Страница 3 из 105
Наступил 1848 год — время неосуществившихся надежд, «весны народов», которой так и не суждено было перейти В лето демократической свободы. «События в Европе возбудили молодежь, — доносили жандармы из Вильно, — особенно же ремесленников, которые рвутся к оружию». Молодежь Польши верила, что весь мир переменится: революция во Франции, Германии, Италии, Австрии, действия польских революционеров в Познанском княжестве удесятеряли ее силы. «Во всей Европе революция, быть ей и у нас» — таков был ход мыслей польских демократов. Среди петербургских членов Союза литовской молодежи распространились слухи, что генерал Бем уже идет из Австрии к границам царской империи во главе польских революционных легионов, а поэтому нельзя медлить, следует влиться в них. В атмосфере всеобщего возбуждения вдруг прозвучал ^отрезвляющий голос Сераковского. Он потребовал Проверить информацию о легионах Бема. Выполнениеэтого поручения Зыгмунт взял на себя. Как раз в это время он получил от матери письмо, зовущее его На родину для устройства семейных дел. Зыгмунт без особого труда получил отпуск и подорожную. Но 21 апреля 1848 года у самой границы, в местечке Почаев Кременецкого уезда Волынской губернии, Зыгмунт был арестован и вскоре предстал перед генералом Дубельтом, начальником III отделения по обвинению в попытке бегства за рубеж.
В казематах III отделения Зыгмунт держался твердо. Допросы не только не раскрыли существования революционного общества, но и не дали никаких улик для обвинения Сераковского в бегстве за границу. Однако шеф жандармов граф Орлов заявил, что «обстоятельства дела навлекают на Сераковского некоторые подозрения в намерении скрыться за границу и потому необходимо принять в отношении его меры осторожности». Николай I начертал резолюцию: «В Оренбургский корпус». Так «по подозрению в намерении» студент был определен в солдаты без суда и следствия. Но, пострадав сам, Зыгмунт спас товарищей. Он имел основание писать друзьям: «Клянусь вам, что я спокоен. Я нимало не думаю о погребении, а только о прощении. Будьте здоровы и веселы, как я здоров и весел».
20 мая 1848 года Зыгмунт в сопровождении жандармского поручика выехал на курьерских из столицы. Накануне ему передали сорок семь рублей серебром — прощальный дар спасенных друзей.
Перед отправлением в оренбургские батальоны Сераковский говорил, что надеется исключительно на свою силу духа. Ему пришлось действительно мобилизовать все силы, всю волю, чтобы с честью выйти из уготованных ему жандармами испытаний. Он пробыл в батальонах восемь лет, с 1 июня 1848 года до 16 февраля 1856 года. Товарищи Зыгмунта — дворяне, вместе с ним начавшие службу, были произведены из юнкеров в офицеры через шесть месяцев. Но Сераковский не мог добиться документального подтверждения своих дворянских прав. Он попытался получить личное дворянство, сдав экзамены'за университет, но шеф жандармов отказался перевести его в ближайший университетский город — / Казань. Се-раковский не был оставлен даже в Оренбурге, где была значительная колония политических ссыльных. Местом службы Зыгмунту был определён форт Ново-Петровск, тогда только что строившийся. Вот в этом-то степном укреплении и начал Зыгмунт трудную, но единственную дорогу к свободе — овладение «фрун-товой» премудростью для производства в офицеры. Другие пути были для политического преступника в империи Николая отрезаны. Что пришлось перенести Зыгмунту, попавшему из столичных университетских кругов в николаевскую казарму под надзор безграмотных унтеров и полуграмотных прапорщиков, поклонников зуботычин и шпицрутенов? По-видимому, к периоду жизни Зыгмунта в форте Ново-Петров-ске относятся эпизоды, рассказанные им позже Чернышевскому. Однажды неграмотный фельдфебель поручил Зыгмунту заучивать с новобранцами так называемые «пунктики», то есть обязанности солдата. Зыгмунт обратил внимание, что при переписке «пунктиков» в канцелярии были допущены ошибки в знаках препинания и первый пункт читался так: «Солдату надо знать: немного любить царя...» Но канцелярия была в Уральске, бумага пришла оттуда, поэтому фельдфебель рявкнул на грамотея и заставил его с товарищами заучивать явную крамолу. Случай сей выплыл, однако, на ближайшем смотре. На приказ проверяющего «читайте пунктики» Зыгмунт по-солдатски, без знаков препинания, прочел то, что их заставляли заучивать. «Зачем вы мне это читаете? Как же можно так образованному человеку?» — кричал генерал. С этим эпизодом, как гласит предание, связано перемещение Зыгмунта в Уральск под надзор батальонного начальства. Э/о произошло в августе 1849 года.
