Страница 154 из 180
Вопреки твердой уверенности Штауфенберга, которую он вселил в Ольбрихта по телефону из Рангсдорфа, Гитлер в действительности не был убит. Почти безотчетное движение полковника Брандта, переместившего портфель к дальнему краю тумбы прочного дубового стола, спасло фюреру жизнь. Он был сильно контужен, но ранен относительно легко. У него были опалены волосы, на ногах появились ожоги, правая рука — в синяках и временно парализована, лопнули барабанные перепонки, а упавшая балка оставила ссадину на спине. Как позднее вспоминал один из очевидцев, он был неузнаваем, когда, опираясь на Кейтеля, выбрался из разрушенного, горящего здания. Лицо его было покрыто гарью, волосы тлели, а брюки превратились в клочья. Кейтель уцелел чудом. Но большинство из тех, кто стоял у того края стола, где взорвалась бомба, либо погибли сразу или умерли позднее, либо получили тяжелые ранения[266].
Уже в первые минуты после взрыва, когда еще не прошло потрясение, начали высказываться догадки о его причине. Гитлер подумал было, что взрыв произошел в результате внезапной атаки вражеского штурмовика. Йодль, который сидел обхватив руками разбитую в кровь голову — на него помимо разных обломков упала люстра, — был убежден, что под полом здания строители заложили бомбу замедленного действия. Это, казалось, подтверждал зияющий в полу пролом, оставленный бомбой Штауфенберга. Самого полковника заподозрили не сразу. Гиммлер, прибежавший сюда на взрыв, был в полном замешательстве, но за минуту до того, как Фельгибель блокировал связь, он позвонил Артуру Небе, начальнику криминальной полиции в Берлине, и приказал выслать самолетом группу сыщиков для проведения расследования.
Из-за неразберихи, возникшей сразу после взрыва, никто поначалу не вспомнил, что Штауфенберг исчез из конференц-зала непосредственно перед взрывом. Сперва посчитали, что он находился в зале и оказался в числе тех, кто получил тяжелые ранения и был срочно госпитализирован. Гитлер, еще не заподозрив его, распорядился проверить, кто был доставлен в госпиталь.
Примерно через два часа после взрыва картина начала проясняться. Унтер-офицер, дежуривший у коммутатора перед конференц-залом, доложил, что одноглазый полковник, который предупредил его, что ждет телефонного звонка из Берлина, вышел из зала и, не дожидаясь звонка, с большой поспешностью покинул здание. Некоторые из участников совещания вспомнили, что Штауфенберг оставил под столом портфель. Дежурные на КПП сообщили, что полковник и его адъютант проехали сразу же после взрыва.
Теперь подозрения Гитлера усилились. Звонок на аэродром в Растенбург дал интересную информацию: Штауфенберг вскоре после 13 часов вылетел в большой спешке, сказав, что направляется в аэропорт Рангсдорф. Гиммлер немедленно отдал приказ арестовать его при приземлении, но приказ не достиг Берлина вследствие смелых действий Фельгибеля, блокировавшего связь. До этой минуты никто в ставке, очевидно, не подозревал, что в Берлине могут произойти беспорядки. Все еще считали, что Штауфенберг действовал в одиночку. Задержать его будет несложно, если он, как полагали некоторые, не приземлился за линией русского фронта. Гитлера, который в этой обстановке, судя по всему, вел себя довольно спокойно, что-то тревожило. Ему предстояло в этот день встречать Муссолини, поезд которого должен был прибыть в 4 часа дня, но почему-то опаздывал.
Было что-то фатально-абсурдное в этой последней встрече двух фашистских диктаторов, состоявшейся вечером 20 июля 1944 года. Осматривая руины конференц-зала, они старались обмануть себя, думая, что «ось», которую они выковали и которая должна была обеспечить им господство в Европе, отнюдь не развалилась. Некогда гордый и напыщенный, дуче теперь являл собой всего лишь гаулейтера Ломбардии, вызволенного из заключения нацистскими головорезами и поддерживаемого Гитлером и СС. Тем не менее фюрер демонстрировал неизменную дружбу и уважение по отношению к свергнутому итальянскому тирану и тепло, насколько это позволяло его физическое состояние, приветствовал гостя. Затем он провел его через еще дымившиеся обломки конференц-зала, где всего несколько часов назад едва не лишился жизни. Сейчас он вещал, что их общее дело, несмотря на все неудачи, скоро восторжествует.
