Страница 22 из 24
Команда. Добровольцы поротно, держа равнение и печатая шаг, двинулись к Нахичеванской меже. Не было в душе ни грусти, ни сожаления. Шли молча. И лишь в студенческой роте
юнцы, не представлявшие до конца, куда и зачем они идут, пели что-то на мотив «Белой акации». И взлетел вдруг над серыми густыми прямоугольниками звонкий припев.
Смело мы в бой пойдем За Русь Святую И как один прольем Кровь молодую! ...
Вот он — Великий поход! Уходившие последними юнкера выпрягли лошадей у попавшихся им по дороге извозчиков и полностью обобрали пожарную часть на Крепостном.
— Эх, жаль — рестораны закрыты! ...
Генералитет, уйдя из парамоновского особняка, первый привал сделал в лазаретном городке. Приткнулся к стене барака сонный генерал Алексеев, в руках тросточка. Похаживал генерал Деникин, в штатском, но уже с карабином. Романовский... Трухачев...
— Ну что, господа? Идем?...
Собрались и пошли.
Ростовские большевики вышли из подполья и собирали рабочих в отряды Красной гвардии. Но больших столкновений между ними и уходившими корниловцами не было. Ночью в городе побывала красная разведка. Основные силы Сиверса накапливались в Темернике.
В тот же вечер Войсковой атаман Назаров пригласил походного атамана генерала Попова и начальников отрядов, собрал президиум Круга, местных политических «деятелей».
Ясно было, что Новочеркасск не удержать. Круг и правительство — бессильны. Никакие постановления никем не исполнялись. Мобилизация не прошла. Приходили казаки из соседних станиц, митинговали, пьянствовали и расходились по домам, иногда успев получить новое обмундирование. В Новочеркасске намечался хаос. Вовсю работало большевистское подполье. Все было расхлябано, расшатано, ни один правительственный орган не действовал. Привольная жизнь, миражом поманившая в начале 17-го года, осталась пустым звуком, чужим делом, затеей незначительной части доморощенной интеллигенции, которая верила в Круг, то есть в демократию.
Нахохлились мрачные «деятели». Среди них растерянность, ждущие взгляды в сторону военных. Там — вызывающий разнобой костюмов и оружия. «Партизаны...». Для них самое интересное только начинается.
Назаров начал совещание. Заговорил, вскинув голову, тускло блеснул шершавый шар обритого черепа.
— Казачество в лице как рядовых, так и офицеров не пожелало отстаивать новые пореволюционные институты — Войсковой Круг и выборность Донского атамана. Да-с... Но Круг... Круг — выборный казачий орган. Распустить его сейчас — значит признать власть за самозванцами вроде Голубова и Подтел-кова. А потому, — Назаров помолчал, он был военный — не дипломат, положение было ему предельно ясно, и он стал говорить, как задачу ставил, — Круг перевести в Константиновскую, в глубь казачьей территории, пока Мамонтов держит фронт под Персиановкой. Все силы — в кулак, там, в центре 1-го Донского округа. Сам буду командовать... И там собрать Большой Круг... Для партизан главной задачей будет — сохранить силы, пока не образумятся станицы.
Все молчали. «Деятели» выжидающе уставились на партизан. Те молча переглянулись. Походный атаман, бывший начальник Новочеркассого училища, для партизанской молодежи — авторитет непререкаемый, сидел плотно, выжидал. Черноусый, сбитый, лишь мешки под глазами выдавали усталость. Заговорил он медленно, упрямо.
— Казаки настолько утеряли веру в себя и в начала демократии и свободы, что за них бороться не будут. Круг для них... М-да... Надо распустить Круг и уходить за Дон вместе с «добровольцами». Продержимся там месяца два-три... Там, в коневодческих степях..". Казачество восстанет. Зальют им горячего сала за шкуру — поймут. Да и господ офицеров, которые сейчас боятся риска и смерти, большевики заставят ценить свободу.
Разногласия определились сразу — уходить ли вверх по Дону и сохранить Круг, либо уходить в задонские степи и ждать на границе Дона, Кубани и Ставрополья пробуждения казачества. Если идти в Задонье, то Круг — дедов и всю канцелярию — с собой не потащишь, а прорываться вверх по Дону в глубь станиц — «добровольцы» не пойдут, на них казаки и так волками смотрят, да и на партизан, бывает, смотрят не лучше.
