Страница 65 из 79
Глава девяносто девятая
Судебное слушание подходило к концу. Начиналась самая тяжелая и ответственная его часть: вынесение приговора. В тот вторник присяжные уединились в своей комнате для обсуждения дела по обвинению в убийстве Джеффри Шефера. Впервые я позволил себе подумать о том, о чем раньше даже не мыслил: Шефера могли оправдать и отпустить на свободу.
Мы с Сэмпсоном расположились в последнем ряду и молча наблюдали, как присяжные покидали зал суда: восемь мужчин и четыре женщины. Джон приходил сюда несколько раз, называя процесс «наилучшим и достойнейшим шоу в городе», но я знал, что он являлся в зал суда исключительно для того, чтобы хоть немного поддержать меня.
– Этот сукин сын виновен, он безумен, как крошка Дэйви Берковитц, – заметил Сэмпсон, наблюдая за Шефером. – Но на его стороне слишком много хороших актеров: любящая жена, обожающая любовница, купленные адвокаты и даже Глупыш Билли. Он может запросто быть оправдан.
– В истории такое случается, – согласился я. – Присяжных всегда было трудно понять. А теперь тем более.
В это время Шефер вежливо обменивался рукопожатиями с членами своей команды защитников. Джулесу Халперну и его дочери даже удалось изобразить на лицах улыбки. Но они-то знали правду! Их клиент и есть Ласка, серийный убийца.
– У Джеффри Шефера есть уникальная способность заставить людей поверить в него, когда ему это жизненно необходимо. Он лучший актер из всех, кого мне приходилось видеть.
Я попрощался с Джоном и снова выбрался на улицу черным ходом. На этот раз меня не подкарауливали ни журналисты, ни Шефер.
На парковочной площадке я услышал женский голос и остановился. Мне показалось, что меня позвала Кристина. С дюжину разных людей направлялись к своим машинам, не оглядываясь в мою сторону. Я лихорадочно всматривался в их фигуры и лица, чувствуя, как меня охватывает лихорадка. Кристины среди них, конечно, не оказалось. Но откуда донесся этот до боли знакомый голос?
Я завел машину и поехал, слушая песни Джорджа Бенсона. Мне вспомнился полицейский рапорт о безумной гонке Шефера возле Дюпон-серкл. По-моему, это был лучший выход для Ласки. Я пытался не думать о том, к какому выводу придут присяжные. Их решение могло оказаться совершенно неожиданным.
Я снова позволил себе немного помечтать о Кристине и скоро понял, что начинаю задыхаться. Слезы потоком потекли по моим щекам, да так сильно, что мне пришлось остановиться.
Я глубоко вздохнул, потом еще и еще раз. Боль в груди пронзала все мое тело с такой же силой, как и в тот самый первый день на Бермудах, когда исчезла моя возлюбленная. И даже если мне иногда не думалось о Кристине, я все равно знал, что я, и только я должен ответить за то, что ее похитили.
Я катался по Вашингтону, описывая бессмысленные круги. Домой я попал только через два с половиной часа после того, как покинул здание суда.
Навстречу мне уже бежала Нана. Очевидно, она заметила машину, въезжающую во двор. Мне показалось, что она уже некоторое время ждала меня на улице.
Я высунулся из окна. В салоне до сих пор звучал голос популярного диск-жокея.
– Что-нибудь стряслось, старушка? Что произошло?
– Тебе звонила миссис Фитцгиббон, Алекс. Присяжные возвращаются в зал суда. Они вынесли свое решение.
Глава сотая
Я был полон тревоги и недобрых предчувствий. Но, кроме этого, мне было до безумия интересно узнать, чем же закончится весь этот спектакль.
Задним ходом я выехал со двора и на большой скорости рванулся в центр города. Менее чем за пятнадцать минут я добрался до здания суда. Толпа на Е-стрит собралась огромнейшая, и вела она себя даже более беспокойно, чем в самые критические дни заседаний. С полдюжины британских флагов развевались на ветру. В «пику» им здесь же красовались и американские, и не только из ткани. Кто-то даже побеспокоился о том, чтобы разрисовать звездами и полосками лица и обнаженную грудь.
Мне пришлось проталкиваться через скопившуюся толпу и буквально дюйм за дюймом пробиваться вперед, в направлении здания суда. Я не отвечал ни на какие вопросы журналистов, пытаясь избегать всех, у кого видел в руках фотокамеру или замечал в глазах жадный блеск, присущий репортерам.