Д-р Шмидт, присутствовавший на встрече в качестве переводчика, так вспоминает об этой сцене:
«Муссолини был просто в ужасе. Он никак не мог понять, как такое могло произойти в ставке…»
«Я стоял здесь, у этого стола, — рассказывал Гитлер, — бомба взорвалась прямо у меня под ногами… Очевидно, что со мной ничего не может произойти, и мое предназначение, несомненно, в том, чтобы идти избранным путем и довести свою миссию до завершения… Происшедшее сегодня — это кульминация! Избежав смерти… я более чем когда-либо убежден, что великому делу, которому я служу, не страшны никакие опасности и что все придет к счастливому концу».
Муссолини, как это обычно бывало, захватили речи Гитлера, и он согласился с ним.
«У нас плохое положение, — продолжал он, — иные могут сказать, отчаянное. Но то, что произошло здесь сегодня, вселяет в меня мужество. После такого чуда немыслимо, чтобы наше дело потерпело неудачу».
Затем оба диктатора в сопровождении свиты направились пить чай, и здесь произошла — а было уже около 5 вечера — смехотворная сцена, откровенно продемонстрировавшая поразительное ничтожество нацистских вождей в один из самых кризисных моментов в истории третьего рейха. К этому времени по прямому приказу Гитлера была восстановлена система связи Растенбурга, и из Берлина начали поступать первые сообщения, что там, а также, вероятно, на Западном фронте начался военный мятеж. И тут собравшиеся приспешники Гитлера обрушили друг на друга поток подавлявшихся длительное время взаимных обвинений. Их крики отдавались громким эхом от потолка. Сам Гитлер сначала сидел спокойно, размышляя над происходящим, Муссолини же покраснел от смущения.
Адмирал Дёниц, который, получив известие о попытке покушения, срочно вылетел в Растенбург и прибыл уже после того, как началась беседа за чаем, разразился гневными упреками в адрес изменников в армии. От ВВС его поддержал Геринг. Однако Дёниц неожиданно обрушился на Геринга за катастрофические провалы люфтваффе, а тучный рейхсмаршал, отведя от себя обвинения, напал на Риббентропа, которого он ненавидел больше всех, инкриминируя ему банкротство внешней политики Германии, и в какой-то момент даже пригрозил министру иностранных дел, что стукнет его своим маршальским жезлом. «Ты, грязный торгаш шампанским, заткни свою гнусную глотку!»-орал Геринг. Но это было уже выше сил для Риббентропа, который потребовал хотя бы немного уважения к себе от рейхсмаршала. «Я еще министр иностранных дел, — кричал он, — и мое имя фон Риббентроп!»[267] Затем кто-то припомнил давний «заговор» против нацистского режима — мятеж Рема 30 июня 1934 года. Гитлер, до тех пор угрюмо посасывавший ярко окрашенные лечебные пилюли, которыми его щедро снабжал врач-шарлатан Теодор Морелль, при упоминании о нем просто пришел в бешенство. Свидетели сцены вспоминают, что он вскочил со стула с пеной на губах и начал визжать и метаться. Он кричал, что расправа с Ремом и его подручными ничто по сравнению с тем, что он сделает с теми, кто предал его сегодня. Он вырвет их с корнем и уничтожит. «Я брошу их жен и детей в концлагеря, — все более распалялся он, — и пусть они не ждут пощады». На этот раз, как и во многих случаях ранее, слова его не разошлись с делом.
Частично вследствие изнеможения, а частично из-за того, что по телефону из Берлина поступали все новые подробности военного мятежа, Гитлер прервал свой неистовый монолог, хотя пыл его еще не угас. Он проводил Муссолини на поезд, в последний раз попрощался с ним и вернулся в свой кабинет. Когда в 6 вечера ему доложили, что путч еще не подавлен, он схватил телефонную трубку и прокричал приказ войскам СС в Берлине — стрелять в каждого, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. «Где Гиммлер? Почему его там нет?» — завопил фюрер, забыв, что час назад, когда все сидели за чаем, он приказал шефу СС вылететь в Берлин и безжалостно подавить восстание и что его полицеймейстер, вероятно, просто туда еще не прибыл.
266
Официальный стенографист Бергер был убит, а полковник Брандт, генерал Шмундт, адъютант Гитлера, и генерал Кортен умерли от ран. Все другие, включая генералов Йодля, Боденшатца, начальника штаба Геринга, и Хойзингера, получили тяжелые ранения. — Прим. авт.
267
Риббентроп действительно был торговцем шампанским, а позднее женился на дочери крупнейшего в Германии изготовителя этого вина. Приставку «фон» к своей фамилии он поручил в 1925 году, после того, как его в возрасте 32 лет усыновила тетка — фрейлейн Гертруда фон Риббентроп. — Прим. авт.