Остров

До самого рассвета ребята бродили по лесу в поисках дороги обратно к палаткам. Эрика заметила, что невольно всё больше сближается с Раймондом. С ним было очень легко разговаривать, и вообще, в своих скитаниях друзья довольно весело провели время, несмотря на пережитый испуг и ощущение опасности. Наконец они наткнулись на родник и по нему вышли к водопадику, а там рукой было подать до их лагеря. К тому времени уже рассвело.

Когда Эрика, Рймонд, Кора, Филька и Сашка вышли на берег, навстречу им выскочил Антонио, который сходу принялся довольно складно врать:

— Вернулись! Смылись от меня куда-то в лес, я вас ждал-ждал, потом решил вернуться сюда, думаю, вдруг вы обратно пошли…

— Слушай, молчи лучше! — взбеленилась Эрика, — Будто мы не видели, как ты всех бросил и бежал, только пятки и сверкали! Храбрец!

Антонио весь аж раздулся, изображая оскорблённое достоинство:

— Я!... Да я!... Да вы!...

— Ой, молчи уже, м? — поморщился Раймонд и, потягиваясь и зевая, направился к своей палатке. Антонио проводил его недобрым взглядом.

К вечеру все выспались и принялись жарить новую порцию шашлыка. По уму им, конечно, стоило бы забраться на свою «яхту» и убираться с этого странного острова, пока целы, но ими овладело странное легкомыслие. В конце концов, индейцы их отпустили. Хотели бы убить, так убили бы, зачем же им теперь нападать опять? Остров таил в себе ещё кучу всяких неизведанных интересностей, да и рома было ещё предостаточно: даже если выпивать по две бутылки в день, всё равно должно хватить на две недели. Недоволен был только Антонио, но он не умел управлять катером и не мог уплыть один.

Впрочем, недовольство его было вызвано не только этим. После его предательского побега вся компания стала относиться  к нему ещё холоднее и насмешливее, чем прежде. Он был здесь лишним, сам понимал это и злился всё больше и больше.

Около костра лежало весло, найденное ребятами в лодке и используемое с тех пор находчивым Саньком для раздувания углей. И это Антонио ещё повезло, ведь помимо весла там лежали только большие камни, на которые клали решётку с мясом, и шампуры…

Дело в том, что Антонио окончательно охамел и стал указывать, сколько Коре пить. Конечно, у него не хватило ума сказать что-нибудь вроде «Кора, сокровище моё бешеное, если ты выпьешь ещё хоть стакан, то завтра непременно будешь несчастным блюющим бревном». Нет, Антонио сел на любимого слабоумного конька и стал с пафосом заливать, что женщина де не должна пить вровень с мужчинами, так как она неминуемо будущая мать. Разумеется, Кора возмущённо поперхнулась и заявила, что никакие стрёмные мужичонки не будут решать за неё, кем ей становиться или не становиться в будущем. Тут же подключилась и мгновенно озверевшая Эрика, которая подробно разъяснила впавшему в панику и кудахчущему про «священный долг», «женское счастье», «мир заполонят китайцы» и «а чем же ты собираешься всю жизнь заниматься» Антонио, что стремление командовать чужой интимной жизнью и чужим автономным организмом есть последствие определённых неполадок в собственных мозгах. Её неожиданно горячо поддержал Раймонд, а Филька и Сашка уже не очень вникали, о чём там речь, но тоже косвенно были за. Антонио, не ожидавший столкнуться с таким засилием пагубного инакомыслия, заявил, что ну он же шутит, да, девушки сами не знают, чего хотят, и говорят одни только глупости, но это так мило, и куда же он без них. Однако этим он отнюдь не снискал понимания и сочувствия, хоть и поглядывал на парней с раболепною надеждою. Тогда он вконец отчаялся и попытался заставить Эрику растеряться и захихикать путём фамильярного шлепка по бедру, за что и поплатился сторицей. Кора к тому времени, разумеется, упилась до полного беспамятства, чего совсем не собиралась делать, но оказалась вынуждена из принципа. Она лежала, свернувшись калачиком, у костра, и весело икала. Антонио, подвывая и сетуя, уполз в свою палатку. Филька с Сашкой с чего-то вдруг решили поискать ещё дров для костра. А Эрика и Раймонд пытались отрефлексировать происшедшее.

— Эрика, ты, по-моему, чересчур болезненно реагируешь. Ну, мало ли, что там несёт этот ущербный.

— Да дело-то не в нём. Дело в том, что подобное тому, что он несёт, каждая девушка вынуждена выслушивать с детства от каждого встречного-поперечного, включая некоторых учителей в школе и профессоров в универе, из книг, из телевизора, откуда угодно. Ты не представляешь, как это удручает и бесит, иногда руки опускаются даже у меня, а ведь многие девушки хлопают ушами и верят во всю эту чушь, даже уверены, что так и надо. Я считаю, что таких, как Антонио, нужно сразу ставить на место или изолировать, потому что они могут оказаться просто опасны! Когда человек тупой и при этом уверен, что всё и за всех знает и может всех всему научить — это отвратительное сочетание, вот что.

— И очень распространённое, к сожалению. Меня самого с детства коробит, когда я слышу подобную хрень, даже если она лично меня будто бы и не касается. Но всё же нервы у тебя только одни, а кретины в жизни будут попадаться тебе стадами. И ты им ничего не докажешь всё равно, так что достаточно того, что ты веришь в свою правду и живёшь так, как сама считаешь нужным. Беречь себя надо, не стоит оно того.

— Но этот гад ещё и ухватил меня за задик! Он нарушает интимные границы других людей не только ментально, постоянно лезя не в своё дело, но и физически! Он должен знать, что этого нельзя делать!

— И ты сломала об его спину весло. Я думаю, даже до Антонио должно было дойти.

— Хорошо, если дошло. Потому что в следующий раз я уже не буду такой доброй, и воткну шампур ему в яйцо! — Эрика выглядела в этот момент настолько кровожадно, что Раймонду даже стало слегонца не по себе.

— А если… твои границы нарушу я? Случайно… Яйцо, конечно, не самый нужный орган, от него одни лишние сложности, но ты же можешь промазать и попасть во что-то более ценное, — Раймонд «смущённо ухмыльнулся», если такое вообще можно сотворить с лицом.

— Тебя я, скорее всего, ничем тыкать не стану, — честно призналась Эрика, прямо глядя на него ясными глазами.

— Аж от сердца отлегло! А почему я такой везунчик?

— Ну… Если на тебя заползёт сороконожка и если сядет бабочка, ты же по-разному отреагируешь, верно?

— А одна моя знакомая боится бабочек, — раздался снизу пьяный, но очень гордый голос Коры.

— Некоторые и сороконожек любят. Не порть аллегорию! — отмахнулась Эрика.