Мой «Современник»

Игорь Кваша в своей книге «Точка возврата» очень много пишет о розыгрышах. По-моему, разыгрывать любят в основном мужчины, я лично никогда этого не любила. Один раз сама попалась, но это еще когда была студенткой.

Дом, где я жила, на Трифоновке, волею судеб находился рядом с общежитием театральных вузов. Занятия наши заканчивались очень поздно, часов в десять-одиннадцать. Зимой полная темень, двор до подъезда очень длинный, идти страшно. Однажды вхожу я во двор, а на мне была цигейковая шуба. Мама после смерти отца продала какие-то его вещи и купила мне приличную одежду. И вдруг сзади крик «Снимай шубу!», причем слышу, кричат несколько голосов, женские и мужские. Я иду быстрее, за мной шаги, я побежала, сердце выскакивает, за мной топот, кричат: «Снимай шубу!» Добежала до подъезда, мне кричат: «Милка, это же мы, стой!» Оказалось, это мои однокурсники, возвращающиеся в общежитие. Нет, мне не смешно было. Да и им, по-моему, стало уже не до смеха.

Когда мы уже жили в отдельной квартире, дети (Ване тогда было десять лет, а Саше – три года) спали в своей комнате. У нас появился, лохматый, очень сообразительный и лукавый метис пес Пушок. Нам привела его невестка Юрия Завадского, она нашла Пушка на Чистопрудном бульваре. Пес подошел и подал ей лапу. Взять к себе в дом она его не могла – они уже держали трех собак, и те стали бы обижать нового члена семьи. Я с опаской взяла Пушка в дом – у меня никогда не было собак. Он сел в коридоре и начал чесаться. Я возмутилась: «Ах, он еще и блохастый!» Мои мужчины, испугавшись, что я его не возьму, быстро затащили пса в ванную, и я, заглянув туда, увидела две спины, мужа и старшего сына – они наскоро мыли собаку.

Всю первую неделю Пушок не подавал голоса, мы даже решили, что он немой. Деликатно ел только из моих рук, причем, в основном, куски творожных сочников – такими объедками он, видно, питался около кафе на Чистых прудах, и мне пришлось покупать сочники. Потом осмелел, стал лаять и есть все, что дадут, но никогда не заходил в кухню – считал, что там едят только люди.

Спал Пушок под кроватью, под головой моего мужа. Когда нас не было дома, позволял себе поваляться на кроватях, но стоило нам прийти – мгновенно соскакивал. Он был прекрасным сторожем, и я спокойно оставляла детей дома с ним.

Так вот, прихожу я однажды поздно вечером после спектакля домой, муж уже заснул. Заглядываю в детскую комнату и вижу: напротив двери спокойно спит Ваня в своей кровати, а в кровати Саши спит Пушок, головой на подушке, под одеялом, лапы лежат поверх одеяла. А Саши нигде нет. Первая мысль – Пушок съел Сашу! Почему мне в голову приходили такие мысли – уж не знаю, но я закричала: «Валерик, что же ты спишь! Пушок Сашку съел!» Ринулись в детскую – Пушок, естественно, сбежал. Мой муж обнаружил Сашку в Ванькиной кровати, за его спиной. Оказывается, они вместе читали, да так и заснули, только Сашку не было видно. А мне являлись такие фантастические страхи. Что делать – артистка…

«Обыкновенная история»

Олег Ефремов был очень щедрым человеком. Он дарил идеи и даже целые постановки: так, на афише «Голого короля» стоит имя Мары Микаэлян, хотя работал над спектаклем Ефремов. То же и с «Третьим желанием», режиссером которого считается Евгений Евстигнеев.

«Обыкновенная история» Гончарова в инсценировке Виктора Розова была большой постановкой и настолько интересной, что получила Государственную премию. Ефремов помогал Галине Волчек на первых порах работы (они вместе сокращали пьесу, убрали всю первую сцену в деревне), а дальше предоставил ей полную самостоятельность. Немирович-Данченко сказал: «Половина успеха спектакля – правильное распределение ролей». Волчек распределила роли правильно: главная роль, Адуев, – Олег Табаков, дядюшка – Михаил Козаков.

