Подвойский

Николай и Михаил с жаром взялись за пропагандистскую работу в лицее. Николай Подвойский без устали сновал по этажам и аудиториям, легко знакомился, входил в доверительный контакт, а потом подолгу беседовал с теми, кто вызывал его доверие. Лицейский кружок стал быстро расти. Занятия теперь шли в нескольких группах, вели их Михаил Кедров и Николай Подвойский. Иногда удавалось обмануть бдительность вахтеров и провести на занятия кого-нибудь из опытных пропагандистов Ярославской группы «Северного рабочего союза».

Спустя некоторое время Михаила Кедрова приняли в ряды членов РСДРП. Ему все чаще стали давать задания, связанные с фабриками, железной дорогой, поезд-нами в другие города. Работа в лицее постепенно целиком легла на плечи Николая. Он подобрал себе хороших помощников — студентов Зезюлинского и Чистосердова. Через кружковцев и их знакомых Николай вышел на связь с гимназиями, реальными училищами, другими учебными заведениями города. Оказалось, что в некоторых из них уже есть социал-демократические кружки. Их руководители с радостью приняли «шефство» лицеистов. Николай договорился с ними, что по сложным темам занятия будут вести более подготовленные по общественным вопросам студенты лицея.

Николай понимал, что не сегодня, так завтра его включат, как и Михаила, в работу на фабриках и заводах. Надо было изучать жизнь рабочих. И он использовал для этого каждую возможность. Кедров свел его с несколькими членами партии из рабочих — ткачами и железнодорожниками. Николай подолгу говорил с ними. Беседы расширяли его представления о жизни ярославских пролетариев, но он считал, что этого мало, что все надо посмотреть своими глазами.

Одетый в замасленную спецовку, в меру вымазанный мазутом, Николай под видом «новенького» побывал с ра-бочим-партийцем в железнодорожных мастерских депо станции Ярославль. Ходили во вторую смену, когда было поменьше начальства. Николай держался на полшага сзади, носил ящик с инструментом, в разговоры не вмешивался, скромно помалкивал, но как губка впитывал все, что его интересовало. Попутно рассовывали, а то и прямо раздавали листовки «Северного рабочего союза», предусмотрительно прихваченные с собой.

Подвойскому удалось побывать и на ткацкой фабрике Большой Ярославской мануфактуры. Невероятный грохот десятков станков с непривычки оглушил его. Когда он вернулся с фабрики, голова у него, казалось, звенела от тишины. «Если и есть ад, то он здесь», — подумал Николай. В красильне он увидел изможденных рабочих, копошившихся в клубах ядовитого пара у огромных чанов. Ему трудно было поверить, что человек может изо дня в день, годами работать в таких условиях.

...С фабрики вышли вместе со сменой, проходную миновали благополучно. За воротами Николай с облегчением вздохнул. Прошли несколько шагов, и пожилой ткач, знакомивший Николая с фабрикой, кивнул на одинокую скамейку.

— Давай передохнем. Силы-то уже не те.

Ткач скрутил самокрутку. Николай, удрученпый увиденным, молчал.

— Вот так, сынок, работаем... А хозяин платит гроши. Да и те штрафами половинит... Я это к тому говорю, что отстоит красильщик у чана десять часов, а ткач в прядильне или ткацком цехе — все двенадцать или четырнадцать, а тут ты агитировать придешь... Так знай, он никакой словесной мякины не принимает... Ты ему дело говори... Сам книжки читай, чтобы верно было, а к нему с ними не суйся...

Ткач говорил неторопливо, раздумчиво.

— ...Ты ему из его положения путь-дорогу покажи. Он тебе и поверит. Пойдет за тобой... А трепаться начнешь, ничего не выйдет. Ты на грамотность свою дюже не напирай. Рабочему плевать на то, сколько ты книжек прочитал. Они смотрят, что ты понимаешь... за кого стоишь...

Отдохнув, они пошли дальше.

— ...Мне учиться, почитай, не пришлось, — продолжал на ходу размышлять ткач. — А бывало, начнем подымать на стачку, так подчас у меня лучше получалось, чем у грамотных... Потому как рабочее слово — с весом... Надо рабочих учить, кто помоложе, посильней. Без них не справиться... А ты сам-то под рабочего не подделывайся. Все равно за версту видать. Ты за рабочего будь! Он тебе и так поверит...

