Последняя отрада

Поль высунул свое испитое лицо в приотворенную дверь в кухне. Он, вероятно, хотел посмотреть, свободен ли проход через двор. Оказалось, что проход не свободен, на дворе стоял адвокат; он громко приветствовал хозяина:

- Добрый вечер, Поль!- и увлек его за собой.

Оба ушли в поле и исчезли в сгущавшихся сумерках.

Конечно, нет никакой пользы «уговаривать» человека страдать поменьше жаждой, но в таких случаях хорошо затрагивать жизненные интересы. Однако Поль, по-видимому, соглашался со всем тем, что ему говорил адвокат, и расстался с ним, преисполненный самых добрых намерений.

Поль опять отправился в село. Он должен был пойти на почту и отправить во все концы света те деньги, которые ему оставили семь пансионеров. Но этих денег не хватало на все: ни на уплату процентов, ни на налоги, ни на ремонт домов,- их хватало только на оплату нескольких ящиков с провизией, которые были присланы Полю из села. Кстати, он так и оставил у себя тот ящик с фруктовым соком.

Поль возвратился совершенно пьяный, так как он хотел ослепить себя, чтобы ничего не видеть. И опять началась старая история. Однако голова Поля всетаки работала на свой особый лад, так как он старался все время найти какой-нибудь выход.

Однажды он спросил адвоката:

- Послушайте, как называется такой стеклянный ящик, в котором плавают маленькие рыбки, золотые рыбки?

- Вы спрашиваете про аквариум?

- Может быть, и так,- ответил Поль.- А дорогая это штука?

- Право, не знаю. А что?

- Я подумаю о том, не завести ли мне аквариум.

- На что он вам?

- А вы не думаете, что он привлек бы ко мне народ? Да нет, куда уж там…

И Поль повернулся и ушел.

Все больше и больше безумия. У одних перед глазами мелькают мухи, а другим мерещатся золотые рыбки.

ГЛАВА XX

Адвокат все время проводил с фрекен Торсен, он качает ее даже на детских качелях и крепко обнимает и держит в своих объятиях, когда надо остановить качели. Все это видит парень Солем с луга, где косят сено, и он сейчас же принимается петь циничную песню. Ему казалось, что эта парочка нанесла ему такую обиду, что, если когда-нибудь вообще приходится петь неприличную песню для самозащиты, то именно при таких обстоятельствах - в этом отношении каждый должен отдать ему полную справедливость. Вот почему он пел во все горло, а под конец даже гикнул.

Однако фрекен Торсен качалась себе да качалась, а адвокат крепко обнимал ее и останавливал качели, и повторил он это несколько раз.

Субботний вечер. Я стою на дворе и разговариваю с адвокатом: он скучает, он хочет уйти, но фрекен Торсен не хочет уйти вместе с ним, а одному отправляться а путь так скучно. Он не скрывает, что фрекен Торсен стала ему очень близким человеком.

К нам подходит Солем. Он снимает шляпу и здоровается, потом он быстро оглядывается по сторонам и заговаривает с адвокатом очень вежливо, как подобает слуге:

- Этот датчанин собирается завтра взойти на Синюю иглу. Мне приказано захватить с собой веревку и провожать его.

Адвокат настораживается.

- Неужели!..

Странно было наблюдать за адвокатом; видно было, что в голове у него вдруг стало как-то пусто. Его маленькие мозги спортсмена не выдержали такого испытания. Это продолжалось одно мгновение.

- Да, завтра рано утром,- продолжал Солем.- Вот я и пришел сказать вам об этом. Дело-то в том, что вы первый заговорили об этом восхождении.

- Да, да, - подхватил адвокат,- совершенно верно. Я говорил об этом первый, а вот он выскочил вперед.

- Ну, я не ответил ему ничего определенного,- заметил он.- Я сказал только, что подумывал завтра сходить в село.

- Да, но странно было бы с нашей стороны обманывать его, я этого вовсе не желаю.

- Это ужасно досадно,- ответил Солем.- Все говорят, будто напишут в газетах про того, кто первый взойдет на Синюю иглу.

- Ведь он обидится,- пробормотал адвокат, погружаясь в думы.

