Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 40



Избалованный поблажками Степанов побледнел, а Амельченко гнусно заулыбался, как только он и умел. Непонятно, что его забавляло больше: начальственный рык Конюхова или глупая растерянная рожа Степанова.

А тем временем к ним уже бежал, размахивая руками, криминалист:

— Николай Харитонович, мы нашли кое-что очень важное! Похоже, эта Пастушкова предчувствовала, что ее убьют, и заготовила на этот случай письмо!

Глава 23

…Я шла по обочине проселочной дороги, стараясь не попадаться никому на глаза. Во-первых, вид у меня после того, как я с полчаса просидела в контейнере с мусором, был впечатляющим (впрочем, и до этого я вряд ли могла похвастать элегантностью в сером больничном халате), а во-вторых, рано или поздно меня кинутся искать. Ближе к обеду уж точно.

От непривычно свежего воздуха, пусть и раскаленного от июльской жары, у меня немного кружилась голова, но это было даже приятно. Так же как идти босиком по пыльной земле: больничные тапки я потеряла где-то в мусорном контейнере. И, щурясь, смотреть на оранжевое, в самом зените, солнце мне тоже доставляло несказанное удовольствие, а оно неторопливо катилось надо мной, как колесо, отвалившееся от телеги, и ощупывало лучами мою бедную простоволосую голову. Я наслаждалась свободой и удивлялась сама себе: почему же я прежде-то не знала, до чего она мне нужна.

И Вспомнила, что чего-то похожего от меня добивался Андриевский, когда писал свой цикл «Гиперборейцы».

— Ну почему ты такая сонная, будто только что из постели? — упрекал он меня. — В тебе должна быть животная жажда жизни, свободы, воздуха, солнца, любви!..

Изобразить на своем лице что-нибудь подобное мне, как назло, не удавалось, и получившуюся в результате «Девушку с фруктами» Андриевский считал очень слабой вещью, при том что репродукции с этой картины не сходили с обложек цветных журналов и настенных календарей. Я и по сию пору иногда узнаю себя, «пришпиленную» в каком-нибудь самом неожиданном месте вроде скромного закутка консьержки или в бухгалтерии ЖЭКа. Картинки эти, как правило, подвыцветшие и порядком засиженные мухами, но все равно можно рассмотреть, какое у меня там лицо: отрешенное и заторможенное. Так и хочется помахать перед глазами рукой и спросить: «Эй, ты где?»

Кстати, я сильно сомневаюсь, что сам Андриевский так уж хорошо знал, чего от меня требовал. Можно подумать, он когда-нибудь видел этих самых гиперборейцев. По-моему, все его знание о них сводилось к парочке примитивных мифов про то, что они якобы были предками восточных славян, никогда не воевали, жили в рощах и лесах и проводили время в праздниках и развлечениях. И умирали-то они не как все прочие смертные, в муках, от старости и болезней, а насладившись жизнью на полную катушку, увешивались гирляндами из цветов и в самом прекрасном настроении бросались в море со скалы. Вы можете в такое поверить?

— Привет! Куда направляешься? — спросил меня кто-то, скрытый во внезапно заклубившейся пыли.

Когда она немного осела, я увидела желтый «Москвич»-пикап, какие еще называют в народе «пирожками», из которого, чуть не по пояс вывалившись, мне улыбался вихрастый молодой парень с крупными руками прирожденного работяги, привычно обнявшими баранку. Как же тихо он ехал, если я ничего не услышала?

Я затравленно шарахнулась в сторону, а он закричал:

— Эй, ты че такая пуганая? Садись подвезу. Тебе куда?

Я замерла на относительно безопасном расстоянии. Я давно уже для себя решила, куда иду, — в Ключи, хотя и понимала, что пешком я туда в лучшем случае к утру и доберусь.

— Так куда тебе?

— В Ключи, — ответила я и опять попятилась.

— В Ключи пешком? — присвистнул парень из желтого «пирожка». — Это далеко. Но мне как раз по дороге, садись, говорю, подвезу. Да не бойся ты, ничего я с тебя не возьму…

Да только я не того боялась, впрочем, парень вызывал у меня неосознанное доверие. Кроме того, сидя в машине, я никого, кроме него, не буду шокировать своим экзотическим видом, а ведь по дороге в Ключи я еще много кого встречу.