Каторжный труд ярославских ткачей, зверская эксплуатация их и беспросветная нужда превзошли самые мрачные, почерпнутые из книг представления Николая о жизни рабочих. Он воочию убедился, что у рабочих действительно нет иного выхода, кроме борьбы. Революционные взгляды Николая становились убеждениями, а убеждения звали к действию. Он стал все чаще напрашиваться на дополнительные задания, искал общения с рабочими, по-другому смотрел он теперь и на свои занятия в лицейском кружке. Николай стал гасить и даже пресекать отвлеченное, схоластическое теоретизирование, так свойственное студентам, старался накрепко замкнуть теорию на конкретные события — приводил реальные вопиющие факты из жизни рабочих Ярославля и добивался, чтобы лицеисты ясно, без словесной мишуры объясняли их, доводили объяснения до выводов, формулировали практические задачи. Короче говоря, он фактически стал готовить из кружковцев пропагандистов для рабочей аудитории.

Руководители Ярославской группы «Северного рабочего союза» неоднократно и бесспорно убеждались в преданности Николая делу революции. В 1901 году на конспиративной квартире Николай Подвойский был принят в члены Российской социал-демократической рабочей партии.

...В ту ночь он так и не сомкнул глаз. Чего только не передумал! Перебрал свое прошлое, подвел жиденькие, как ему казалось, итоги своей четырехлетней социал-демократической работы. Эти годы, думал он, были все-таки работой на себя, практические результаты в пользу социал-демократического движения были ничтожны — шесть маевок да десяток подготовленных им кружковцев. Мало, хотя ему было, конечно, трудно. Последние пять лет пролетели как один день, ибо не было в них свободной минуты. Многое не успел, не сделал, не прочитал. Хотел языками заняться, но... так и остался со своей латынью и церковно-славянским, хотя учитель — Миша — рядом. На скрипке играет, но пока остается слухачом-самоучкой, каких на Украине множество... Все мог бы, мог, но нет времени. ...Мысли его вновь и вновь возвращались к собранию. Ему доверили. В него поверили. Он теперь член революционной рабочей партии, стоящей вне закона. Отныне в его жизни будут две стороны. Одна сторона — высвеченная, открытая для всех, «законная», но не главная. Другая — скрытая, противоположная многочисленным законам, которые он теперь сознательно и упорно изучал в лицее, готовясь во всеоружии вести борьбу с обществом, построенным на этих законах. Эта скрытая сторона будет главной в жизни. Он был горд, что принят в члены партии, но одновременно ощущал груз какой-то неведомой прежде общей, неконкретной и в то же время личной ответственности. Николай не сомневался в том, что все сделанное им до сих пор для революции, пока только прелюдия, что настоящая революционная работа начнется теперь, когда он стал членом революционной рабочей партии.

Рассвело. Николай взглянул на лежащие на тумбочке карманные часы и рывком поднялся с койки. Он разбудил Кедрова. Тот вроде проснулся, но тотчас же опять закрыл глаза. Николай растормошил его.

— Вставай, соня! Ранок — панок: що ранком не

зробыш, то вечором не здогоныш, — крестьяне так говорят.

Михаил сел на кровати, мотнул спросонья головой.

— Это крестьяне... А мы вечером да ночью... — Он взглянул на Николая, понял его состояние и добавил: — Я тогда тоже всю ночь не спал...

Через несколько дней Николай собрал кружковцев. Посоветовавшись со слушателями, он распределил их по гимназическим социал-демократическим кружкам.

— Надо переходить от изучения теории к практическим действиям, — наставлял он товарищей. — Что по силам гимназистам? Митинги, бойкот занятий. Поводы для этого найдутся. Надо готовить гимназистов к тому, чтобы по нашему сигналу они могли вместе с нами выйти на маевки, демонстрации... А то и провести общегородской бойкот занятий, то есть ученическую забастовку. Это не на завтра, не на послезавтра. Но формировать такую готовность, настраивать на это надо сегодня.