По правилам корриды

Утром они ее с грехом пополам забрали из больницы, и Шатохину вроде бы удалось уговорить доктора нарушить должностную инструкцию, чтобы дело обошлось безо всяких там учетов у психиатра, а то ведь у нас горазды поставить клеймо на всю жизнь. И сразу вспомнил про Юлию Андриевскую, будто явившуюся ему укоризненным видением, которое он, впрочем, тут же прогнал. Жаль, не навсегда. Навсегда у него с ней не получалось. Как и с той старушкой в газовой косынке. Это все, что было у них общего, потому что Юлия Андриевская существовала, а старушка нет.

Ну вот, можно считать, что разобрался. Тогда на службу, разве нет? Шатохин протянул руку и взял в руки мобильный телефон, набрал рабочий номер:

— Серафимыч? Это Шатохин… Слушай, тут у меня дома заварушка небольшая, как бы мне… Да, придумай что-нибудь, я потом отработаю, ты же знаешь. Ну спасибо, бывай.

Шатохин снова положил мобильник на сиденье и завел машину. Если не на службу, тогда домой? Но домой он не поехал, поехал он на Кутузовский.

На этот раз дверь ему открыл молодой красивый парень. Пожалуй, даже слишком красивый, но Шатохину на такие вещи, слава богу, начхать. Вид у парня был растерянный.

— Вы… Опять из милиции? — спросил он. — Но я уже все сказал, что знал, а Виктория пока не появлялась.

Наверное, недавно у него был Конюхов или Степанов. Вернее всего, Степанов, потому что у Конюхова слишком толстая задница.

— Ну проходите, проходите, что вы стоите… — Парень был явно не в своей тарелке, взвинчен до крайности.

Шатохин не стал возражать, вошел в просторную прихожую, всю в красном дереве или в чем-то покруче, как он механически для себя отметил.

Парень направился дальше, в глубь квартиры. Шатохин, окончательно и бесповоротно прогнавший последние сомнения относительно собственной роли в этой истории, уверенно двинулся за ним.

— Ну вот, только что ваш товарищ ушел. — Парень остановился посреди гостиной и развел руками. — Я только от него и узнал о… Маше. Жуткая история, жуткая… Позавчера она у нас была, убиралась здесь, как обычно, часов в шесть ушла. С тех пор мы ее не видели… А вчера она не приходила, но у нее вчера как раз выходной был, поэтому мы и не беспокоились…

Что при этом творилось с беднягой красавчиком, надо было видеть! Дергается весь, руками жестикулирует, как ветряная мельница, мимика — вообще не поддается описанию. Здесь явно что-то посерьезнее шока от неожиданного известия о смерти домработницы. За всем этим мельтешением какая-то мучительная мысль… Или страх?

А тут еще телефон на столе зазвонил, и его на редкость мелодичная трель вызвала у перевозбужденного красавца гримасу отчаяния. Он посмотрел сначала на телефон, потом на Шатохина, словно испрашивая совета, поднимать ли трубку. Потом не без колебания поднял ее со страхом, точно гремучую змею:

— А… Алло… Кто говорит? Леонид Борисович? Какой Леонид Борисович?.. А-а-а… Главный врач! Извините, тут у нас такое… Что вы говорите? Исчезла? Как исчезла? Н-но… Сюда? Звонила? Нет, она сюда не звонила… Где может быть? Да откуда же мне знать? Я ее вам доверил… В милицию? Зачем? Ах, вы уже заявили в милицию?! Так положено? Понятно… Да, если она здесь появится, поставить вас в известность? Конечно, конечно, поставим… А… А если не появится? Куда она еще может отправиться? Да не знаю я, не знаю… А, дача есть… В Ключах… Кстати, это не очень далеко… Да, известим вас, известим…

Красавчик уронил трубку на рычаг и поднял на Шатохина просто бешеные глаза:

— Очередная неприятность… Жена лежала в больнице и… и вдруг исчезла…

— В психиатрической больнице? — уточнил Шатохин.

— Ну да, — пожал плечами красавец, с которым творилось что-то несусветное, того и гляди в обморок грохнется. А потом по лицу его пробежала какая-то судорога, он посмотрел сквозь Шатохина и сказал: — А вот и Виктория.

Шатохин обернулся и увидел высокую бледную девицу со странно-лиловой шевелюрой. На девице были узенькие брючки с бахромой на щиколотках и пестрый, неравномерно вытянутый свитер.

