тунуй Мадмугаев сын.
Большое количество моделей якутских имен объясняется тем, что в официальные записи вносилось не только собственно якутское имя, но и русское, христианское, а порой и прозвище. Сборщики ясака, простые малограмотные люди, в записях якутских имен дополняли их русскими суффиксами -ов/-ев. Иногда форма личных имен как у русских, так и у саха употреблялась с уничижительным суффиксом -к-: Ивашка, Васька. В течение долгого времени в России, вплоть до специального указа Петра I, до XVIII века, была на ходу такая форма русских имен, как Ларка, Нестерко. Даже именитые люди в своих челобитных царю подписывались Петрушка (Бекетов, например), Абрашко, Ондрюшка.
На одном из ляховских островов в море Лаптевых в 1959 г. была найдена бронзовая доска с барельефом выдающегося северного исследователя Эдуарда Толля с надписью: “Эдуард фон Толль и его спутники — Фридрих Зееберг, Николай Протодьяконов, он же Омук, Василий Горохов, он же Багылай Чичах”. Доска эта была привезена в 1902 г. в район гибели Эдуарда Толля и его верных помощников. У двоих из н"х, саха, рядом с русскими именами записаны и их якутские имена.
Эта особенность имен нашла свое отражение в художественной литературе. Так, в повести народного писателя Республики Саха Николая Мординова “Беда” старик-охотник с горьким сожалением вспоминает о том времени, когда был он метким охотником и люди его уважали: “Какой уж из меня охотник. Это раньше меня Булчут Уйбаан называли. Сейчас Иваном Дмитриевичем Титовым кличут”. С гордостью вспоминает старый саха свое прежнее имя.
Со времени христианизации и вплоть до начала XX века — до революции — вторые, “свои” имена в якутской семье давались раньше официального (православного).
Национальное имя сплошь и рядом оставалось на всю жизнь основным, особенно по частоте употребления; документальному же, русскому имени “доставалась” лишь официальная сфера. Однако второе имя проникало и в эту сферу, сопровождая русское имя. В документах XVIII—XX вв. довольно часто встречаются факты сосуществования обоих имен у саха, что хорошо иллюстрирует положение о значительности роли вторых именований.
“Сего 1822 г. в июне месяце мой .Федор Андросов по-якутски Дириги с семейством мужеска и женского пола... отлучился с ухождей своих...” (из донесения князцу Николаю Тюприну).
“...Немедленно представить по прилагаемой форме списки о ... старостах... Николае Дьяконове (Шагра) и Василии Бобровском (Кулгах); инородцах... Максиме Степанове (Харанай)... Николае Винокурове (Муна)...” (из предписания верхоянского окружного исправника от 7 декабря 1891 г.).
“Егор Павлов, по прозванию Отобуй, якут Якутского округа Намского улуса. Участвовал в экспедиции лейтенанта А.В.Колчака...” (из “Ходатайства Комиссии... в Министерство внутренних дел России о награждении участников экспедиции Э.В.Толля. Петербург, 3 марта 1905 года”) и т.д.1
Имена, которые давались попами при крещении, для аборигенов Ленского края были непонятны и трудны для усвоения и запоминания, поэтому в повседневной жизни человека называли не официально записанным именем, а привычным национальным именем из первичных, понятных слов родного языка. Об этом писал в свое время, например, И.А.Худяков, отбывавший ссылку в г. Верхоянске в 1867—1874 гг.: “У каждого якута есть русское имя, но эти последние здешние якуты очень плохо помнят, а на якутское народное прозвище откликаются тотчас. Однако и между народными прозвищами втерлось много русских слов: Дураков, Двойка, Кедяк (Худяк), Сипицин (имя женщины), Настасья (имя табалахского якута-мужчины) и пр....”.2
До двадцатых годов нашего столетия не как прозвище, а как личное не встречается ни одного "кутского, эвенкийского, эвенского имени в официальной речи, как письменной, так и устной, потому что имена новорожденным продолжались даваться в соответствии с церковными святцами.
Только с 1923—1926 гг. наблюдается появление якутских и других имен, зафиксированных в официальных документах о рождении. Но в эти годы количество таких имен довольно незначительно, многие из них встречаются в архивных документах только раз. Например, Керегей, Чолбон, Кустук, Манчары, Сарлы, Аян, Саргылана, Кыдана, Айта, Отон, Сатта, Айгылана, Кыча, Саха, Сахайя, Сайсара, Онахай, Дыгын.
Довольно широкое распространение якутские имена получили в 50—60-ые годы, при этом их доантропонимическое значение почти прозрачно. Например, Кустук — радуга, Саргылана — заря, Ыйдана — луна, Кюнняй — солнце, Нюргусун — подснежник, Сардана — саранка, Чагылган — молния* и др.
Следует заметить, что якутские имена присваиваются чаще девочкам. По-видимому, сказывается то, что от мужских имен трудно образовать отчество, уменьшительно-ласкательные, уничижительные формы.
Русские имена, входя в якутский язык, подвергались сильным фонетическим преобразованиям, потому что звуковые системы этих языков значительно различаются (структурно они далеки друг от друга. Эти языки принадлежат к разным семьям: русский — к индоевропейской, а якутский — к тюркской). Так, если в русском языке шесть гласных звуков, то в якутском их двадцать, имеются простые гласные (краткие и долгие — всего шестнадцать) и дифтонги (четыре). Все гласные якутского языка в слове строго подчинены закону гармонии гласных. Весьма своеобразна и система согласных этого языка. Поэтому при заимствовании слов происходят замены звуков, их перестановки, опущения и добавления звуков. В результате русские заимствованные имена в языке саха изменяются порой до неузнаваемости. Например, Байбал (Павел), ДьарааЬын (Герасим), Киргиэлэй (Григорий), Седует (Федот), Суедэр (Федор) и др.