По правилам корриды

Измайлов сбегал на кухню, принес табурет и выгреб с антресолей все, что там было. Загрохотало, как в преисподней, но в данный момент это его не волновало. Сейчас, сейчас… Ах, вот он, этот тент! Быстро упаковал в него Машку, не забыв о ее барахле: безвкусном платье, растоптанных туфлях и сумке. Все, что ли?

В последний момент спохватился: а сам-то в халате! Быстро, по-солдатски, переоделся и сбегал вниз проверить, не толчется ли кто у подъезда, какая-нибудь золотая молодежь, к примеру. Но там все было тихо, даже консьержка спала в своей каморке.

Какая Машка ни была тяжелая, до машины он ее все-таки дотащил, ни с кем не столкнувшись. Конечно, кто-нибудь мог видеть его из окна, но тут всего не предусмотришь. Главное, избавиться от нее, поскорее избавиться. Быстро сообразил, куда ее отвезти, слава тебе господи, район зеленый, не обделенный живописными уголками. Взять хотя бы ту рощицу, из-за которой бьются местные активисты-экологи. Туда-то он и поедет. Главное, быстро, быстро, быстро…

У рощицы был один недостаток — практически полное отсутствие кустов. Пришлось бросить Машку просто так, под деревом. Ладно, ведь все равно найдут. Уже на полпути к дому в голову вдруг пришло: надо было проверить, что у нее в сумочке, и, если там есть документы, сжечь. Тогда бы ее по крайней мере не сразу опознали. Но не возвращаться же теперь!

Глава 16

С утра у Буханки разнылся зуб, такое с ним уже случалось пару раз, но быстро проходило. В зубе у него было громадное дупло, которое, вероятно, следовало бы зашпаклевать, но он, если честно, предпочел бы выдрать — и с концами. К тому, собственно, дело и шло. Буханка дал себе слово, когда зуб разболится уже совершенно, сразу отправиться к знакомому дантисту, практикующему на дому. Тот уже выдирал у него один пенек — и ничего.

Хуже зуба ныл Чушка, звал разобраться с какой-то девицей, опоившей его клофелином и обчистившей квартиру. Случись такое с Буханкой, он бы не стал долго церемониться и искать себе компаньонов, сам бы сучку проучил, но Чушка — другое дело, трусоватый клиент. Ладно, поехали, благо жила Чушкина обидчица недалеко и Чушка заметил ее уже возле дома, она откуда-то возвращалась.

— Вон! Вон она чешет! — обрадованно заорал он прямо в ухо Буханке.

Буханка лениво сплюнул в окно жвачку и тут же сунул в рот новую пластинку «Орбита». Ему казалось, что жевательная резинка помогает отвлечься от зубной боли.

— А ничего телка, — отметил он, равнодушным взглядом проводив до подъезда складную девичью фигурку в рискованном мини.

— Ага, симпатичная, — сглотнул слюну Чушка, — я потому на нее и клюнул, была бы страшная, близко не подошел бы… Кто же знал, что она клофелинщица…

— А клофелинщицы все, как правило, красотки, — буркнул Буханка и спросил: — Ну, так мы идем или нет?

— Идем, идем! — закивал Чушка и первым вывалился из машины.

Буханка — за ним, потянулся, осторожно ощупал языком ноющий зуб и заботливо прижал к щеке ладонь. Чтобы в подъезде сквозняком не протянуло. На Чушку он старался не смотреть, потому что его лоснящаяся ряшка начинала действовать ему на нервы, ведь у этого бугая в отличие от Буханки ничего не болело.

Кинувшая Чушку девица еще возилась с замками на лестничной площадке пятого этажа. Чертыхалась, упершись коленкой в дверь, юбка задралась — вся сахарница на виду.

— Подсобить? — скабрезно хохотнул Чушка и навалился на нее сзади. От такого веса замок наконец сработал, дверь распахнулась, и они так и влетели в сумрачную прихожую. За ними чинно вошел Буханка, оглядев напоследок лестничную площадку и звонко чмокнув защелкой.

— Вы… Вы что, мальчики? — Девица сразу побледнела. — Вы ничего не перепутали?

— Не-а, — самодовольно заверил ее Чушка. — Я тебя на всю жизнь запомнил. Это ты у меня уперла триста баксов, видак и золотую цепку с крестом.

— Какие баксы, какой видак? — сипло спросила девица и попятилась в глубь квартиры.

— Баксы американские, а видак «Панасоник», — съюморил Чушка. — Ты мне в водку клофелина подлила, я вырубился, а ты все это дело уперла. Что, вспомнила теперь? — Чушка медленно наступал на перепуганную блондиночку.

