Страница 97 из 105
Русский революционный эмигрант В. Н. Смирнов — член редколлегии эмигрантской газеты «Вперед» — в своем выступлении сказал: «Каждый из нас, когда пробьет час польской национальной революции, пойдет в рядах поляков добывать социальную свободу для польской нации».
Выступившего после этого Судзиловского газетный отчет называет русским, хотя из текста явствует, что он уроженец Могилевской губернии, в которой преобладало белорусское население. Судзиловский выразил сожаление, что, будучи слишком юным, не смог принять участие в восстании 1863 года. По его словам, борьба повстанцев 1863 года возбудила в нем горячее сочувствие. Однако он считает ошибкой то, что они повсюду выдвигали на первый план требование независимости Польши и недооценивали социальные факторы. Если для польской шляхты и мещанства был нетерпим гнет России, говорил он, то еще более нетерпимым для польского народа был гнет шляхты. Ошибкой повстанцев воспользовался царизм, изображавший восстание как бунт панов против раскрепощения крестьян; это, заявил Судзиловский, должно послужить уроком на будущее.
Из поляков, кроме Врублевского, на собрании выступили Я. Крынский, Якубовский, Краевский, Витков-ский, Свенцицкий. Брат генерала Коммуны Я. Домбровского — Теофиль Домбровский прочел свое стихотворение «К погибшим товарищам по оружию». В нем говорилось, что жертвы польского народа в его освободительной борьбе не напрасны, что силы наро-
да растут и победа дела свободы Польши и всех славян неминуема.
Карл Маркс начал свою речь с заявления о том, что рабочая партия Европы решительнейшим образом заинтересована в освобождении Польши, что о восстановлении Польши говорится в первой программе Международного товарищества рабочих. Это вызвано сочувствием к многолетней героической борьбе польского народа против своих поработителей, особенностями географического, военно-стратегического и исторического положения Польши, раздел которой является величайшим препятствием на пути к социальному освобождению европейских народов, но прежде всего тем, что поляки не только единственный славянский, но и единственный европейский народ, который сражался и сражается как всемирный солдат революции. Говоря подробнее о последней и главной из названных им причин симпатии рабочей партии к Польше, Маркс перечислил все революционные битвы, в которых сражались ее сыны, и особо подчеркнул, что Польша дала Парижской коммуне лучших генералов и самых героических солдат.
Выступление Энгельса касалось, во-первых, причин и характера многочисленных революционных выступлений польского народа. Он говорил: «Страна,
которую искромсали на куски и вычеркнули из списка народов за то, что она была революционной, не может уже нигде искать спасения, кроме как в революции. И поэтому во всех революционных боях мы встречаем поляков. Польша поняла это в 1863 году и провозгласила во время того восстания, годовщину которого мы сегодня чествуем, самую радикальную из всех революционных программ, когда-либо выдвигавшихся на востоке Европы».. Развивая и уточняя мысли Врублевского в его вступительном слове, Энгельс заявил, что смешно считать польских революционеров аристократами, ратующими за аристократическую Польшу в границах 1772 года. «Польша 1772 года, — сказал он, — погибла навеки [...]. Новая Польша, которую поставит на ноги революция, в общественном и политическом отношении будет столь же коренным
образом отличаться от Польши 1772 г., как новое общество, навстречу которому мы стремимся, от современного общества».
Другая тема в выступлении Энгельса связана с отрицательным влиянием порабощения Польши на революционное движение в трех странах — участницах раздела. И в Австрии, и в Пруссии, и в России владычество над польскими землями не раз позволяло реакционным правительствам одерживать победу над оппозиционными силами. Так, в начале 60-х годов вследствие пагубной борьбы с Польшей в России погибло первое значительное движение. «Восстановление Польши, — закончил свою речь Энгельс, — поистине в интересах революционной России, и я с радостью услышал сегодня вечером, что это мнение совпадает с убеждениями русских революционеров».
