Подвойский

Через несколько дней Николая вызвали в канцелярию — полиция уведомила «отцов-наставников» о том, что организаторами демонстраций на Десне были хористы семинарии. Но Николай свое личное участие в демонстрациях и причастность хора к ним опроверг. На вопрос о целях разучивания на спевках мирских песен он дал давно заготовленный ответ: церковное пение имеет народную основу, значит, хор должен владеть народным пением. Наконец, его обвинили в том, что он произносит «крамольные речи» в покоях семинаристов. «Учитель прав, — подумал Николай, — «отцы» не гнушаются шпионажем». А вслух сказал, что споры идут о книгах, включенных в программу изучения семинаристами словесности, что разбор этих книг не может считаться крамолой. Но доводам Николая не очень поверили. Он получил строжайшее предупреждение, ему пригрозили исключением из семинарии.

На встрече учитель сообщил, что демонстрация вызвала большой резонанс — о ней говорят в городе. Это было для Николая большой наградой. В последующие два года он организовал еще четыре такие демонстрации. Имя его стало известно сначала в полиции, а потом и в жандармском управлении.

Николай понимал, что демонстрации на Десне — это еще не революционная борьба, а лишь робкий протест. Но они были важны для него и для его юных товарищей потому, что это были их первые выступления, первый, а главное, открытый протест.

Вскоре после этих событий Николай встретил у учителя одного из руководителей городского социал-демократического кружка. Имени его он не знал, хотя однажды и передавал ему указания киевского «Союза борьбы». По виду он был похож на доктора. Николай мысленно так и называл его. Доктор крепко пожал руку Николаю.

— Молодцы! Наделали шуму своей демонстрацией. Итак — Первомай обозначен. Это важнее всего. Ну, раз вы такие боевые, есть дело посерьезнее и поопаснее. На всех ли ваших можно положиться?

— В семинаристах я уверен, — сказал, подумав, Николай. — А гимназисты и будущие фельдшеры... уж очень юны еще. Да и кругозор у семинаристов шире — как-никак подпирать режим будут.

— Тогда не трогайте пока гимназистов. ...Что крестьяне на Черниговщине опять волнуются, слышали?

Николай кивнул.

— В причинах разбирались?

— Спорили много. Ясно, что мужик дожив до того, що нэма ничого, — ответил Николай поговоркой. — Воды — хоч мыйся, лису — хоч быйся, а хлиба — хоч плач.

— Верно, — рассмеялся доктор. — Но это, конечно, еще не теория.

Он обстоятельно объяснил Николаю, что юг и степная часть Украины стали зоной быстрого развития промышленного и земледельческого капитализма. В Черниговской губернии, правда, в Полесье этот процесс проявляется пока не так ярко. Здесь лучшие земли принадлежат помещикам. В их хозяйствах еще отработки применяются — как при крепостном праве. Но есть уже и наемный труд. У крестьян земли мало, большая часть ее — на неудобьях. Концы с концами свести трудно. Часть крестьян подается в промышленные зоны на заработки. От этого в деревне рабочих рук не хватает, хозяйства разоряются. Тогда крестьяне уходят совсем в город или на юг — на винокурни. Их земли скупает кулак. Этот все строит на наемном труде и кровь из мужика сосет похлестче помещика. Мужику остается: или расставаться с землей и уходить, или маяться у помещика на отработках да у кулака в найме.

— ...Получается по пословице: хлиб у пана мужик ко-сыть, жинка його снопы носыть, а прыйдут воны до дому — диткы йисты просять. К этому добавьте урядника с пудовым кулаком да чиновника в суде — с лисьими повадками.

— Да еще власти исподтишка украипцев, белорусов, евреев, поляков натравливают друг на друга, — добавил молчавший учитель. — К тому же горилкой снабжают исправно.

— Вот и запутался мужик, ищет свою правду. Но ни помещику, ни кулаку до пее дела нет — у них свой интерес. И в суде ее мужик не находит. Когда терпежу нет — пускает красного петуха то помещику, то кулаку, а то и своему брату крестьянину из поляков или евреев. Тому, кто под горячую руку или под пьяную лавочку попадает. Надо помочь крестьянам разобраться. Кроме нас, социал-демократов, этого сделать некому. Уразумели? — закончил доктор.

— Уразумел, — кивнул Николай. — Я в деревне вырос, каждые каникулы там бываю. Крестьянскую жизнь не по книжкам знаю.

— Значит, телегу впереди лошади не поставите?