— Здрасьте! — обожгла она его едким, как серная кислота, взглядом.

Шатохин кивнул с сумрачным видом.

— А вы кто будете? — поинтересовалась она и опустила на пол кожаный рюкзак, прежде болтавшийся у нее за спиной.

Но Шатохин не успел рта раскрыть, потому что заговорил красавец, можно даже сказать, заголосил, потому что каждое его слово чередовалось с полуистерическим всхлипом.

— Виктория! — Пауза, всхлип. — Кто-то убил… — Пауза, всхлип. — Машу…

— Машку? — В голосе молодой девицы удивление присутствовало, вне всякого сомнения, но такого уж вселенского горя не ощущалось. — Ты серьезно?

— Се…серьезно… Да вот товарищ из милиции…

— Вы из милиции? — Девица чуть не просверлила Шатохина насквозь своими пытливыми зелеными буравчиками.

— Я? — Он слегка отступил и улыбнулся. — Что вы, я этого не говорил. Я из Союза художников.

— Так какого черта вы тут толчетесь? — Девица интенсифицировала прицельное метание молний на шатохинскую голову. — И чего вы плетете небылицы про Машку?

— А я и не плел. Это вы лучше у молодого человека спросите. — Шатохин преспокойно повернулся и пошел в прихожую.

Девчонка вприпрыжку поскакала за ним и загородила заметно сутулой спиной дверь.

— Стоять! — рявкнула она отважно.

— А то что? — усмехнулся Шатохин. — Шаг вправо, шаг влево считается побегом?

— А то, что ты не из какого не из Союза художников, — прошипела она. — Я тамошнюю публику знаю, что-то ты на них не очень похож…

— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал головой Шатохин, — а вы невежливая барышня, оказывается. Тыкаете мне, а я вам в отцы гожусь.

Она поморщилась:

— Только не надо меня воспитывать. Лучше выкладывай, кто ты такой, и побыстрее. Иначе позвоню в милицию. У нас квартира под охраной, а тут всякие темные личности шляются…

Шатохину наглая девица изрядно надоела, он перестал церемониться и передвинул ее чуть в сторону, чтобы освободить дорогу, но она и не думала уступать, завизжала на весь дом:

— Караул! Грабят! На помощь!

И протянула руку к платяному шкафу.

«Сейчас включит сигнализацию, — догадался Шатохин, — вот стерва!»

— Ну хватит! — Он схватил ее за руку и по возможности вежливо вытолкал из прихожей в гостиную.

— А ты чего стоишь, козел? — заорала она на пребывающего в прострации красавца, а Шатохин, не теряя времени даром, ринулся вон.

Он не милиции боялся, он драгоценное время терять не хотел.

Глава 19

— У тебя что, ноги отнялись? — Виктория схватила Филиппа за рукав и стала трясти. — Эй, ты хоть слышишь меня?

Филипп, смотревший куда-то в стенку, с трудом перевел на нее мутный взгляд:

— Это ты ее?

— Ты че, обдолбанный? — Вика встала на цыпочки и приблизила свое лицо к Филиппову чуть не вплотную. Даже принюхалась, шумно втянув в себя воздух.

Филипп как стоял, так и рухнул в кресло, потянув за собой Вику.

— Зачем ты это сделала?

— Что, что я сделала? — Вика подбоченилась и продолжила критический осмотр уже с расстояния. Кто бы ей объяснил, что творится с этим олухом!

— Убила… Машку убила! — застонал Филипп, обхватив голову руками. — Я же говорил, что не хочу никакой мокрухи… Ты мне обещала!

— Да с чего ты взял, что я ее убила? Эй, смотри на меня! — Вика присела на подлокотник кресла и надавала Филиппу пощечин. — Смотри на меня, слизняк, размазня! — повторяла она громким шепотом, а Филиппова голова только безвольно болталась туда-сюда. Он даже не пытался уклониться от ее оплеух. — Смотри на меня, мерзавец!

В последний раз она перестаралась — разбила ему в кровь губу, но это по крайней мере подействовало. Наконец-таки он сосредоточил на ней свой ускользающий взгляд и пожаловался как маленький:

— Бо-ольно…

— А как ты думал, кобель! Как тебя еще в чувство привести! Быстро выкладывай, что там с Машкой!

— А ты разве не знаешь? — Филипп дотронулся рукой до своей разбитой губы и поморщился. — Не верю!