— Не было такого, — она затрясла головой, — не было, я не занимаюсь такими делами… Какой-то клофелин… Да чтобы я… Да вы перепутали с какой-то шмарой…

— Ни хрена! — Чушка схватил ее за руку.

Буханка тем временем осмотрел квартиру, просторную, но запущенную. Мебели тоже маловато, а та, что есть, старая, на свалку пора, какие-то допотопные этажерки и комоды. Снимает, догадался Буханка. Раньше здесь наверняка жила какая-нибудь старушенция, потом померла, а теперь родственники квартирку сдают. А что, местечко тут неплохое, тихое и от центра не очень далеко.

Чушка выволок девицу из прихожей в комнату, пару раз врезал ей по физиономии — дорвался наконец! — и обернулся к Буханке:

— Она это, она! Зуб даю!

Вот о зубе Буханке лучше не напоминать!

— Ну она так она, — согласился Буханка и уселся на софу. — Только не надейся найти здесь свой видак, она его уже наверняка кому-нибудь толкнула…

— Плевать! — накручивал себя Чушка. — Она мне все равно убытки компенсирует и этот… моральный ущерб!

Буханке было как-то все равно, компенсирует Чушка свой моральный ущерб или нет. У него, во-первых, ныл зуб, а во-вторых, что намного важнее, накопилась куча проблем. Он то и дело мысленно возвращался к тому, что произошло в «Жемчужине». Сдал их Черкес, это точно, можно не сомневаться. Зачем он это сделал? Да потому что знал — его отовсюду теснят и не сегодня-завтра прикончат, если он будет упорствовать. Вот он и придумал рокировочку: забрать общак и свалить в какую-нибудь отдаленную теплую страну, а чтобы не делиться с Буханкой и прочими, организовал им горячую встречу в «Жемчужине». Расправился чужими руками и слинял. Вон и сотовый у него второй день молчит, наверняка сменил номер.

Вопрос в том, успел он свалить за кордон или все еще на родине. В любом случае Буханка до него рано или поздно доберется, и Черкес, вероятно, уже успевший выяснить, что там, в «Жемчужине», он уцелел, приложит максимум усилий к тому, чтобы его опередить. Потому-то Буханка и затаился у этого идиота Чушки, ему нужно было все обдумать, свести концы с концами, а заодно и бабками разжиться, без которых бузу не затеешь.

Чушка опять саданул девку, на этот раз ребром ладони по шее. Та заревела в голос.

— Ну, где твой загашник?

— Ничего не понимаю, ничего не знаю… — гундосила девица.

Буханка нехотя поднялся с софы и сходил в прихожую за сумкой, которую она обронила, когда Чушка наскочил на нее исподтишка, приволок в комнату и вытряс барахло прямо на пол. На блеклый, давно не чищенный паркет полетели всевозможные бабские побрякушки: пудреницы, расчески, приколки, платочки, салфетки… Паспорт обнаружился в боковом, застегнутом на «молнию» кармашке.

Буханка развернул его и прочитал вслух:

— Арнаут Лилия Те… Теодоровна…

— Блин, она еще и Теодоровна! — почему-то рассвирепел Чушка и подбросил Буханке идею: — Ты прописку посмотри, посмотри…

— Сам знаю, — равнодушно отозвался Буханка и снова ощупал языком ноющий зуб. Перелистал страницы и присвистнул. — А прописки-то московской у нас и нет, есть молдавская. А как насчет регистрации, а, Лилия Теодоровна?

Лилия Теодоровна молча размазывала по смазливой мордахе слезы и кровь, капавшую из разбитого Чушкой носа.

А Чушка наслаждался своим триумфом, этим сладостным ощущением своей власти хоть над кем-то. Ловил кайф от того, что стоящая перед ним девица целиком и полностью зависит от его воли. Вон она, эта Лилька, уже трясется вся, а в глазах что-то такое, нет, не страх, что-то большее… Как у того котенка, которого он однажды придушил, еще в детстве. Не то чтобы он был живодером, и вышло-то все совершенно случайно… Гладил-гладил котенка, а потом вдруг обхватил пятерней его тонкую цыплячью шейку. Тогда-то в желтых кошачьих глазах и мелькнуло вот то же, что и у Лильки сейчас. Вместо того чтобы сопротивляться, котенок покорно замер, словно смирился с тем, чего у малолетнего Чушки и в уме не было. Не было, пока он не почувствовал, как обмякла в его руке тщедушная плоть. И Чушка зачем-то намертво сжал пальцы. Короткое мгновение любопытства — и все, а дальше только разочарование вперемешку с жалостью: хороший был котенок, игривый и пушистый.