Страница 4 из 191
Видение исчезло. Но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, моим прошлым, в этом я не сомневался, и про себя я выругался, что помню только часть этой правды. Что она говорила мне там – тогда, когда звучала музыка, все танцевали и слышались странные голоса?
Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение.
– Я вспоминаю одну ночь, – сказал я, – когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка…
На лице ее появилось слегка мечтательное выражение, щеки порозовели.
– Да, – ответила она, – Какие прекрасные были тогда времена… Скажи, ты действительно ни с кем еще не связался?
– Честное слово, – сказал я.
Что бы это ни значило.
– Все стало значительно хуже, – сказала она. – И в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить…
– И?
– Он все в тех же заботах, – закончила она.
– О.
– Да, – продолжала она, – и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.
– Ничего.
– Ты хочешь сказать?
– По крайней мере сейчас, – поспешно добавил я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, – до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела.
– А-а.
Мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав зашел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола Потом мы пили кофе, маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые, однако, быстро подавил.
– А как дела у других? – наконец спросил я.
Ведь такой вопрос ни к чему меня обязывал, а звучал он достаточно безопасно.
На минуту я испугался, что она спросит меня, кого я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:
– Как всегда, пока ничего нового не слышно. Возможно, ты поступил мудрее всех. Но как можно забыть… все величие?..
Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении.
– Нельзя, – ответил я. – Просто невозможно.
Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, разрушенное вопросом.
– За что ты ненавидишь меня? – спросила она.
– Что за ерунда, – ответил я. – Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть?
Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке белые зубы.
– Хорошо. И спасибо тебе большое, – сказала она. – Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен.
Я поклонился и расшаркался.
– Ты вскружишь мне голову.
– Ну, что там ни говори, а это навряд ли.
И я почувствовал себя неуютно.
Ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я чувствовал, что знает, и с трудом удерживался от желания спросить ее об этом в лоб.
– Что ты думаешь делать? – спросила она в конце концов, и мне ничего не оставалось, как туманно ответить:
– Ну конечно, ты ведь мне не веришь…
– Как мы можем тебе верить?
Я решил запомнить это «мы».
– Вот видишь. Так что в настоящее время я просто воспользуюсь твоим покровительством, и буду только рад жить здесь, где тебе не составит труда не выпускать меня из виду.
– А дальше?
– Дальше? Там видно будет.
– Умно, очень умно, – сказала она. – И ты ставишь меня в неловкое положение.
(Честно говоря, мне просто некуда было больше идти, а на деньги, которые я выудил у доктора, долго было не прожить).
– Да, ты конечно, можешь остаться, но я хочу предупредить тебя, – тут она поиграла каким-то брелоком, висевшим на шее, – волкодавы. В Ирландии и волков не осталось после того, как там завели эту породу.
– Знаю, – механически ответил я и тут же понял, что действительно это знаю.
– Да, – продолжала она. – Эрик будет доволен, что ты – мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь именно этого ты хочешь, «не-се-па?».
«Уи, мадам».
Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то было очень важно, что я его знал. Правда, это было давно. Но Эрик, которого я знал, все еще был для меня очень важен.
Почему?
Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел его настолько, что даже мысль об его убийстве была не в диковинку. Возможно, что я когда-то даже пытался это сделать.
И между нами существовала какая-то связь, это я тоже знал.
Родственная? Да, да именно это.
Причем ни мне, ни ему не нравилось, что мы… братья… Я помнил… помнил…
Большой, сильный Эрик – с его важной кудрявой бородой и глазами – такими же, как у Эвелины!
На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно запульсировало, лоб покрылся испариной.
Но на лице ничто не отразилось, я медленно затянулся сигаретой и прихлебнул пива, одновременно сообразив, что Эвелина действительно была моей сестрой! Только вот звали ее иначе. Я никак не мог вспомнить ее настоящее имя, но только не Эвелина – это уж точно. Что ж, придется вести себя еще осторожнее, – решил я. – В конце концов не так уж трудно вообще не называть ее по имени до тех пор, пока не вспомню.
А кто же я сам? И что, наконец, все это значило?
Эрик, внезапно ощутил я, был как-то связан с той моей автокатастрофой. Она должна была закончиться моей смертью, но только я выжил. Не он ли и организовал ее? Да, подсказывали мои ощущения. Это не мог быть никто другой, только Эрик. А Эвелина помогала ему, платя Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но…
Внезапно я понял, что, придя к Эвелине, я попался Эрику прямо в руки, стал его пленником, на которого можно напасть в любую минуту, если, конечно, я здесь останусь.
Но она сказала, что раз я ее гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Было о чем задуматься. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Мне придется все время быть настороже. Возможно, действительно будет лучше, если я уйду отсюда, пока память полностью ко мне не вернется.
Но в глубине души что-то меня подхлестывало. Почему-то казалось жизненно важным как можно скорее узнать, в чем дело, и действовать, как только все узнаю. У меня было чувство, что время дорого. Очень дорого. И если опасность была ценой моей памяти, то быть посему. Я остаюсь.
– И я помню, – сказала Эвелина…
Тут я понял, что она говорила со мной уже несколько минут, а я даже не слушал. Может, потому, что болтала она о пустяках, и я автоматически не слышал, а может потому, что меня захлестнула волна собственных воспоминаний.
– Я помню тот день, когда ты победил Джулиана в его любимых состязаниях, и он швырнул в тебя стакан с вином, и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что позволил себе лишнее. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан. Я думаю, он до сих пор раскаивается, что не сдержался тогда – ведь он всегда такой хладнокровный, и мне кажется, что он здорово завидовал тебе в тот день. Ты помнишь? Мне кажется, что с тех самых пор он почти во всем старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему, и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется. Теперь-то, я думаю, это будет скоро…
Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и нет. Что-то насчет состязания и спора на приз, и то, что я нарушил его почти легендарное самообладание. Да, в этом было что-то знакомое… нет, все же я точно не помнил, в чем там было дело.
– А Каин, как здорово ты высмеял его! Он ненавидит тебя, ты ведь знаешь…
Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью.
И Каин тоже мне был знаком. Очень знаком. Эрик, Джулиан, Каин, Корвин.
Имена эти плыли в моем мозгу, разрывали голову.
– Это было так давно… – невольно вырвалось у меня.
– Корвин, – сказала она, – давай перестанем играть в жмурки. Ты хочешь от меня большего, чем просто безопасности, я это знаю. И у тебя еще хватит сил, чтобы не остаться в стороне, если ты поведешь себя правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но может быть, мы еще сумеем договориться с Эриком.