Страница 43 из 144
— За кем гонитесь? Крупная рыбка? Что-то я ничего не заметил. Вы знаете, что не имеете права превышать скорость, если не преследуете преступника? Не мы придумываем правила, но мы не можем позволить, чтобы блюстители закона давили пешеходов.
Первый полицейский оттанцевал свои па и заговорил:
— Боюсь, мисс, что вам придется уплатить штраф. Надеюсь, это послужит вам уроком.
Леонора открыла сумочку и рефлекторным движением схватилась за пистолет, но не вынула его, а снова положила руку на руль. Она сделала это машинально, но эффект произвела. Полицейские переглянулись и ушли в свою машину, прихватив ее удостоверение. Конечно, они еще поиздевались над Леонорой, заставив ее прождать целых двадцать минут. Наконец один из них вернулся и, возвращая документы, снова сделал ей выговор:
— На этот раз придется вас отпустить, но в будущем следите за скоростью.
Райкерс-Айленд снова продемонстрировал, что каждый городской служащий считает обязанностью усложнить жизнь федеральному агенту. Правительство штата в свою очередь в ряде случаев не скрывало пренебрежения по отношению к нью-йоркским властям. Что поделаешь, замкнутый круг. И хотя Леонора внутренне уже приготовилась к тому, что к Пако Бакили ее допустят не сразу, а часа два промаринуют, но смириться с этим нельзя, и припадки ярости и жалости к самой себе сменяли друг друга каждые десять минут.
Разговор с Пако никак не мог поднять у нее настроение. Весь их диалог, если его можно так назвать, сводился к фразе, которую этот уголовник произносил с особым, неповторимым выражением.
— Пако, я агент ФБР Леонора Хиггинс.
— Пошла ты…
— Я хотела бы поговорить с тобой об одном греке и двух его спутницах.
— А пошла ты…
— Нам надо поговорить о тех людях, из-за которых ты здесь оказался.
— Ну и пошла ты…
И все-таки есть что-то такое, что заставляет развязать язык самым неразговорчивым собеседникам, попавшим в эту самую безопасную тюрьму штата. Пако было наплевать, чего хочет от него эта женщина, хотя, если бы напротив него сидел нью-йоркский полицейский, он бы подумал, прежде чем принять боевую стойку.
— Сержант Мудроу был здесь у вас на прошлой неделе. О чем вы с ним говорили?
— Пошла ты к черту.
— Слушай, ты, гаденыш, я с тобой не в игрушки пришла играть. Если ты не станешь отвечать, поговорим по-другому.
Пако расплылся еще шире.
— Пошла ты к черту… черномазая.
И когда он расхохотался прямо в лицо, Леонора оказалась перед проблемой, о которой в свое время говорил ей Бредли. Пако отбывает срок в тюрьме штата, осужден он за преступление, совершенное в этом штате, и приговор уже вынесен. Леонора не может ему ничем угрожать и не может ничего обещать, и Пако все это прекрасно понимал. Его наглость оскорбила ее как женщину, как негритянку и как профессионала. Она встала и принялась ходить по кругу, заложив руки за спину. Пако сидел на стуле, руки в наручниках лежали на коленях. Он даже не смотрел на нее, и напрасно. Леонора ударила его справа по уху, так что ухо моментально распухло до невероятных размеров, а из горла Пако вырвался звук, меньше всего напоминавший «пошла ты». Затем она быстро перевернула стулья и сдвинула стол с середины.
— Что это ты делаешь? — возмутился Пако.
Вместо ответа Леонора принялась колотить в дверь, и на шум прибежали два здоровых надзирателя, оба цветные.
— Этот козел пытался меня ударить, — сказала Леонора.
— В самом деле? — Надзиратели смотрели на Пако, как на жука в стеклянной банке.
— Он сказал, что не верит, что черные могут работать в правоохранительных органах. И что мы все отродье. Я не собираюсь тратить время на официальную жалобу. Да и смысла нет. Судьи такую бумагу и рассматривать не станут. Я подумала, может, лучше вам сказать, чтобы вы за ним тут присмотрели, как положено.
Один из полицейских подмигнул ей:
— Не волнуйтесь, мамаша. Мы конфликт урегулируем. Он у нас такой не единственный.
