Страница 149 из 191
— Его вначале навели на подозрения присутствие в тех местах Флоры и ее странная связь с Эриком. Так, по крайней мере, он утверждает. Но теперь это не имеет значения. Что ты намерена с ним сделать, если мы заполучим его в свои руки?
Фиона тихо засмеялась:
— У тебя на боку меч, — заметила она.
— Не так давно Бранд говорил мне, что Блейз все еще жив. Это правда?
— Да.
— Тогда почему же здесь я, а не Блейз?
— Блейз не настроен на Камень, а ты настроен. Ты взаимодействуешь с ним на близком расстоянии, и он попытается сохранить тебе жизнь, если тебе будет грозить неминуемая опасность потерять ее. Риск, следовательно, не такой большой, — объяснила Фиона.
Затем, несколько минут спустя, она предупредила:
— Однако, не считай это гарантией. Быстрый удар все же может опередить его реакцию. Ты можешь умереть в его присутствии.
Свет перед нами стал ярче, но с этого направления не было ни малейшего ветерка, звуков или запахов. Продвигаясь вперед, я размышлял над новыми сведениями, полученными мной. Со времени моего возвращения было множество объяснений, каждое со своими сложными собственными мотивами, оправданиями того, что произошло в мое отсутствие, того, что произошло с тех пор, того, что происходило сейчас. Виденные мною эмоции, планы, чувства, цели — кружились, словно полая вода по городу и факты, которые я мысленно воздвигал на могиле своего другого «я». И хотя действие есть действие, в лучшей эйнштейновской традиции, каждая обрушившаяся на меня волна истолкования мешала положение предметов, считавшихся мной надежно поставленных на якорь, и этим приводили к изменению целого до такой степени, что вся жизнь казалась почти перемещающейся игрой теней вокруг Эмбера, какой-то недостижимой истины. И все же, я не мог отрицать, что знал теперь больше, чем несколько лет назад, что я был ближе к сути дела, чем бывал раньше, что вся пьеса, в которую меня затянуло по моем возвращении, не казалась катящейся к какой-то окончательной развязке.
А чего я хотел? Шанса выяснить, что было верно, и шанса соответствовать действию? Я рассмеялся. Кому когда-нибудь доводилось первое, не говоря уже о втором? Тогда, значит, работоспособное приближение к истине. Этого должно хватить, и шанс несколько раз взмахнуть мечом в правильном направлении — самая высшая компенсация, какую я мог получить от первого часа мира за перемены, наделанные с полудня. Я вновь рассмеялся и удостоверился, что клинок свободно выходит из ножен.
— Бранд утверждал, что Блейз набрал новую армию, — начал было я.
— Позже, — прервала Фиона. — Времени больше нет.
Она была права. Свет предстал большим, круглым отверстием. Оно приближалось со скоростью, непропорциональной нашему продвижению, как будто сам туннель сокращался.
Казалось, что дневной свет вливался через то, что я считал входом в пещеру.
— Отлично, — проговорил я.
Спустя несколько минут мы добрались до отверстия и прошли через него.
Я зажмурился, когда мы вышли. Слева от меня было море, казалось, слившееся с небом того же цвета. Золотое солнце, висевшее в нем, выпускало во всех направлениях блестящие лучи. Позади меня не было теперь ничего, кроме скалы. Наш проход в этом месте исчез без следа. Не слишком далеко внизу и передо мной — наверное, на расстоянии в тридцать метров — лежал первичный Лабиринт. Какая-то фигура преодолевала вторую из его внешних дуг, настолько сосредоточив свое внимание на этой деятельности, что явно не замечала нашего присутствия. Блеск красного ударил мне в глаза, когда он повернулся. Камень висел теперь на его шее, как он висел на моей, Эрика, отца.
Фигура, конечно же, принадлежала Бранду.
Я спешился, поднял взгляд на Фиону, маленькую и глубоко расстроенную, и вложил в ее руку поводья Барабана.
— Есть у тебя какой-нибудь иной совет, чем отправиться вслед за ним? прошептал я.
Она покачала головой.
Тогда, повернувшись, я вытащил Грейсвандир и широким шагом двинулся вперед.
— Желаю удачи, — тихо произнесла она.