— Распустить Круг немыслимо... — Назаров хотел говорить о донской государственности, о долге, но просто не мог подобрать слов, а потому сказал: — Если его невозможно эвакуировать, он останется в Новочеркасске. Новочеркасск будем оборонять...
— Штурм донской столицы разбудит казачество... — поддакнул кто-то из «деятелей».
— Ничто его сейчас не разбудит, — упрямо гнул голову Попов. — Я считаю своим долгом перед тем же казачеством... спящим казачеством... сохранить офицеров и юнкеров — кадры будущей казачьей армии. Уложить их всех под Новочеркасском очень просто... Надо уходить.
Все присутствующие поняли, что главное лицо здесь — Попов. Атаман даже не пытался приказывать ему. Партизаны бросят город и уйдут. У них и у Круга разные пути.
Важно было сохранить хотя бы видимость единства действий. Эвакуацию города наметили на 11 февраля. К вечеру 10-го надо было собрать 300 повозок, чтоб вывозить провиант и снаряжение. Принять меры, чтобы предотвратить возможный грабеж.
— Ну что? Всё?
Разом встали.
. Затесавшийся старик депутат — язва станичная — смешался при выходе с партизанскими командирами и, пряча под смиренным видом подначку, сказал.
— Видимо, судил Господь Бог казачеству погибнуть, и нечего рыпаться, а, осенив себя крестным знамением, сесть и ждать его решения...
10-го утром Добровольческая армия удерживала Нахичевань, копилась в Кизитиринке. Квартирьеры ее трясли «нейтральную» Аксайскую станицу.
— Квартиры давай!
— Не знаем. Как деды... Вот соберутся и нехай решают...
— Вы решайте поскорее. А то сейчас подойдет Корнилов — он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит, — пугали офицеры.
Улицы Ростова удивляли тишиной и пустотой. Лишь по Церковной с грохотом уходила отставшая от своих, проспавшая все на свете корниловская батарея.
Т!|
«5^»-
В десять утра десяток всадников на высоких гнедых конях поднялись по Скобелевской до Таганрогского и повернули обратно. Жители ожидали увидеть банды, попрятались и из-за шторок с удивлением разглядывали подобранных в масть коней, подогнанные шинели, красные банты на желтых погонах.
На спуске при выезде из города наперерез разведке выбежал рабочий и стал обнимать и целовать лошадь под передним. Рослый гнедой конь дрожал кожей и прядал ушами. Уланы хохотали.
Стреляли на вокзале. Там вступали в город части Сиверса. Площадь возле управления дороги была запружена войсками. Серые походные колонны шли и шумно переговаривались.
Стрельба перекатилась к Доломановскому, потом к Таганрогскому. Из дома общества «Проводник» ударил пулемет. В ответ стали смолить залпами. Подпольный Ростовско-Нахичеванский ВРК уже сидел в особняке Парамонова и вел запись в Красную гвардию.
Вечерело, когда к «Палас-отелю» подъехала новая власть — товарищ Сивере с начальником штаба и двумя адъютантами.
Красная гвардия планомерно, квартал за кварталом, стала чистить город, потом из-за сопротивления стала трясти город беспорядочно. Четыре ночи беспрерывно шла стрельба. Каждое утро стаскивали на опознание трупы в офицерских и юнкерских мундирах.
Саблин не наступал. Он разбивал по ротам повалившее к нему в войско пополнение из местных шахтеров, приводил добровольцев в соответствующий вид. Его авангард — отряд Мокроусова — стоял на станции Каменоломня. Понадеявшись на бронепоезд, моряки спали в вагонах в одном белье, когда в ночь с 9 на 10 февраля партизаны атаковали станцию и неслабо потрепали их. Этим контрударом наступление Саблина затормозилось. А кроме того, он вплотную подходил к Новочеркасску — столице донского казачества, и помимо чисто военных вопросов перед ним вставали вопросы политические, и даже дипломатические. Лучше было бы новочеркасскую казачью контрреволюцию разбить руками революционных казаков и тем самым опровергнуть слухи об оккупации Дона русскими красногвардейцами. Саблин приостановил движение матросского отряда и выдвигал вперед казачью бригаду Голубова. Это была еще одна причина замедления движения северной группы советских войск.