Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 32

В воспаленном мозгу билась лишь одна–единственная мысль: что, если он опоздает? Что, если уже опоздал? Мысль была настолько ужасна, что рыжий старался вовсе выкинуть ее из головы.

Глава 4

Замок

Среда, 23 апреля

04 ч 35 мин

Весь в поту, дрожа как осиновый лист, Ворманн проснулся одновременно со всеми обитателями замка. И разбудил его отнюдь не долгий и повторяющийся вой Грюнштадта, поскольку Ворманн находился слишком далеко, чтобы его услышать. Что–то другое заставило его в ужасе вскочить… ощущение какой–то непоправимой беды.

Оправившись от мгновенной растерянности, Ворманн быстро натянул бриджи и китель и помчался вниз. Солдаты уже выскочили наружу и стояли во дворе, собравшись небольшими группками. Все слушали кошмарный вой, который, казалось, шел отовсюду. Ворманн послал троих солдат посмотреть, что там, в подвале, происходит, и сам пошел следом. Не успел он ступить на первую ступеньку лестницы, ведущей в подвал, как снизу выскочили двое из посланных вперед солдат, дрожащие и бледные как смерть.

— Там, внизу, мертвец! — крикнул один из них.

— Кто? — спросил Ворманн, расталкивая солдат и начиная спускаться.

— Кажется, Лютц, но я не уверен. У мертвеца нет головы!

Наполовину засыпанное осколками камня, одетое в мундир тело лежало ничком посередине коридора. Без головы. Причем голова была не отрублена, не отрезана, а буквально оторвана — из лохмотьев кожи на шее торчали обрывки артерии и скрученный позвоночник. С первого взгляда можно было определить лишь, что это рядовой.

Второй солдат сидел рядом, тупо уставившись на пролом в стене. Вдруг он завыл громко, протяжно, так, что у Ворманна, разглядывавшего его, волосы встали дыбом.

— Что здесь произошло, рядовой? — спросил Ворманн, но ответа не получил и, схватив солдата за плечи, сильно встряхнул.

Однако глаза у того оставались пустыми и безучастными, как будто он даже не понимал, что перед ним командир. Казалось, он полностью ушел в себя и наглухо отгородился от внешнего мира.

По лестнице стали спускаться остальные солдаты. Взяв себя в руки, Ворманн склонился над обезглавленным трупом и пошарил у него в карманах. В бумажнике он обнаружил солдатскую книжку на имя рядового Ганса Лютца. Ворманн и прежде видел покойников, но то, что лежало сейчас перед ним, не шло ни в какое сравнение с обычными жертвами войны. Эта смерть вызвала у него приступ тошноты, чего никогда прежде за капитаном не наблюдалось. А в голове вертелось: вот что случается с теми, кто пытается выломать крест из стены…

Подошел Остер с лампой в руке, Ворманн зажег ее и, держа перед собой, шагнул в пролом. Свет играл на голых стенах. Изо рта шел пар. Здесь почему–то было холодно, гораздо холодней, чем можно было ожидать, и стоял затхлый запах. И чувствовалось что–то еще, нечто такое, отчего ему захотелось повернуть назад. Но на него смотрели его подчиненные.

Капитан проследовал за холодным потоком до его источника — широкой дыры в полу. Похоже, когда рухнула стена, в этом месте провалился пол. Внизу была кромешная тьма. Ворманн поднес к отверстию лампу и увидел ведущие в подземелье крутые ступеньки, усыпанные осколками камня. Один осколок казался странно круглым. Ворманн опустил лампу пониже, чтобы лучше видеть, и с трудом удержался от крика. Широко открытыми остекленевшими глазами на него смотрела голова рядового Ганса Лютца с оскаленным окровавленным ртом.

Глава 5

Бухарест, Румыния

Среда, 23 апреля

04 ч 55 мин

Магда не задавалась вопросом, зачем она все это делает, пока не услышала голос отца:

— Магда!

Она подняла голову и увидела свое отражение в зеркале на шкафу. Распущенные волосы пышным темным каскадом ниспадали на плечи и рассыпались по спине. Девушка не привыкла видеть себя с такой прической. Обычно она собирала волосы в тугой пучок на затылке и прятала под косынкой, никогда не распуская волосы днем.

На мгновение Магда растерялась: какое сегодня число?