Как бы продолжением описанного собрания было юбилейное заседание в честь сорокапятилетия ноябрьского восстания в конце 1875 года. В нем также приняли участие наряду с поляками представители русского, французского, немецкого, чешского, сербского и других народов. Маркс и Энгельс из-за болезни присутствовать не могли. Сообщая об этом П. Л. Лаврову, Маркс писал: «Я мог бы там только повторить то мнение, которое я защищаю уже в течение тридцати лет, а именно, что освобождение Польши есть одно из условий освобождения рабочего класса в Европе». Энгельс прислал к началу заседания письмо, адресованное Врублевскому, с выражением самых теплых чувств к польскому народу и к его революционным силам. Врублевский зачитал письмо Энгельса собравшимся и, возвращая его автору, сделал коротенькую приписку по-русски. Эта деталь, во-первых, лишний раз подтверждает то, что Энгельс владел русским языком, а во-вторых, указывает на одного из его знакомых, в беседах с которыми могла звучать русская речь.
Но самым замечательным на сорокапятилетнем юбилее ноябрьского восстания была речь самого Врублевского, воочию показавшего итоги идейного роста польской революционной эмиграции. «Приветствую
вас, — говорил Врублевский, — не только как друзей Польши, но и как представителей рабочего класса. В настоящее время всякий польский эмигрант, который не проникся сочувствием к рабочему классу и не осознал, что дело этого класса — его дело, есть или иезуит, или невежда. В обоих случаях он заслуживает презрения, в обоих случаях он преступен перед своим народом». Указывая, что союзниками польского народа являются трудящиеся Германии, Австрии, Франции и других стран, Врублевский подчеркнул необходимость особенно тесного союза между польским и русским осрободительным движением. «Мы должны,— заявил он, — готовиться к восстанию вместе с русскими социалистами, для этого поляки должны помогать русским в России, как и русские — полякам в Польше. Польский народ и русский народ должны восстать вместе, как наши отцы говорили: «За нашу и вашу свободу!»
Слова о неразрывной связи между рабочим движением и борьбой за освобождение Польши не были для Врублевского пустой декларацией, а выражали его подлинные убеждения. В деятельности генерала Коммуны можно найти сколько угодно тому подтверждений. Приведем лишь одно из них. В 1877 году, когда началась русско-турецкая война, английская дипломатия, добиваясь ослабления царской России, мечтала о восстании в Польше и Литве. Английский министр иностранных дел лорд Дизраэли предложил Врублевскому огромную сумму денег на организацию восстания. В прежние времена немногие из польских эмигрантов отвергли бы такое предложение. Врублевский, посоветовавшись предварительно с Марксом и Энгельсом, ответил Дизраэли следующим образом: «Я не кондотьер и не собираюсь драться ради денег. Если бы я видел, что наступило время для восстания, то подготовил бы его в своем крае, не ожидая денег английских капиталистов». Показательна не только эта отповедь Врублевского любителю политических провокаций, но и то, что подавляющее большинство польской эмиграции одобрило его позицию.
Надеясь избавиться от материальных затруднений,
которые неотступно сопутствовали ему в Лондоне, Врублевский в 1877 году переехал в Женеву. Там была большая колония польских и русских революционных эмигрантов. В числе тех, с кем особенно сблизился Врублевский, могут быть указаны П. Л. Лавров, П. Н. Ткачев и некоторые другие русские народники, а для более позднего периода — Г. В. Плеханов и его соратники из группы «Освобождение труда». Отъезд из Англии не прервал старых дружеских отношений. Маркс и Энгельс писали Врублевскому, интересовались его деятельностью и состоянием здоровья, оказывали материальную помощь. Последнее сохранившееся письмо Врублевского Марксу датировано декабрем 1881 года — это соболезнование по поводу смерти его жены от имени всех польских социалистов в Женеве. Что касается писем Энгельсу, то среди них наряду с более ранними есть письма, датированные 1890—1894 годами.