Если в спектакле «В поисках радости» герой Табакова бунтовал против обыденности, мещанства, эгоизма, то здесь был создан образ молодого человека, сломанного прозой жизни. Снова были великолепные актерские работы Козакова, Толмачевой, Миллиоти, Крыловой, Лавровой, Дорошиной. Позднее на роль Адуева ввели Андрея Мягкова, на роль дяди – Валентина Гафта. Мне посчастливилось играть мать молодой героини, первой возлюбленной Адуева Наденьки.

Мне хочется подробнее остановиться на этом спектакле, потому что он стал началом большого успеха Галины Волчек как режиссера: Волчек доказала, что она талантливый постановщик с самостоятельным видением мира и действительности, с определенной гражданской позицией. Будучи актрисой, Волчек очень подробно работала с актерами. Она изобразила на сцене работу бюрократической машины – символизируя собой жуткий процесс уничтожения души человека, чиновники механически передавали один другому бумагу в определенном ритме, и создавалось впечатление, что ничто живое не может существовать в этом мире.

Сначала у героя просто разрывалось сердце от того, что рушились все его надежды, вера в прекрасное, вера в людей. Я очень любила этот спектакль: у меня было красивое платье, красивый грим. Я всегда ждала момента, когда Адуев понимал, что ему изменила любимая девушка, она увлеклась соседом-графом. Он говорил: «У меня болит грудь», просто умирал на моих глазах. И я, все это понимая, произносила банальные слова: «Вы потрите оподельдоком – и все пройдет!», имея в виду, что человек может выдержать измену, надо только вытерпеть. Но мне было его бесконечно жаль…

Во время работы над «Обыкновенной историей» у Табакова случился инфаркт, хотя ему было всего тридцать два года. Галине Волчек предлагали его заменить, но она не согласилась, понимая, что от личности Табакова зависит смысл этого спектакля. Репетиции были приостановлены до его выздоровления.

Амплитуда перерождения, заданная Табаковым в образе Адуева, отличалась необыкновенным размахом. Сначала перед зрителем представал чистый, романтический молодой человек, верящий в благородство и любовь, в высшее назначение человека, – ив конце спектакля он становился циником, беспринципным, страшным существом. Волчек создала необычайно точный портрет человека, показала ужасную возможность его превращения в собственную противоположность.

Козаков играл дядюшку – очень умного, трезвого, циничного человека, все время доказывающего племяннику реальную необходимость кажущихся тому неблагородными поступков. И в конце спектакля, когда племянник стал совершенно другим, дяде было очень горько.

Положительная героиня – тетушка, которую играла Толмачева, – добрая, благородная, беззаветно любящая своего умного, делового мужа. Она не разделяла его взглядов, но переубедить не могла. Сочувствуя племяннику в молодости, тетушка приходила в ужас от того, каким он стал. От безысходности и невозможности переубедить мужа и племянника она заболевала и умирала, и никакие деньги не могли ее спасти.

Спектакль был снят телевизионным объединением «Экран», и у нас сегодня есть возможность его увидеть. Табаков в конце этой телеверсии предстает таким страшным, переродившимся в свою противоположность существом, что зритель содрогается.

Думаю, с этим спектаклем в Москве родился новый крупный режиссер.

В работе актеры нередко пользуются своим жизненным багажом – ассоциациями, которые приходят откуда-то издалека, из прошлой жизни, возникают из каких-то отдельных случаев. Глядя на страдания героя Табакова из-за предательства Наденьки, я вдруг вспомнила свою обиду и ревность из далеких студенческих лет.

Я уже рассказывала о своем друге Саше Косолапове. Однажды мы с ним пошли в кино. Теперь уже и кинотеатра такого нет, «Экран жизни», в районе Каляевской улицы. Шел фильм «Петер» со знаменитой актрисой Франческой Гааль. Там звучала популярная тогда песенка «Хорошо, что мне шестнадцать лет». Вокруг кинотеатра толпились люди, спрашивали лишний билетик. Мы ходили, ходили – не везет, нет билетов.

Вдруг навстречу идут мои подруги, Таня Киселева и Наташа Каташева Я уже писала, что они жили у меня дома, когда моя мама была в больнице. И вот они говорят: «Ой, у нас есть лишний билет. Саш, пойдем с нами!» Саша повернулся ко мне: «Милочка, я пойду, ты не обидишься?» Я гордо сказала: «Конечно нет, иди». А что я еще могла сказать?