Башни из камня

Ермолов хотел завоевать Кавказ и навсегда изменить его. Увы, он не предвидел, насколько Кавказ изменит его самого и всю его жизнь. На сопротивление чеченцев отвечал еще большим насилием и привычной ненавистью, которая сквозила даже в его официальных рапортах, полных проклятий, оскорблений и непристойностей в адрес горцев. Только отозванный с Кавказа с горечью писал он в конце жизни, что задача покорения Кавказа была невыполнимой. «Я уверен, они бы покорились, если бы только знали, как это делается».

Первая серьезная стычка между русскими и чеченцами произошла в начале восемнадцатого века, когда джигиты под командованием некого Айдемира разгромили российский отряд полковника Коха. Потом чеченцы вставали на сторону каждого, кто называл себя врагом России и шел на нее войной, — турок, персов и даже англичан, чьи эмиссары бродили по Кавказу с мешками золота и подстрекали горцев против царя, а горцы еще долго рассказывали потомкам о справедливой английской королеве, которая придет к ним на выручку.

Под конец восемнадцатого века чеченцы подняли первое крупное восстание. Взялись за оружие, не желая больше терпеть навязанных русскими ограничений и участившихся карательных экспедиций. Они совершали наезды далеко за Терек, устанавливая свою границу между миром непрошенных славянских пришельцев и миром горцев. Во главе восстания встал Ушурма из деревни Алды, объявивший себя шейхом и взявший имя Мансур. Россиянам потребовалось целых шесть лет, чтобы подавить восстание, затопившее весь Кавказ. Предводитель бунта Мансур был схвачен и выслан на Соловецкие острова, где вскоре умер.

Потом пришло время Бейбулата, дезертира из царской армии, и трех имамов — аварцев из дагестанского аула Гюмры: Кази-Моххамеда, Хамзат-бека и Шамиля. Они возглавили великое восстание, продолжавшееся половину девятнадцатого столетия. Это не был рядовой мятеж или месть россиянам, это была настоящая революция, которую к тому же объявили священной войной. Имамы боролись не только за свободу, но и за справедливость. Мечтали перевернуть мир, свергнуть господ и освободить порабощенных, обычаи и традиции заменить законами Корана, а на всем Кавказе создать государство Бога, имамат.

Кази-Маххамед, захватив Аварию, Дербент и Кизляр, погиб, окруженный россиянами в ауле Ахульго. Хамзат-бек, не успевший прийти ему на помощь, уже став имамом, был заколот кинжалами в мечети предателем Хаджи Муратом и его братом Османом. И только под предводительством третьего имама, Шамиля, восстание стремительно набрало силу и разрослось.

Судьба одарила Шамиля необычайной мудростью, силой и магией обаяния. Его сравнивали с современными ему великими революционерами и провидцами — Джузеппе Гарибальди, Лайошем Кошутом, Симоном Боливаром, а еще и с Кромвелем, и Скандербергом.

Он создал первое и единственное кавказское государство с правительством, наибами-воеводами, администрацией, судами, налогами и настоящей армией, состоявшей из пехоты, конницы и артиллерии. Отменил привилегии тех, кто считал, что власть принадлежит им благодаря благородному происхождению. Дал свободу и землю крестьянам и невольникам — сделал их гражданами.

В пору расцвета государство Шамиля насчитывало почти миллион душ населения и охватывало земли аварцев и почти весь горный Дагестан, Чечню, часть Ингушетии и кумыкских степей и даже расположенные с южной, грузинской стороны гор, Хевсурию и Тушетию. Сторонники и ученики были у Шамиля и среди живущих на западе Кавказа кабардинцев, черкесов, адыгейцев и абхазов. Имам пробовал даже совершать набеги на Грузию, тем самым вынудив Россию держать в тифлисском гарнизоне значительные силы, которые так пригодились бы царю на войне с Турцией.

Война Шамиля распаляла воображение и будила безумные надежды даже у революционеров и бунтарей в покоренной части Европы. В его повстанческие войска вступали участники разгромленных восстаний в Польше и Венгрии, русские революционеры, обреченные на изгнание за бунт против царя. Никогда ни до, ни после этого Кавказ так не интересовал и не волновал Европу, как во времена восстания имама Шамиля.