И сколько сейчас времени? Глянула на часы: без пяти пять утра. Не может быть! Ведь она поднялась уже минут пятнадцать — двадцать назад! Должно быть, часы ночью остановились. Она схватила их и услышала тиканье. Странно…

Магда быстро подошла к окну и, выглянув наружу, увидела сквозь ночную дымку спокойный, спящий Бухарест.

Тогда Магда оглядела себя и обнаружила, что она все еще в синей фланелевой ночной рубашке до пола, завязанной на шее и запястьях. Ее маленькие груди бесстыдно стояли торчком под мягкой теплой тканью. Она быстро прикрыла их руками.

Магда представляла собой загадку для окружающих. Несмотря на мягкие, нежные черты лица, бархатистую гладкую кожу и огромные карие глаза, в тридцать один год она все еще не была замужем. Магда — книжный червь, преданная дочь, сиделка. Магда — синий чулок. И однако многие более молодые замужние женщины могли позавидовать красоте и упругости ее груди, свежей, нетронутой. И Магде не хотелось, чтобы когда–нибудь это изменилось.

Голос отца вернул ее к действительности.

— Магда! Что ты там делаешь?

Посмотрев на наполовину собранный чемодан на кровати, она не задумываясь ответила:

— Собираю в дорогу теплые вещи, папа.

Возникла короткая пауза, затем отец произнес:

— Подойди ко мне, пока я не перебудил своим криком весь дом.

Не зажигая света, Магда подошла к кровати отца, от которой ее отделяло всего несколько шагов. Они занимали трехкомнатную квартиру на первом этаже большого дома — две спальни бок о бок, крошечная кухня с угольным очагом и небольшая прихожая, служившая одновременно гостиной, фойе, столовой и кабинетом. Магда до сих пор сильно скучала по старому дому, из которого они вынуждены были переехать полгода назад, забрав лишь часть вещей, — остальные, не влезавшие в новую квартиру, пришлось продать. Домашний талисман они прикрепили к дверному косяку изнутри, а не снаружи. В нынешние времена так было лучше. А с внешней стороны двери один цыган — друг отца — вырезал маленький символ, обозначающий друга.

Справа на тумбочке горел ночник, слева стояла деревянная инвалидная коляска. Отец лежал на белых простынях и напоминал засохший цветок между страницами книги. Он поднял скрюченную руку в неизменной хлопковой перчатке и сморщился — даже такой простой жест причинял ему боль. Магда схватила его за руку и, присев на краешек кровати, стала массировать осторожными движениями. Больно было смотреть, как угасает в нем жизнь.

— Что за вещи ты собираешь? — спросил отец, глядя на нее блестящими близорукими глазами. Очки лежали на тумбочке, а без них он почти ничего не видел. — Ты мне не говорила, что уезжаешь.

— Но ведь мы едем вместе, — ответила она, улыбаясь.

— Куда?

И тут Магда почувствовала, что улыбка медленно сползает с ее лица, уступая место недоумению. Действительно, куда?

Только сейчас она поняла, что не имеет об этом ни малейшего представления, лишь в голове вертелись смутные образы заснеженных вершин и слышалось завывание холодного ветра.

— В Альпы, папа.

Губы отца раздвинулись в грустной улыбке, натянувшей пергаментную кожу лица, которая, казалось, вот–вот лопнет.

— Должно быть, тебе все это приснилось, девочка. Никуда мы не едем. Во всяком случае, я уж точно никуда не поеду. Никогда. Это сон, красивый сон, и ничего больше. Забудь об этом и поспи еще немного.

Магда нахмурилась, услышав в голосе отца безнадежные нотки. Всю жизнь он был бойцом, но болезнь источила его силы, не только физические, но и моральные. Однако сейчас не время для споров. Она погладила его руку и потянулась к выключателю.

— Пожалуй, ты прав. Это сон.

Поцеловав отца в лоб, девушка выключила свет и вернулась к себе. Посмотрела на чемодан, который все еще лежал на кровати. Ну конечно же, ей просто приснилось, что они едут куда–то. Другого объяснения нет. Любая поездка сейчас начисто исключалась.

Однако странное чувство не покидало ее: непоколебимая уверенность в том, что они поедут куда–то на север, и скоро… Такой уверенности сны не дают. Эта мысль вызвала другое, странное, неприятное ощущение, будто чьи–то ледяные пальцы коснулись ее.