Однако Солем настаивал на своем:

- Ну, чего там. А, кроме того, ведь вы первый заговаривали об этом.

- Да и все узнают здесь о нашей затее, а мне не разрешено даже подниматься на эту иглу,- сказал адвокат.

- Мы отправимся в путь, как только начнет светать,- ответил Солем.

В конце концов они уговорились.

- Ах, да, вы, конечно, ничего не скажете об этом?- обратился адвокат ко мне.

На следующий день утром все справлялись о том, куда исчез адвокат; в комнате его не было, на дворе также его не было видно.

- Быть может, датский турист сообщит нам какие-нибудь сведения относительно него,- сказал я. Но тут оказалось, что датчанин и не думал говорить с Солемом относительно восхождения в этот день на Синюю иглу. Он ничего не знал об адвокате.

Это в высшей степени удивило меня.

Я посмотрел на часы, было одиннадцать часов. С той самой минуты, как я встал, я не сводил глаз с Синей иглы, но я ничего не мог разглядеть даже в бинокль. Прошло уже часов пять с тех пор, как эти двое начали свое восхождение.

К половине двенадцатого вдруг прибежал Солем, пот лился с него градом, видно было, что он не щадил себя.

- Помогите, помогите!- крикнул он нам без всяких объяснений, совершенно потеряв голову.

- Что случилось?- спросили его.

- Он сорвался вниз.

До чего Солем задыхался, и как с него струился пот! Но чем мы могли помочь? Бежать в горы и только констатировать то, что случилось?

- Он не может ходить?- спросил кто-то.

- Нет, он умер,- ответил Солем. И он стал переводить свой взгляд с одного на другого, как бы стараясь прочесть на наших лицах, правдоподобно ли его известие.- Он оборвался и свалился вниз, он не хотел, чтобы я помог ему.

Еще несколько вопросов и ответов - и Жозефина уже неслась через луг, она спешила в село, чтобы по телефону вызвать доктора.

- Надо как-нибудь притащить его сюда,- сказал датский турист.

И мы пошли с ним вместе в сени и начали сколачивать носилки. Солему дали коньяку и кое-какую одежду, и он снова побежал в горы, а за ним последовали бергенцы, фрекен Торсен и фру Моли.

Я спросил датчанина:

- А вы действительно не говорили с Солемом о том, что хотите сегодня совершить восхождение на Синюю иглу?

И он ответил:

- Нет. Я не говорил с ним ни слова об этом. А если бы мне это и пришло в голову, то я не взял бы с собой провожатого…

Под вечер мы вернулись домой, неся на носилках адвоката. Во время пути Солем подробно рассказывал о том, как все произошло. Он повторял, что он говорил и что отвечал адвокат, и указывал на дорогу:

- Вот представьте себе, что этот камень - адвокат, а вон там пропасть… - Солем продолжал еще держать в руках веревку, которая так и не пригодилась ему.

Фрекен Торсен расспрашивала не более других и говорила только то, что вообще принято говорить в таких случаях:

- Ведь я советовала ему не делать этого, я так просила его отказаться от этой мысли.

Что бы мы там ни говорили, а адвокат был мертв. Так странно было, его часы шли, а сам он был мертв. Доктору тут нечего было делать, и он сейчас же отправился обратно в село.

Настал тяжелый вечер. Солем отправился в село с телеграммами к родственникам умершего, а мы, остальные, делали то, что нам казалось наиболее приличным при подобных обстоятельствах, мы сидели в гостиной и у каждого была книга в руках. Время от времени кто-нибудь бросал несколько слов относительно катастрофы, что-нибудь в том роде, что вот, мол, какова человеческая жизнь! А адъюнкт, в котором не было ни капли крови туриста, выражал боязнь по поводу того, что эта катастрофа дурно отразится на делах пансиона и окончательно погубит Поля: люди будут бояться такого места, где мог оборваться человек и убиться.

Да, адъюнкт действительно не был туристом, он не знал, в чем заключается приманка.

Однако Поль как будто чуял, что эта катастрофа, пожалуй, и не повредит ему, он пришел в гостиную и поставил на стол бутылку коньяку, чтобы мы могли в этот тягостный вечер немного утешиться.