Год, проведенный в Ново-Петровске, не прошел бесследно. Зыгмунт выдержал первое, самое тяжелое испытание. Он принял груз солдатчины и не согнул-ея под еготяжестью. Тяжелая солдатская доля заронила в erq душу первые мысли о необходимости борьбы за обмену шпицрутенов, за уничтожение палочной дисциплины.
В Уральске Зыгмунт пробыл до конца сентября 1850 года. Здесь он нашел друзей и единомышленников среди офицеров гарнизона и политических ссыльных. Те немногие свободные часы, которые у него оставались, он посвящал учебе, совершенствовался в иностранных языках, овладевал местными языками. Он свободно владел английским, французским, немецким, казахским. Зыгмунт укрепляет свои связи с оренбургской польской колонией и благодаря помощи друзей осенью 1850 года добивается перевода в Оренбург. К этому времени он получил производство в унтер-офицеры, а вместе с тем и некоторую свободу и досуг.
В Оренбурге Зыгмунт стал центром тамошней польской колонии, объединявшей как политических ссыльных, так и офицеров и чиновников. В те годы Оренбург был местом ссылки революционеров. Преимущественно это были польские дворяне — участники национально-освободительного движения. Но были здесь и русские революционеры — соратники Петра-шевского (Плещеев, Ханыков и др.) Соизгнанники хорошо организовали взаимопомощь. На квартирах у бывших ссыльных, осевших в городе, можно было отдохнуть от муштры, почитать книгу, послушать музыку, побеседовать с друзьями. Постепенно у польской колонии образовалась небольшая, но хорошо составленная библиотека, выписывались газеты и журналы.
Друзьям, собиравшимся у него на квартире, Зыгмунт ставил кувшин молока. Скудный бюджет солдата не позволял устраивать более щедрые приемы. Эти «великомолочные вечера» остались у многих в памяти. В круг ближайших товарищей Зыгмунта в Оренбурге входили военные Ян Станевич, Людвик Турно, Карл Герн, чиновники Венгжиновский и Кирш, ссыльные Бронислав Залеский, Евстафий Середниц-кий и др. Станевич был знаком Зыгмунту еще по Петербургу. Залеский, также литвин, был срблан незадолго до Сераковского, Середницкий и Гсфдон в прошлом были близки к Конарскому.
Польская колония в Оренбурге поддерживала постоянную переписку с известным поэтам Эдвардом Желиговским («Совой»), сосланным в Уфу Она приняла близкое участие в судьбе Тараса Шевченко, когда он находился в Оренбурге, и не оставила его после высылки в Ново-Петровск.
«Через красные очки смотрел Шевченко на мир,— вспоминает Гордон, — свобода Украины была его затаенной мечтой, а революция — стремлением». Нет ничего удивительного, что украинский поэт-революционер и демократ сблизился с польскими деятелями на почве, как подчеркивает Я Станевич, общности взглядов и стремлений Здесь встает вопрос об отношениях Зыгмунта Сераковского и Тараса Шевченко На первый взгляд никакого вопроса нет. Сохранившиеся письма поэта свидетельствуют о дружеских его чувствах к Сераковскому. Он тепло отзывается о нем, называет своим оренбургским соизгнанником, вдохновенным Зыгмунтом, настоящим поэтом и т. д. До нас дошли и строки Зыгмунта, адресованные Шевченко Они также согреты сердечной теплотой, проникнуты заботой и вниманием польского революционера к поэту, который для Зыгмунта «наш лебедь», «батько», символ дружбы «единоплеменных братьев» Нет ничего удивительного, что долгие годы исследователи рассказывали о совместном пребывании в ссылке этих двух революционных деятелей, об их службе в одном гарнизоне и даже в одной роте Так представлена их жизнь в изгнании в известном фильме Игоря Савченко «Тарас Шевченко».