Алеш и его друзья

Мирек дал Алешу иголку с ниткой, а к своей шишке на лбу старательно прикладывал нож.

Кое-кто из нас молчал. Например, я и отчасти собака.

— Что ты на это скажешь, Боржик?

Я с завистью наблюдал, как Алеш черной ниткой зашивает желтую рубашку и наверняка успокаивает себя, что близорукая бабушка ничего не заметит.

— Я?! — сказал я пренебрежительно.

Меня бесило, что и хромоту, и шишку можно дома объяснить. А вот с укороченной штаниной дело обстоит хуже, потому что родители читают журнал «Млады свет», и попробуй убеди их, что таковы требования нынешней школьной моды.

Собака заворчала, а Алеш нам улыбнулся, спокойно доел завтрак и бросил верному животному кожицу от колбасы.

— Лицемеры! — торжествовал он. — Со всеми вашими разговорами про дрессировку. Меня-то она слушается!

— А должна слушаться всех нас, — несмело произнес Ченда, отобрал у собаки кусок кожицы от колбасы, бросил ее за бревна и приказал: — Ищи!

Собака, вместо того чтобы искать, заворчала на Ченду, оскалила зубы, залаяла, и Ченда, не доведя воспитательную акцию до конца, предпочел юркнуть за бревна и безропотно отдать собаке кожицу. Собака отблагодарила Ченду ворчанием и вместе с кожицей чуть не отхватила его руку.

— Слушай-ка, Алеш, — сказал Мирек, — решай, твоя это собака или наша общая.

Алеш думал недолго:

— Вообще-то общая!

— Вот видишь, — укорил его Мирек, — а слушается только тебя. Мы знаем почему, и с этим нужно что-то делать. Если мы построили клуб, будет очень кстати выдрессировать для него собаку.

— Факт, — загудел Ченда.

— Я спрашиваю, — продолжал серьезно разглагольствовать Мирек, — кто за дрессировку?

Хотя Мирек задавал вопрос довольно угрожающим тоном, мы все, в том числе и Алеш, были «за».

— Ну, блеск, — сказал Мирек, — я знаю, где находится спортплощадка для собак.

— Где? — заинтересовался Ченда.

— В Трое[20], — ответил Мирек, — чуть подальше переправы в зоопарк.

— Там, где понтонный мост? — спросил Алеш.

— Да, — ответил Мирек.

— Настоящая площадка?

— Настоящая.

— И туда запросто можно любому прийти?

— Любому нет, но с собакой можно, — снисходительно ответил Мирек. — Это же ясно.

— А вдруг туда пускают только по паспорту или по билету собачьего клуба? — усомнился Ченда.

— Надо говорить кинологического, — терпеливо поправил Ченду Мирек.

— Все равно, — сказал Ченда, — мы же не члены киноклуба, и собака тоже.

— А если нас спросят, как ее зовут? — вмешался я в спор.

До этой самой минуты я молча взывал к своей совести: что вечером сказать дома.

— Назвали клуб, назовем и собаку, — рассудительно заметил Мирек, — что вы все так усложняете?

— Но как ее назвать?

— Допустим, Сарделелюб, — выпалил Алеш.

Алеш сроду не ломает себе голову над придумыванием — ляпает первое, что придет на ум, так что ляпы его соответствующего уровня, довольно невысокого. Я не только так подумал, но и высказал, а Алеш обиделся.

— Что в этой кличке плохого?

— А что хорошего?

— Но это правильная кличка, — отстаивал Алеш свое неразумное предложение, — ведь мы подманили ее на сардельку.

Алеш не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть, что сарделька принадлежала ему, так что он нашей собаке ближе всех, мы должны это признать, а следовательно, и прав у него больше, чем у нас.

— Минутку, — сказал Ченда, — ты подманил ее не на сардельку, а на колбасу.

— Верно, — согласился Алеш, — но признайте, что Колбасолюб звучало бы ужасно. В колбасных изделиях я разбираюсь получше вас, поверьте: между колбасой и сарделькой не такая уж большая разница.

— С тобой никто не спорит, только…

У меня не было времени втолковывать Алешу все свои возражения, но тут меня перебил Мирек и окончательно разрушил и рассеял Алешевы надежды относительно собачьей клички.

— Бр, что может быть ужаснее, чем Сарделелюб. Для человека, возможно, это имя и годится, — он многозначительно посмотрел на Алеша, — но породистую собаку оно должно оскорблять.