— Ну, садись, — подбодрил меня парень-работяга и заверил: — Да не кусаюсь я, не кусаюсь!

Я робко шагнула к желтому «пирожку», понимая, что рискую главным и единственным — впервые осознанной мною свободой.

— Ну вот, устраивайся. — Парень даже набросил на обтянутое потрескавшимся кожзаменителем сиденье рядом с собой что-то вроде старого покрывала.

И мы поехали. Он включил магнитолу и вопросами меня не особенно занимал, только бросал время от времени в мою сторону то ли сочувствующие, то ли насмешливые взгляды. А я, конечно, попыталась запрятать свои босые ноги, но он все равно заметил.

— От мужа, что ли, сбежала? — только и спросил он.

Я нашла такую версию достаточно убедительной и кивнула:

— От него…

В каком-то смысле так оно и было.

— Я так сразу и подумал, — понимающе усмехнулся парень.



Так мы проехали километров сорок, а потом парень свернул с дороги к чуть видневшейся за деревьями речке.

— Воды набрать надо, — пояснил он, — а то мотор того и гляди закипит, вон жарюка какая…

Вышел из машины, поскрежетал дверцами «пирожка» и снова явился передо мной с мятым жестяным ведром:

— Пошли со мной, прогуляешься… Чего в машине сидеть?

И для убедительности потрогал рукой металлический кузов пикапа:

— Прямо газовая печка!

Я без особого беспокойства пошла за ним. Возле речки и в самом деле было хорошо и заметно прохладнее, а главное — ни одной живой души поблизости, а это меня более чем устраивало.

Парень зачерпнул в ведро воды, поставил его в траву под деревом, сам блаженно растянулся рядом и закурил.

Я подошла к речке — она была теплая, как парное молоко — забрела в воду по колено, смыла хотя бы с ног то, что пристало ко мне там, в больнице.

— Эй, иди сюда! — помахал мне из своего укрытия в тени мой благодетель.

Я подумала, что пора возвращаться в машину, и безропотно подчинилась.

— Садись, — предложил он широким жестом.

Я села возле ведра, поджав под себя ноги.

Парень докурил сигарету, затоптал ее в землю, взял в рот травинку, посмотрел на меня долгим взглядом:

— От мужа, значит, сбежала, говоришь?

Я поняла, что этот вопрос не требует ответа, а потому смолчала.

— От мужа так от мужа, — вроде бы равнодушно молвил он и вдруг потянулся ко мне, обхватил за шею и повалил на спину. Меня сразу обволокло запахом травы, бензина и еще чуть-чуть — свежего пота.

— Это же изнасилование, — сказала я, когда он начал шарить у меня под халатом.

— Называй как хочешь, — беззаботно отозвался он, намертво притискивая меня к земле.

— А если я заявлю куда надо? — спросила я, совершенно потрясенная тем, что ЭТО происходило со мной: на земле, возле неизвестной мне речки, с совершенно неизвестным человеком. Странно, но ни отвращения, ни страха я не испытывала, а просто не верила, что это я барахтаюсь в пыли под деревом, цепляясь руками за траву и выдергивая ее с корнем.

— А никуда ты не заявишь, — засопел он мне в шею, — да и кто тебе поверит? Думаешь, я не понял, откуда ты сбежала?.. Не от мужа, а из психушки…

Я дернулась еще раз, из последних сил, нечаянно зацепила стоящее рядом ведро, и оно перевернулось, окатив нас водой. Парень на это никак не отреагировал, только еще крепче стиснул меня. Я перестала сопротивляться, посмотрела на солнце и закрыла глаза. Кажется, оно так и застыло на моих веках.

— Ну ты даешь… — беззлобно покачал он головой, уже потом, обнаружив, что к мокрой одежде пристала пыль и трава. — Я, наверное, на черта похож. Да и ты не лучше. Пошли купаться.

Первым вошел в воду и поплыл на спине. Я немного поплескалась возле берега. Минут через десять он выбрался из воды, ополоснул рубаху и сразу натянул на себя, мокрую. Потом потянулся, подставил лицо солнцу и крякнул:

— Х-хорошо!..

А я посочувствовала Андриевскому, который уже никогда не узнает, с кого ему следовало писать настоящего гиперборейца.