— Нет, — засмеялся Николай. — Все своими руками перепробовал. На селе — не в городе, там каждый хлопец в десять лет все умеет. Чуть на ноги встал, уже и трудится.

Доктор вынул из кармана сложенную бумагу и подал Николаю. В ней значилось, что Николай Подвойский принят в губернское земство на временную работу ста-тистиком-нереписчиком. «Вот тебе и «доктор»!» — подумал Николай.

— ...Приходите в земство, спросите Нила Ивановича. Впрочем, не надо спрашивать — я в семнадцатой комнате. Поработаете вечерами с недельку. Дам вам для переписки общую статистику по губернии и всю — по волостям, где надо поработать. Узнаете много любопытного.

Николай приходил к Нилу Ивановичу после занятий, когда чиновники земства точно, по часам, торопливо покидали свои рабочие места. В первый вечер многочисленные папки с десятками листов, сплошь испещренными цифрами, отпугнули Николая. Растерявшись, он тем не менее попытался разобраться в них, делал кое-какие выписки. Часа через полтора Нил Иванович подсел к его столу.

— Ну-те, покажите-ка ваш «улов». — Он пробежал глазами листок. — Со статистикой раньше не работали? Изолированные цифры вам ничего не дадут. Надо сопоставлять данные. Тогда за цифрами, за количеством вы будете видеть качество, то есть жизнь... Сопоставлять тоже надо уметь. Одни цифры сопоставишь — получишь идиллию, другие сопоставишь — искры полетят.

Остальные вечера они работали вместе. Николай восхищался мастерством Нила Ивановича — подобранные им колонки цифр показывали, как нищают крестьяне, но зато силой наливаются кулаки, как превращаются в капиталистические или хиреют помещичьи хозяйства. Он умело выявлял происходящие процессы, уверенно делал прогнозы.

— ...Посмотрите. На Черниговщине увеличилась площадь пахотных земель. Можно бы радоваться за земледельцев. — Нил Иванович взял другую папку. — Но тут мы видим, что это происходит лишь за счет кулака. А вот в этой папке показан рост числа лошадей и коров. Тоже вроде бы хорошо. Но данные из этой папки, рядом лежащей, показывают, что в мелких хозяйствах, то есть у крестьян, их число резко сократилось.

Нил Иванович откинулся на спинку стула и помолчал.

— Если хотите всерьез заниматься общественными делами, любите статистику, но и... не доверяйте ей! Статистика дает истинную картину, если ее составляет и ею пользуется честный, непредвзятый человек.

Неделя работы с Нилом Ивановичем запомнилась Подвойскому на всю жизнь. Именно тогда зародился у Николая устойчивый интерес к статистике, он получил первые навыки анализа статистических данных. Все это очень пригодилось ему в будущем.

Николаю и двум семинаристам из его кружка была поручена пропагандистская работа в трех волостях, расположенных близ Чернигова. Выезжали они во второй половине дня, а к утру — к началу занятий — возвращались в семинарию. Много ночей провел Николай в этих волостях, беседуя с мужиками у костров. Не раз выступал он со смелыми речами и на крестьянских сходках. Беседы с мужиками показали, что он поторопился, заявив Нилу Ивановичу, что знает крестьянскую жизнь. Он умел запрячь лошадь, косить, молотить, управлялся с сохой. Но бесчисленные мужицкие «почему» и «как» зачастую ставили его в тупик. Проблемы крестьянского существования уходили корнями в такие глубины экономических и юридических отношений самодержавного строя, о которых он не имел представления. Как-то, возвращаясь из волости в Чернигов и досадуя на себя за то, что не мог разрешить очередное крестьянское «почему», он впервые подумал о том, что не об учительстве ему надо думать после окончания семинарии, а об университете, чтобы изучить экономику, право...

...В Черниговской губернии то тут, то там вспыхивали крестьянские бунты. В начале 1901 года поднялись и те волости, в которых вели агитационно-пропагандистскую работу Николай и его товарищи. Крестьяне сожгли помещичью усадьбу, оказали сопротивление присланным на их усмирение войскам. Следствием была обнаружена связь крестьянских вожаков с социал-демократами из города, установлены личности некоторых агитаторов, в том числе семинариста Николая Подвойского. Его несколько раз вызывали на допросы. Но Николай отрицал какую-либо свою причастность к крестьянским волнениям. Проверка подтвердила, что занятий в семинарии он не пропускал, отлично успевал по всем дисциплинам. Прямых улик против Николая Подвойского у властей не было...