Силы, однако, были слишком неравны, и диспропорция росла с каждым годом длящейся уже четверть века войны. Военные пожарища разоряли страну, чеченское население уменьшилось вполовину. Сотни тысяч чеченцев бежали за границу, в Турцию и Аравию (в Турции сейчас проживает почти пять миллионов потомков кавказских беженцев). Дальнейшая борьба грозила полным уничтожением народа, да народ и сам был сыт войной по горло. Не хотели больше воевать и революционеры, обросшие жирком и из благородных борцов за благо народа превратившиеся в новых угнетателей, озабоченных только собственным обогащением.

А русские со временем научились сражаться в горах. Научились также понимать горцев. Князь Александр Барятинский, новый царский наместник на Кавказе, отказался от карательных экспедиций и ермоловской методики огня и меча. Не жег аулы, а помогал восстанавливать те, которые уходили из-под власти Шамиля, тем самым опровергая его угрозы, что даже сложивших оружие чеченцев ждет со стороны России страшная месть. Измученные горцы не видели больше повода держаться имама, правление которого вместо обещанного царства справедливости принесло им только страдания и новую диктатуру. Жизнь победила революцию.

Покинутый всеми, загнанный в аул Гуниб, окруженный со всех сторон намного превосходящей его силы армией, Шамиль сложил оружие и сдался русским.

Он начинал это восстание безрассудно, не считаясь с реальностью. Закончил войну, подсчитывая ее последствия и сгибаясь под бременем ответственности.

Он отказал себе даже в героической смерти, его последний редут не пришлось брать штурмом. Не бросился грудью на русские пушки, чтобы погибнуть и спасти бессмертную славу джигита от позора неволи. Рассудил, что если за это должны будут заплатить жизнью оставшиеся в ауле женщины, дети и старики, будет честнее положить свою славу на алтарь долга перед соплеменниками.

Сдаваясь в плен, он ожидал унижений и казни, но вышло по-другому. Вместо того, чтобы заковать Шамиля в кандалы и бросить в темницу, русские встретили его с высочайшими почестями, как достойного противника. У него даже не отобрали саблю, а царь разрешил ему отправиться в последний поход, совершая паломничество в Мекку. Он умер и был похоронен на святой земле на кладбище Райская Долина.

Милости, неожиданно посыпавшиеся на Шамиля в неволе, оказались для него худшим испытанием, чем самая страшная кара. Они будили сомнения, не позволяли спокойно сомкнуть очи. После его смерти жизнь на Кавказе потекла по старому руслу. Так же как Ермолов, Шамиль хотел перевернуть Кавказ с ног на голову, а в результате Кавказ сам его сломил.

А Кавказ продолжал бурлить. Россияне подавляли одно восстание за другим, а через несколько лет разгоралось новое. Не помогали ни кровавые пацификации чеченских сел, ни погромы, депортации и экспроприации крестьян, земли которых отдавали славянским поселенцам. Не прекращались нападения на гарнизоны и казацкие станицы, похищения российских офицеров. Сигналом к новому бунту становилась каждая из войн, которую Россия вела с Турцией.

Восстание поднял и возглавил его даже великий шейх-суфист Кунта-хаджи, который до сих пор не брал в руки оружия, выступал против имама Шамиля и заклинал чеченцев не дать себя спровоцировать на войну с русскими, ибо это стало бы их концом. «Братья, перестаньте воевать. Разве вы не видите, что нас провоцируют на войну? Они хотят нас таким способом уничтожить» — поучал Кунта-хаджи, когда Шамиль призывал чеченцев идти с ним на священную войну. «Неужели вы действительно верите, что нам помогут какие-то воображаемые турецкие султаны и английские королевы? Научитесь жить с россиянами как добрые соседи. Даже если они будут заставлять вас идти в их храмы, в церкви, — идите туда, это только стены. Важно в глубине души оставаться мусульманином. Боритесь с Россией только тогда, когда она попытается отнять у вас ваши обычаи и язык, потребует, чтобы вы отреклись от самих себя. Только тогда восстаньте, бейтесь, и лучше вам всем до одного погибнуть, чем покориться».