В зал я вошел как раз перед появлением присяжных. «Ты чуть было не пропустил самое интересное!» – мысленно отругал я себя.
Как только все уселись по местам и немного успокоились, слово взял судья Феско.
– После вынесения приговора не допускается никаких дискуссий. Если таковые все же будут иметь место, судебным исполнителям придется очистить зал, – объявил он мягким, но достаточно отчетливым голосом.
Я стоял за несколько рядов от команды обвинения и пытался привести в норму свое дыхание. Для меня оставалось непостижимым, как же можно отпустить Джеффри Шефера. Лично я ни секунды не сомневался в том, что он убивал, и убивал неоднократно. На его совести оставалась не только Пэтси Хэмптон, но и многие из неопознанных «Джейн Доу». Этот убийца, отнимающий жизни людей безо всякой причины, теперь мог выйти на свободу и оставаться там долгие годы. Только теперь я понял, что Шефер являлся самым отчаянным и безумным убийцей, с которым мне приходилось сталкиваться. Для него все в жизни представлялось лишь игрой, и в этой игре он держал ногу на педали газа, вдавливая ее до упора. Он не воспринимал поражений.
– Господин председатель суда присяжных, вы вынесли свой вердикт? – мрачным тоном спросил судья Феско.
Раймон Хортон, выбранный председателем, так же серьезно ответил.
– Да, ваша честь.
Я мельком взглянул на Шефера: вид у него был спокойный и уверенный. Так же, как и во все предшествующие дни судебного процесса, он был одет в дорогой, сшитый на заказ костюм и белую рубашку с галстуком. Однако сейчас можно было смело сказать, что он не испытывал ни малейшего страха по поводу того, что могло произойти в следующую минуту. Возможно, этим и объяснялся тот факт, что ему столько времени удавалось оставаться непойманным. Судья Феско выглядел весьма строго.
– Хорошо. Подзащитный, пожалуйста, встаньте и повернитесь лицом к присяжным.
Джеффри Шефер поднялся со своего места, и его довольно длинные волосы засверкали в ярком освещении зала. Сейчас он возвышался и над Джулесом Халперном, и над его дочерью Джейн. Шефер держал руки за спиной, как будто его уже заковали в наручники. Мне почему-то пришла в голову нелепая мысль: уж не зажал ли он сейчас в кулаке свои игральные кости с двадцатью гранями на каждой, которые я обнаружил в его кабинете.
И вновь судья Феско обратился к мистеру Хортону.
– Провозгласите ваш приговор по обвинению в умышленном убийстве первой степени с отягчающими обстоятельствами.
– Невиновен, ваша честь.
Мне показалось, что голова моя пошла кругом и куда-то испарилась. Люди, собравшиеся в небольшой комнате, словно в одно мгновение все сразу посходили с ума. Журналисты бросились вперед, к судейским местам. И хотя сам судья чуть раньше пригрозил тем, что потребует очистить зал, сейчас счел благоразумным быстро удалиться в свою комнату, находящуюся за залом заседаний.
Я увидел, как Шефер зашагал в сторону представителей прессы, однако он так же быстро миновал их, не останавливаясь. Что он вознамерился совершить? Внезапно он заметил какого-то господина в толпе и уверенно кивнул ему. Кто же это?
Но Джеффри продолжал двигаться в мою сторону. Мне захотелось броситься на него, перепрыгивая через ряды стульев. Меня мучило желание разделаться с ним прямо здесь, в зале суда. Я понял, что только что потерял шанс на победу.
– Детектив Кросс, – обратился ко мне Шефер, как всегда, своим высокомерным и несколько презрительным тоном. – Детектив Кросс, я хочу вам кое-что сказать. Вот уже долгое время, в течение многих месяцев у меня не было возможности передать это вам.
Журналисты зажали нас в тесное кольцо. Сцена становилась удушающей и явно не для страдающих клаустрофобией. Со всех сторон сверкали вспышки «блитцев». Теперь, когда слушание дела закончилось, никто не мог запретить фотокорреспондентам снимать то, что им заблагорассудится. И Ше-фер не преминул воспользоваться таким редким случаем попасть на первые полосы всех центральных газет. Разумеется, он ждал этого победного момента. Джеффри заговорил нарочито громко, чтобы его слова стали слышны всем собравшимся. Внезапно все вокруг стихли, и эта тишина не предвещала ничего хорошего.