— Что ты хочешь этим сказать? — Алеш угрожающе начал засучивать рукава.

— Породистая собака? — ухмыльнулся я. — Породистых собак хозяева не бросают на улице или на вокзале, чтобы от них избавиться.

«Гав!» — тявкнул наш гибрид.

— Лучше замолчи, Боржик, — посоветовал мне Алеш, — пожалуй, она не любит таких разговоров.

— Ну хорошо, пошли посмотрим, что там в Трое, — быстро спас положение Ченда, — а если нас спросят, как зовут собаку, назовем первую попавшуюся кличку.

И мы пошли. Но только на следующий день после школы, причем я смог пойти просто чудом. Вечером, когда я объяснялся по поводу оторванной штанины, мама заговорщически шепнула отцу — ее бы устами да мед пить, но только в этой бочке меда была ложка дегтя:

— Ни единому слову Боржика не верю. Думаю, ему стоило бы снова несколько дней отдохнуть дома, вместо того чтобы носиться по улицам, домой он возвращается оборванцем, пусть в тиши обратится к своей совести.

Но папа, к счастью, заявил:

— Футбол уж не тот, что прежде. Раньше можно было верить любимой команде, а теперь все делают только назло.

Отец яростно порвал билет спортивной лотереи и сказал, что, если так дело пойдет дальше, его уж никогда на «Богемке» не увидят.

— Наконец-то разумные слова! — ухватилась за отцовские рассуждения мама — она ведь не понимает, как прекрасно и как трудно быть болельщиком. — Сколько раз я тебе говорила! Какой толк от этого футбола?

Отец, как я и предполагал, возразил, что мама в спорте ничего не понимает, и разгорелся спор. Так, к счастью, было забыто, что мне следует несколько дней взывать дома к совести.

Я скрылся у себя в комнате и продолжал писать письмо Руженке, которое кончил фразой, что усердно придумываю кличку для нашей собаки, потом заклеил конверт и пошел спать.

Утром по дороге в школу я бросил его в почтовый ящик, а после обеда мы отправились в Трою на собачью площадку. Алеш гордо вел нашего гибрида на веревке — на ошейник мы пока не сумели наскрести денег.

Если вы не знаете, как идти в Трою на собачью площадку, то вот как: сначала до Стромовки, вдоль забора парка культуры и отдыха, а потом через мост, вправо от которого находится ипподром, а слева, не доходя перевоза в зоопарк, — собачья площадка. Таким путем мы на нее и пришли.

— Вот это да, — сказал Мирек.

На площадке виднелись разные сооружения и было полно народу с немецкими овчарками. Наш гибрид, радостно залаяв, натянул веревку, на которой держал его Алеш.

— Овчарки — умные собаки, — восхитился Ченда. — Посмотрите, чего только они не умеют!

Они много чего умели, но Алеш обиделся за нашего барбоса:

— Он тоже с этим справится. И еще лучше. Вот увидите.

Мы проскользнули через вход, где на нас, к счастью, никто не обратил внимания, и начали осматриваться — как надо учить собак.

— Хорошо, если она перепрыгнет через вон тот барьер, — предложил Ченда, — для начала это было бы не плохо.

— Нет, — возразил Мирек, — дрессировка должна иметь систему. Посмотрите, как учат овчарок команде «к ноге». С этого и следовало бы начать.

— Обрати внимание, — усмехнулся Алеш, — каждую собаку учит один человек.

— Не спорьте, — сказал я, — здесь масса возможностей для тренировки, и каждый из нас может что-нибудь попробовать.

— Как бы только собака от этого не спятила, — пожал плечами Алеш и сказал нашему гибриду: — Сидеть!

И собака села.

— Лежать!

И собака легла.

— Так что начальную дрессуру пропускаем, — обрадовался я, — теперь моя очередь, Алеш. Мы пойдем к препятствиям.

— Спокойно, — сказал Алеш и передал мне веревку.

Ребята остались стоять на краю площадки, а я с псом двинулся к препятствиям. По дороге я говорил ему всякие приятности, чтоб ему в душу запало, как я люблю собак. У первого барьера находились две овчарки — хозяева готовили их к прыжку. Овчарки сидели, я тоже приказал нашему гибриду:

20

Троя - район Праги на правом берегу Влтавы, где находится замок XVII века с обширным парком вокруг него.