Леонору так развеселило обращение «мамаша», что она даже улыбнулась про себя по дороге к машине. Но когда подошла к ней, то прислонилась к дверце и замерла. Она чувствовала себя, как боец на ринге, как боксер, который получает удар за ударом, выжидая момент, чтобы самому послать противника в нокдаун. Было ясно, что этот день окончательно испорчен. Теперь надо ехать к Мудроу. Другого выхода у нее не было. Даже если она допросит всех, кто упомянут в полицейском отчете, и составит фоторобот Джонни Катаноса, Бредли никогда не позволит ей довести операцию до конца. Просто времени не даст. Итак — или Мудроу, или никто.
Мудроу готовился к завершению работы на территории двести третьего участка, когда в дверь позвонили. Он думал, что пришла вдова Торрез с какой-нибудь едой. Со дня смерти Риты она от него не отходила, как сова, когда она выслеживает мышь. Увидев в дверях своей квартиры Леонору Хиггинс, Мудроу оторопел.
— Аааааа. — У него вырвался какой-то невнятный звук.
— Можно войти? — спросила Леонора.
Гостиная Мудроу была завалена книгами, листиками из блокнота, а на стене висела огромная карта.
— Нельзя, — сказал он, словно ничего другого и не мог предложить.
— Что с Вами? — Леонора рассердилась. От обид и отказов — весь день подряд — она устала до бесконечности. — Мне нужно поговорить с вами о Чедвике и «Американской красной армии».
— Не сейчас, мисс, извините.
— Вы можете говорить нормальным тоном? Вы же не на работе.
— Я не хотел бы вас обижать, — начал Мудроу вполголоса. — Дело в том, что я не один. Я с женщиной, и сейчас она лежит на кухонном столе с голой задницей. Я бы, конечно, пригласил вас войти, но девушка стесняется своей полноты. Если правду говорить, так толще, чем она, мне сроду никто не попадался. Так что лучше будет, если мы поговорим в другой раз.
— Мне это надоело, — процедила Леонора сквозь зубы.
— Но поймите, леди, что в конце концов мне все равно, что именно вам надоело. Все, что я мог вам сообщить, находится в папке, которую вы повсюду с собой таскаете.
— Да? — крикнула она. — Хорошо, если бы так оно и было. Вы знакомы с приказом — дважды в неделю отчитываться о проделанной работе? Вы не появились ни разу. Вы знаете об этом.
— Я просто не успеваю, работы многовато получается. Но если бы я узнал что-нибудь новое, обязательно пришел бы к вам.
Леонора была уже не в состоянии все это выносить.
— Помогите! На помощь! — закричала она.
Мудроу подождал, пока не затихло эхо на лестнице.
— В помощи я отказать не могу, — сказал он спокойно, закрывая дверь. — Примите две таблетки аспирина и позвоните мне утром.
Будучи совершенно пьян, Стенли Мудроу лежал в своей постели и не мог уснуть. Он исследовал участок номер двести три, а именно опросил всех владельцев баров в этом районе — и безрезультатно. Вспомнив о том, что он в отпуске, Мудроу начал пить с утра. К вечеру он уже не мог сидеть за рулем, и домой его доставила дежурная патрульная машина.
Войдя в квартиру, он с трудом снял ботинки и брюки, прежде чем рухнуть на кровать. Он был уверен, что уснет немедленно, что сон его и спасет, но полностью сознание почему-то не отключалось, и в полузабытьи он шел по Шестой авеню на встречу с Ритой, а кругом ревела толпа, гудели машины, орало радио. Он изо всех сил пытался избавиться от этого видения, пока не погрузился в свою «фантазию», как он это называл.
Он фантазировал каждый день по нескольку раз. Оставшись наедине с беспомощной «Красной армией» — бойцов было то больше, то меньше, то десять человек, то четверо — и оттягивая неизбежную казнь, он подвергал их неслыханным пыткам. Иногда приковывал наручниками друг к другу, иногда избивал так, что они не могли шевельнуться. В ту ночь он подвесил двух женщин к водопроводной трубе на кухне, и одна молила о пощаде, а другая билась в истерике и требовала справедливого суда. Кто-то из них пытался в него плюнуть, но он не обращал на это внимания: сидел на кухонном столе и чистил пистолет, прокручивая барабан, как ковбой в вестерне, и медленно заряжая патроны. Каждый патрон он демонстрировал членам «Красной армии» и только потом заряжал.