Страница 80 из 180
«Я умоляю Вас, мистер президент, — писал он, — взвешенно оценить всю серьезность последствий, к которым может привести крах на Ближнем Востоке».
Командование немецкого флота требовало от фюрера максимально использовать сложившуюся ситуацию. Положение дел у держав оси еще более улучшилось после того, как вновь назначенный премьер-министр Ирака Рашид Али, известный своими прогерманскими настроениями, подверг осаде английскую авиабазу Хаббания, расположенную недалеко от Багдада, и обратился к Гитлеру за помощью, дабы изгнать англичан из страны. После захвата острова Крит адмирал Редер, который всегда относился к «Барбароссе» без энтузиазма, обратился 30 мая к Гитлеру с предложением подготовить решающее наступление на Египет и Суэц, и Роммель, горевший желанием продолжить с получением подкреплений свое наступление, направил фюреру аналогичную просьбу из Северной Африки. «Этот удар, — объяснял Редер фюреру, — окажется для Британской империи более жестоким, чем захват Лондона». Через неделю адмирал вручил Гитлеру меморандум, подготовленный оперативным отделом штаба ВМС, о котором предупреждал, что осуществление плана «Барбаросса» — естественно, первостепенная задача руководства ОКВ — не должно ни при каких обстоятельствах повлиять на отказ от ведения войны на Средиземноморье или на его отсрочку.
Но фюрер уже принял решение, а по существу, он не менял его с рождественских праздников, когда провозгласил план «Барбаросса» и заявил адмиралу Редеру, что Россия должна быть уничтожена в первую очередь. Его мышление, ориентированное на ведение войны на суше, было просто не в состоянии охватить более широкую стратегию, проповедуемую военно-морскими силами. Еще до того, как Редер и штаб ВМС обратились к нему, Гитлер 25 мая издал Директиву № 30, предусматривавшую отправку в Багдад военной миссии, нескольких самолетов и вооружения в помощь Ираку. «…Я решил, — заявил он, — способствовать развитию событий на Среднем Востоке путем поддержки Ирака». Он ограничился этим недостаточным шагом. Что касается более крупной и смелой стратегии, в поддержку которой выступали адмиралы и Роммель, он заметил:
«Лишь после осуществления операции „Барбаросса“ решится, будут ли и каким образом окончательно ликвидированы — во взаимодействии с наступлением на Суэцкий канал — английские позиции между Средиземным морем и Персидским заливом».
Уничтожение Советского Союза является первоочередной задачей; все остальное может подождать. Это, как стало теперь очевидно, явилось крупнейшей ошибкой. В конце мая 1941 года Гитлер, используя только часть своих сил, мог нанести сокрушительный, вероятно, даже роковой удар по Британской империи. Никто не понимал этого лучше, чем оказавшийся в тяжелейшем положении под давлением обстоятельств Черчилль.
В письме президенту Рузвельту от 4 мая он признавал, что если Египет и Ближний Восток будут потеряны, то продолжение войны «превратится в трудную, долгую и мрачную проблему», даже при условии вступления в конфликт Соединенных Штатов. Но Гитлер этого не понял. Его слепота тем более непостижима, поскольку балканская кампания задержала операцию «Барбаросса» на несколько недель, поставив ее тем самым под угрозу. Захват России теперь предстояло осуществить в более короткие сроки, чем первоначально планировалось. Ибо существовал непреодолимый рубеж — русская зима, из-за которой потерпели поражение Карл XII и Наполеон. У немцев оставалось только шесть месяцев до наступления зимы для захвата огромной страны, которую еще никогда не завоевывали с запада. И хотя наступил уже июнь, огромную армию, дислоцированную на юго-востоке — в Югославии и Греции, еще предстояло перебросить к советским границам по разбитым дорогам, не соответствовавшим объему и темпам планируемых перевозок.
