Страница 37 из 111
Барклая-де-Толли Не будет уж боле.
Приехал Кутузов Бить французов476.
Впрочем, не только армия, но и вся Россия воодушевилась тогда надеждой на переход затянувшегося отступления к контрнаступлению. Кутузов со своей стороны поощрял эту надежду — с того момента, когда на аудиенции у Александра I он услышал из царских уст о своем назначении. Близкая к царю графиня Р.С. Эдлинг (урожденная Стурдза) свидетельствовала: «Прощаясь с государем, генерал Кутузов уве:рял его, что он скорее ляжет костьми, чем допустит неприятеля к Москве (это его собственное выражение)»477. Свидетельство графини подтверждают документы самого Кутузова. В день прибытия к армии (17 августа) он написал Ростопчину: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России»478. Отступив' 18 августа из Царева-Займища в поисках лучшей позиции и
Х&-«для еще удобнейшего укомплектования», Кутузов уже на следующий день письменно заверил фельдмаршала Н.И. Салтыкова и самого царя в том, что он сразится с Наполеоном «для спасения Москвы»479. 20 августа Михаил Илларионович дал знать о том же командующему Молдавской (теперь она называлась Дунайской) армией адмиралу П.В. Чичагову: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы»480. Начальник московского ополчения И.И. Морков 24 августа (за два дня до Бородинской битвы) передал Ростопчину такое речение Кутузова: «Нельзя его (Наполеона. — И. Т.) допустить до Москвы. Пустя его туда, вся Россия будет его»481.
Итак, с позиции в Цареве-Займище Кутузов приказал отступить едва ли «в пику Барклаю-де-Толли», как считали К. Маркс и Ф. Энгельс (вслед за самим Барклаем482), а скорее все-таки с надеждами, во-первых, подыскать до Москвы еще более выгодную позицию и, во-вторых, получить к тому времени подкрепление из только что сформированных полков московского ополчения. Сражение за Москву Кутузов, судя по всему, считал обязательным и неизбежным. Более того, он допускал, что первое сражение будет проиграно, и тогда потребуется второе, но защитить Москву необходимо. «Ежели буду побежден, — писал он Ростопчину 22 августа с Бородинского поля, — то пойду к Москве и там буду оборонять столицу»483.
Допуская, что он может проиграть Наполеону одно (а может быть, и не одно) сражение, Кутузов был убежден в том, что непременно выиграет войну, ибо война со стороны России обрела уже национальный, отечественный характер. В такой войне, когда силы армии удваиваются от единения ее с народом, Михаил Илларионович рассчитывал одолеть Наполеона — не разбить, так обмануть. Его адъютант А.И. Михайловский-Данилевский слышал, как он говорил о Наполеоне: «Разбить он меня может, но обмануть — никогда Ь>* Об аналогичных высказыва-ниях Кутузова вспоминали и другие свидетели. В последний вечер перед отъездом к армии в качестве главнокомандующего он так сказал Надежде Никитичне Голенищевой-Кутузовой, жене своего племянника Л.И. Голенищева-Кутузова, в присутствии скульптора и медальера, почетного члена (будущего вице-президента) Академии художеств графа Ф.П. Толстого: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона»484 485. А в самый день отъезда Михаил Илларионович «на все приветствия отвечал: «Не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!»486
Кутузов уважительно оценивал полководческий гений Наполеона (мощь которого он испытал на себе при Аустерлице). Вот характерный факт из воспоминаний А.И. Михайловского-Данилевского: «Увлеченный молодостью лет, употребил я несколько укорительных выражений против Наполеона. Кутузов остановил меня, сказав: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших полководцев? Уничтожь неуместную брань»487. В победные для России дни 1812 г. Кутузову интересно было узнать, что думает о нем Наполеон. Бывший паж Людовика XVI, а затем наполеоновский офицер граф П.Л. Боволье, взятый в плен русскими под Боровском, вспоминал о диалоге, который вел с ним Кутузов: «Какого мнения Наполеон обо мне?» — «Он вас опасается и не иначе называет, как старой лисой Севера». — «Постараюсь доказать, что он не ошибается»488.
Наполеон со своей стороны тоже интересовался Кутузовым. Не зря министр иностранных дел Франции Г.Б. Маре в апреле 1812 г. говорил русскому послу князю А.Б. Куракину, что в случае войны между Францией и Россией «император Александр будет находиться лично при войсках, имея при себе
Кутузова»489. Сам Наполеон «расхваливал ум Кутузова» И был рад его назначению главнокомандующим, ибо «медлительный характер Барклая изводил его»; Кутузов же, по словам Наполеона, «не мог приехать для того, чтобы продолжить отступление: Ьн, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву»490. Впрочем, после того, как Кутузов еще на неделю продолжил отступление, в канун Бородинской битвы Наполеон заговорил «о медлительности и нерадивости» Кутузова, удивляясь «тому, что его предпочли Беннигсену»491.
Действия Кутузова от Царева-Займища до Бородина объяснялись историками по-разному. Сегодня уже нельзя принять всерьез заключение М.Н. Покровского о том, что Кутузов равно хотел и отступать (по необходимости), и сражаться (вынужденно) , т. е. «убить двух зайцев, бегущих в разные стороны»492. Трудно согласиться и с позицией П.А. Жилина, который, полагая (справедливо), что Кутузов предпринял Бородинское сражение «по собственной инициативе», отвергал как несостоятельные все, кроме внутреннего убеждения самого Кутузова, объяснения этой инициативы493. Между тем по крайней мере два из них настолько очевидны, что оспорить их невозможно.
Во-первых, Кутузов просто обязан был считаться с общественным мнением — сражения требовали царь и дворянство, армия и народ, Вся Россия. Во-вторых, Наполеон, предвкушая скорый захват Москвы, усилил как нельзя более преследование русской армии, фактически не выпуская ее из боя. С 17-го по 25 августа арьергарды М.И. Платова и П.П. Коновницына «ежедневно, с утра до позднего вечера, а иногда и ночью, задерживали стремительный натиск французского авангарда»494. Так, под Гжатском 20 августа арьергард Коновницына выдержал 13-часовой бой, сменив на протяжении 17 км 8 позиций, а 23 августа у с. Грид-нево 10 часов отбивал атаки врага, останавливаясь в 5 позициях495. Н.П. Поликарпов, обстоятельно, по архивным источникам исследовавший все эти бои, отметил, что даже дотошный М.И. Богданович почти ничего о них не сказал. П.А. Жилин ни об одном из них вообще не упоминает. А ведь они были существенно значимы, ибо так сближали враждебные армии, что генеральное сражение становилось неизбежным, если бы даже Кутузов не планировал его «по собственной инициативе».
22 августа русская армия остановилась и начала закрепляться на позиции возле большого селения в 124 км перед Москвой. Когда Наполеон увидел это, он спросил, как называется селение. Ему ответили: Бородино.
2. БОРОДИНО
«Позиция, в которой я остановился при деревне Бородино <...>, — доносил Кутузов царю 23 августа, — одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством»496.
Выбор позиции для генерального сражения всегда считался важным условием победы. Наполеон говорил, что вообще «война — это мастерство позиции»497. Русскую позицию у Бородина специалисты (начиная с участников Бородинской битвы) расценивали по-разному: например, генералы П.И. Багратион и А.П. Ермолов и такие авторитеты, как К. Маркс и Ф. Энгельс, критиковали ее498, советские историки больше хвалили499.