Идя к Лабиринту, я увидел длинную цепь, ведущую из входа в пещеру к неподвижному теперь телу грифона Винсера. Голова Винсера лежала на земле в нескольких шагах от остального тела. Из тела и головы на камень текла нормального цвета кровь.
Приблизившись к началу Лабиринта, я проделал быстрый расчет. Бранд уже совершил несколько поворотов вокруг главной спирали узора. Он углубился в нее, приблизительно, на два с половиной витка. Если бы нас разделял только один виток, я мог бы дотянуться до него своим мечом, коль скоро достигну позиции, параллельной его собственной. Однако, чем дальше проникаешь в узор, тем тяжелее становится идти, следовательно, Бранд передвигался с постоянно уменьшающейся скоростью, так что это произойдет поблизости. Мне незачем было догонять его. Я должен был просто набрать полтора витка и занять позицию напротив его позиции.
Я поставил ногу на Лабиринт и двинулся вперед со всей быстротой, на которую оказался способен. Мои ступни начали окружать голубые искры, когда я пронесся через первый вираж вопреки возраставшему сопротивлению. Искры быстро росли. Волосы мои начали подниматься, когда я наткнулся на первую Вуаль, и треск искр был теперь вполне слышимым. Я проталкивался вопреки давлению Вуали, гадая, заметил ли меня Бранд, не в состоянии отвлечься и бросить хоть один взгляд в его направлении. Я встретил сопротивление с увеличившейся силой и несколько шагов спустя миновал Вуаль и снова двигался с большой скоростью.
Я взглянул на Бранда. Он только-только выходил из ужасной второй Вуали с голубыми искрами, высотой ему по пояс.
На лице у него была усмешка решимости и торжества, когда он высвободился, сделав беспрепятственный шаг вперед. Вот тут-то он и заметил меня.
Усмешка исчезла и он заколебался.
Это было очко в мою пользу. В Лабиринте никогда не останавливаются, если это в твоих силах. Если остановишься, то сдвинуться снова будет стоить массы добавочной энергии.
— Ты явился слишком поздно! — крикнул Бранд.
Я ему не ответил. Я просто продолжал идти. Голубые огни падали с узора Лабиринта на клинок Грейсвандира.
— Тебе не пройти через черный участок, — заявил он.
Я продолжал идти. Темный район был теперь как раз передо мной. Я был рад, что он занимал один из наиболее трудных участков на этом обороте витка. Бранд двинулся вперед и медленно начал свое продвижение к Великой Кривой. Если я смогу настичь его там, это будет вообще не состязание. У него не будет ни сил, ни быстроты, чтобы защищаться.
Приблизившись к поврежденному участку Лабиринта, я вспомнил, посредством чего мы с Ганелоном перерезали черную дорогу во время своего бегства из Авалона. Я сумел сломить мощь черной дороги, держа в уме образ Лабиринта, когда мы пересекали ее. Теперь, конечно, вокруг меня повсюду был сам Лабиринт, и расстояние было куда как меньше. Хотя моей первой мыслью было, что Бранд просто попытается испугать меня своей угрозой, мне пришло в голову, что сила темного участка вполне могла быть намного мощнее здесь, в своем истоке. Когда я приблизился к нему, Грейсвандир запылал с неожиданной интенсивностью, превосходившей его прежнее свечение. Повинуясь, я коснулся его острием края черноты в месте, где кончался Лабиринт.
Грейсвандир разрезал черноту, и его нельзя было поднять над ней. Я продолжал идти вперед, и мой меч рассекал участок передо мной, скользя вперед по тому, что казалось приближением к первоначальному узору. Я следовал по нему.
Солнце, казалось, потемнело, когда я осторожно двинулся по темной территории.
Я вдруг стал ощущать свое сердцебиение и на лбу у меня выступил пот. На все падал сероватый оттенок. Мир, казалось, померк. Лабиринт растаял. Казалось, что в этом месте легко будет сделать неверный шаг, и я был уверен, что результат будет таким же, что и оступиться в целой части Лабиринта. Выяснять это мне не хотелось.
Я держал глаза опущенными, следуя за линией, чертимой передо мной Грейсвандиром. Голубой огонь клинка был теперь единственным оставшимся в мире светом.