Эта задержка, как обнаружилось впоследствии, оказалась роковой. Апологеты военного гения Гитлера утверждают, что балканская кампания не вызвала ощутимых изменений в графике осуществления плана «Барбаросса» и что перенос срока был вызван главным образом поздней оттепелью, из-за чего дороги Восточной Европы оставались месивом грязи вплоть до середины июня. Однако свидетельские показания основных представителей немецкого генералитета говорят о другом. Фельдмаршал Фридрих Паулюс, имя которого будет впредь ассоциироваться со Сталинградом и который в то время являлся главным разработчиком плана русской кампании в генеральном штабе сухопутных войск, показал на Нюрнбергском процессе, что решение Гитлера напасть на Югославию отодвинуло начало «Барбароссы» примерно на пять недель. Из боевого журнала ВМС явствует то же самое. Фельдмаршал фон Рундштедт, командовавший в России группой армий «Юг», говорил на допросе после войны, что из-за балканской кампании к осуществлению плана «Барбаросса» приступили «по меньшей мере на четыре недели позднее». «Эта задержка, — добавил он, — обошлась очень дорого».
Во всяком случае, 30 апреля, когда его армии завершили захват Югославии и Греции, Гитлер назначил новую дату начала операции «Барбаросса» — 22 июня 1941 года.
Гитлер требовал при захвате России отказаться от какой-либо сдержанности и настаивал, чтобы генералы хорошо это уяснили. В начале марта 1941 года он собрал начальников трех видов вооруженных сил и командующих ключевых армий и изложил им свои требования. Гальдер записал его выступление.
«Война против России такова, — сказал Гитлер, — что ее не следует вести по законам рыцарства. Это прежде всего борьба идеологий и рас, поэтому ее необходимо вести с беспрецедентной, неумолимой жестокостью. Все офицеры должны освободиться от устаревших взглядов. Я знаю, что такие методы ведения войны вне вашего понимания, господа генералы, но… я решительно настаиваю, чтобы мои приказы выполнялись беспрекословно. Комиссары являются носителями идеологии, прямо противоположной национал-социализму, поэтому их необходимо ликвидировать. Немецких солдат, виновных в нарушении международного закона… оправдают. Россия не участвует в Гаагской конвенции, поэтому на нее положения конвенции не распространяются».
Это был так называемый «приказ о комиссарах», который на Нюрнбергском процессе вызвал большую дискуссию, когда перед немецкими генералами был поставлен вопрос морального порядка, предпочитали ли они повиноваться приказам фюрера и совершать военные преступления или повиноваться велению своей совести[109].
Согласно утверждениям Гальдера, высказанным позднее, генералы были возмущены таким приказом, и едва закончилось совещание, как они выразили протест главнокомандующему сухопутными войсками Браухичу. Этот бесхребетный фельдмаршал, «соломенное чучело», как назвал его однажды Гитлер, пообещал бороться против этого приказа в том виде, в каком он был изложен. Позднее, как клянется Гальдер, Браухич информировал в письменной форме ОКВ, что офицеры армии «не смогут выполнять подобные приказы». Но так ли все было?
В своих свидетельских показаниях, данных в ходе прямого допроса в Нюрнберге, Браухич признал, что шагов, противоречащих воле Гитлера, он не предпринимал, потому что «ничто на свете не изменило бы отношения фюрера» к комиссарам. Как руководитель армии, говорил он трибуналу, он сделал единственное — отдал приказ по армии, гласивший, что «в армии должна строго соблюдаться дисциплина в соответствии с уставными требованиями, которые применялись в прошлом».
«Вы не отдавали никакого распоряжения, прямо касавшегося приказа о комиссарах?» — спросил Браухича язвительный председатель трибунала Лоуренс.
«Нет, — отвечал он. — Я не мог впрямую отменить приказ». И в дальнейшем у старомодных армейских офицеров, приверженных прусским традициям, имелся повод для борьбы с собственной совестью в виде директив, изданных генералом Кейтелем 13 мая от имени фюрера. Главная из них ограничивала функции военно-полевых судов. Судопроизводству придавалась более примитивная форма законности.
109
«Впервые я оказался вовлеченным в конфликт между моими убеждениями солдата и долгом повиноваться, — заявил фельдмаршал фон Манштейн на суде в Нюрнберге, когда вопрос коснулся „приказа о комиссарах“. — Фактически я вынужден был повиноваться, но я сказал самому себе, что, как солдат, видимо, не смогу участвовать в подобного рода делах. Тогда я сказал командующему группой армий, под началом которого находился, что не стану выполнять такого приказа, который противоречит чести солдата».
Чтобы не погрешить против истины, следует сказать, что приказ этот, конечно, выполнялся в широких масштабах. — Прим. авт.